На острие углы - Илья Стальнов

Стаканчики все наполнялись и наполнялись. А жидкость в бутылке, которую держал скрывшийся в полутьме слуга, становилось все меньше. А голова моя была все пустее, и настроение все радужнее.

В конце Концов я расчувствовался и, хлопая по плечу Долкмена, который оказался хорошим собутыльником, хоть и являлся сатанинским отродьем, сказал:

- Ты знатный купец и добрый выпивоха, брат Долкмен! Но ведь ты тоже хочешь увидеть меня растерзанным на кусочки, не правда ли? Но не можешь, ха-ха! Потому что в-вот он, Жезл! Ты даже не можешь стащить его, хоть и прославлен в этом искусстве, поскольку сила его все равно останется со мной. Так что ты н-ничего не сделаешь со мной, и потому нам останется лишь быть добрыми собутыльниками.

- А ты не подумал, брат мой, что кто-нибудь из нас, может быть даже я, владеет Камнем Черного Образа, способным уравновесить силу твоего Жезла? Долкмен тоже дружески хлопнул меня увесистой ладонью по спине. Представляешь, как было бы смешно, если бы ты сейчас глотал вино с ядом, уверенный в своей безопасности и удачливости? Да, это было бы смешно! А может, я вскоре всажу тебе нож в грудь и увижу, как в последний раз бьется в моей руке вырванное у тебя из груди сердце? - Он сжал кулак до белизны.

- И у тебя есть Черный Образ, брат мой? - весело хихикнув, спросил я.

- Это тебе загадка, чтобы было, чем занять мысли, Хаункас.

- Шутка отменная, брат, но у тебя пет Черного Образа, иначе ты бы давно всадил мне нож в спину.

С каждым стаканчиком мой собеседник нравился мне все больше и больше, и теперь я испытывал к нему поистине теплые чувства.

- А может, я забавляюсь с тобой, Хаункас? Ведь ты хороший собутыльник! Или, скажем, ты просто нужен мне. Пока что нужен.

- Ну и глупо, брат... Давай-ка лучше выпьем.

- Давай. - Он потянулся за своим стаканчиком, но я подсунул ему свой, а сам взял его.

- Отравимся вместе!

- Нет, ты все же мне по душе. - Он проглотил, не поморщившись, терпкий напиток.

- Ты мне тоже по душе, брат! Не знаю, как мне выразить, Долкмен, мое к тебе уважение. - Я похлопал себя по карманам не потерялся ли. - Ну хотя бы вот так...

Массивный серебряный перстень лежал на моей ладони. Я протянул его Долкмену со словами:

- Хорошая вещь. А рисунок из бриллиантов напоминает твой личный знак Мудрого, не правда ли?

Раскрасневшееся лицо Долкмена вдруг стало белым, цвета муки.

- Откуда у тебя это? - сдавленно произнес он.

- В одной лавке на улочке Стамбула мне продал его жирный проходимец без левой руки. Я подумал, что негоже разбрасываться такими вещами, ибо еще тогда вспомнил о тебе. Это перстень твоей Силы, А мне он ни к чему. Ведь это твой символ, брат. Я возвращаю его тебе.

- Ты хитер, Хаункас. - Долкмен пристально посмотрел мне в глаза, и теперь никто не заметил бы, что он только что одолел почти пол-литра крепкого вина. Хотел бы я знать, в какую игру ты сейчас играешь?

- Ха-ха, брат Долкмен! Я не играю ни в какую игру. Просто оказываю тебе услугу в расчете на то, что однажды ответишь мне тем же. Мне нужно, чтобы хоть кто-нибудь здесь не ждал момента, когда хозяин Жезла Зари оступится.

- Ладно, Хаункас, ты прав... Только наши враги и глупцы считают, что великим слугам Тьмы чужда благодарность. За мной долг, Магистр.

- Я надеюсь на это, брат.

- Ты прав... А ты хитер, Магистр Хаункас, - осуждающе покачал он головой. - Ты заговорил мне зубы и не выпил очередной стаканчик. Это неблагородно...

* * *

Ночную тишину прорезал жуткий, исполненный муки и боли крик. Он прошел как горячий нож сквозь масло через толстый камень и дерево дверей. Он покатился по пустым коридорам, заметался под высокими сводами испещренного кабалистическими знаками трапезного зала, и, наконец, выдохся, затих.

Я проснулся сразу, как только до меня донесся этот крик. Кричали где-то в этом крыле, иначе звук не донесся. Никакой человеческий голос и даже бесовский отчаянный визг не пробьют замок насквозь...

Я поежился... Это был крик ужаса. Крик боли... Крик смерти!

Встревоженный, я поднялся, начал разжигать свечу в массивном бронзовом фонаре.

- Бог мой, - прошептал я...

От напора этого крика мне стало не по себе. И на лбу выступил холодный пот...

Пока я разжег свечу и вышел из своей спальни, чуткие и ко всему готовые телохранители Мудрых уже высыпали в коридор. Я спустился на один этаж по узкой винтовой лестнице.

Меня теперь знали все, передо мной расступались в узких коридорах, вжимались в ниши, будто боясь моего прикосновения. Я заметил, что вызываю у местной братии чувство между паническим ужасом и омерзением. Но мне было плевать на них.

Массивная дверь комнаты была распахнута настежь. От факелов к потолку поднимался чад. Я закашлялся...

Двое громадных, заплывших жиром и чем-то очень похожих на своего хозяина, обнаженных по пояс янычар заслонили мне своей массой проход. Один из них сжимал двумя руками обнаженный ятаган. Другой держал руку на поясе с двумя пистолями. Они были похожи на людей, готовых драться не на жизнь, а на смерть.

- Пропустите, - крикнул я.

Они не двинулись. Тот, что с ятаганом, отвел глаза, и я видел, как на его лбу выступил пот, Второй, выкатив глаза, угрожающе уставился на меня. У него был вид человека, который готов растерзать меня... От лютой злобы в его взоре я невольно отступил назад, и увидел, что на его лице проскользнуло торжество.

- Прочь, - махнул я рукой спокойно, и двинулся вперед, будто не замечая, что на моем пути преграда из сильных, недвижимых тел.

Я шел вперед, с омерзением ожидая, как я соприкоснусь с потными телами янычар... И не ощутил ничего. Они расступились передо мной настолько проворно, что не я коснулся никого из них... Они боялись меня. И встать на моем пути их не могло заставить ничего на свете.

Помещение было крохотным, с минимум мебели. В комнате находился монах с факелом в руке. При виде меня янычар отскочил в сторону и прижался к стене.

Человек лежал на дощатом полу, лицом вверх, глаза его уже остекленели. Под ним расплывалась темная лужа крови. Жизнь вытекла из этого человека вместе с этой кровью...

В спине его торчало древко копья. Этим копьем убитый был пригвожден с чудовищной силой к полу. Руки его судорожно сжались на древке, " - видимо, из последних сил он пытался выдернуть из своей груди грозное оружие, не понимая еще, что все кончено.

- Кто его убил? - спросил я монаха, стоявшего с факелом в углу.

- Не знаю, Магистр, - едва слышно произнес он.

- Как его звали?

- Мустафа - колдун и звездочет. Ближайший советник брата Лагута.

Сзади послышалось порядком опротивевшее мне сипение и пыхтение.

Я медленно повернулся. У входа стояли аббат и толстый турок.