О доблестном рыцаре Гае Гисборне - Юрий Никитин

Оставшись наедине, Хильд заметил озабоченно:

– А вот это мне и не нравится. Наше дело будет в конце дня, судьи устанут, станут раздражительными, а приговоры будут все суровей и жестче.

– У нас нет выбора, – отрезал Гай.

– Может, прикинуться больными?

– А утром, – спросил Гай язвительно, – выздороветь?

– Ну и что, – отпарировал Хильд. – В судебной практике все уловки хороши.

– Я не адвокат, – сказал Гай, – я рыцарь.

Им принесли пообедать, а потом почти сразу сэра Гая, ноттингемского шерифа, пригласили в зал заседаний. Он собрался с духом и пошел гордо и прямо, стараясь не выказывать то, что чувствует, когда приближается к массивной металлической двери, у которой замерли королевские гвардейцы.

Под зал суда отвели холл на первом этаже, он самый огромный, декорирован красными полотнищами и обилием щитов на стенах, длинный стол на помосте и два десятка лавок для публики, но их недостает, люди толпятся и под стенами.

Глава 18

Гай прошел по освобождаемому для него проходу, с обеих сторон злорадно шушукаются, он успел уловить пару язвительных реплик насчет того, что отсюда только в Тауэр, а дальше на плаху, но держал голову прямо, вышел к помосту и остановился, не дожидаясь, когда к нему шагнет королевский стражник и скажет, что дальше запрещено.

За столом пятеро судей, у всех усталый и помятый вид, а главный королевский судья, грузный человек с одутловатым синюшным лицом, явно обременен кучей болезней, порылся в бумагах и сказал скрипучим голосом:

– Шериф Гай Гисборн?

– Да, ваша честь.

– Шериф, – сказал судья, – вы находитесь на выездной сессии королевского суда, отнеситесь со всем уважением. На вас поступила жалоба в превышении полномочий.

– От кого? – спросил Гай.

– От баронов Леергука, Антиберга и виконта Генста, – объяснил судья.

– Но… я с ними не ссорился, – ответил Гай в растерянности.

– Это не важно, – сказал судья. – У них есть право и обязанность сообщать о злоупотреблении местных властей.

Гай возразил:

– Я не местная, я представитель центральной власти!

– Это тоже не важно, – сказал судья веско, – что вы можете сказать в свое оправдание?

– Невиновен, – ответил Гай. – И вообще… в чем конкретно меня обвиняют?

– Покушение на жизнь барона Тошильдера, – сказал судья, – и убийство его сына с оруженосцем. Давление на графа Ингольфа, которого вы сумели заставить уплатить вам лично огромную сумму!

– Эта сумма занесена в ведомость, – возразил Гай, – я себе не взял ни копейки!

– Проверим, – пообещал судья, – однако что насчет превышения полномочий?

Гай сказал с твердостью, которую сам не ожидал от себя:

– Ваша честь, я чего-то недопонимаю… У меня показания всех крестьян, которые наблюдали за происходящим, когда барон Тошильдер со своими людьми топтал их поля, а это около сорока человек! Вам этого недостаточно?

Генеральный судья замялся, но его помощник справа, явно более расторопный, сказал быстро, перехватывая у лорда инициативу:

– Мы пока не рассматриваем вопрос, кто на кого напал, и не спровоцировали ли вы стычку сами неправомерными словами или действиями…

– Но крестьяне…

Судья прервал, повысив голос:

– Крестьяне могут не улавливать некоторые тонкости.

– Например? – спросил Гай, не утерпев. – Вы считаете крестьян менее дееспособными, чем бароны?

Судья произнес строго:

– Не дерзите, сэр Гай. Вы могли оскорбить барона Тошильдера и его людей, но не прямо, что доступно пониманию крестьян, а… иначе, вот почему он и вспылил! Но я повторяю, мы это пока не рассматриваем, сейчас всех моих коллег интересует более насущный вопрос…

– Я весь внимание, ваша честь.

– …Не превысили ли вы вверенные вам полномочия?.. Мне трудно поверить, что на вас напали пятеро вооруженных людей, а вы вот так легко отбились!

Гай спросил сдавленным голосом:

– А как, по-вашему, все происходило?

Главный судья сказал громко, забирая инициативу ведения процесса:

– Гораздо проще поверить, что вы напали на пятерых безоружных, убили двоих и ранили одного, а еще двое вам сдались, не решаясь сопротивляться королевской власти!.. Это, по крайней мере, поддается объяснению!

– Объяснению? – переспросил Гай, едва размыкая челюсти, сведенные гневом. – На меня напали пятеро деревенских дураков, у которых мечи только для важности!.. И чтобы перед женщинами бахвалиться. Я же прошел сквозь огонь сражений от Акры до Иерусалима, дрался в сотне схваток насмерть, и если выжил, а мои противники нет, то не это ли говорит, что я что-то да понимаю в схватках? К тому же бойцом был только сам барон… да и то в прошлом, а еще его сын, погибший вместе с ним… Слуга, которого я пронзил его же мечом, и двое оруженосцев, что только начинали учиться обращаться с оружием… вы считаете их воинами? Не всякий, ваша честь, взявший меч, становится воином. Я не могу бросить вам вызов, но я прошу… даже умоляю выставить вашего человека на поединок, и я докажу вам, что одно дело – побеждать в ваших потешных схватках, другое – когда бьются насмерть!.. А мы будем биться насмерть!

Судьи, члены коллегии, советники, все замолчали и смотрели в полной тишине на разгневанного шерифа. Гай понял, что сейчас всякий представил ту жуть непрерывных боев, когда армия крестоносцев продвигалась, захватывая города и разбивая войска Саладина, к святыне христианского мира – Иерусалиму.

Судья с левого фланга кашлянул и проговорил таким же непримиримым, как и у его коллег, голосом:

– Вы свидетельствуете против себя, сэр Гай. Со своим умением прирожденного бойца вы могли намеренно спровоцировать барона и его людей напасть…

Гай прервал:

– Простите, ваша честь, вы разбираете то, что случилось, или то, что могло бы быть? А могло быть, что те люди вдруг устыдились своего поведения и двое закололись мечами, а барон сам отрубил себе руку?

В зале засмеялись, даже один из судей улыбнулся, остальные нахмурились и начали нашептывать главному с обеих сторон, на Гая поглядывали с великим раздражением.

Из зала кто-то крикнул весело:

– Такие не устыдятся!

Главный судья стукнул молотком по металлической пластине размером с поднос на столе.

– Тихо в зале!..

Судья слева сказал с нажимом:

– Почему вы не арестовали их? Разве нельзя было обойтись без кровопролития?

Гай поклонился, выкрики из зала подбодрили, прибавили уверенности.

– Ваша честь, прошу обратить внимание, мой меч так и остался в ножнах. Я не обнажил оружия, хотя имел на это право по закону.

Судья нахмурился.

– Но как же… ах да, сын сэра Тошильдер выронил свой меч…

– Сорок человек утверждают, – возразил Гай, – что барон бросился на меня с этим мечом и пытался убить. А затем его сын. Господь спас своего слугу и слугу короля, дав моим руках больше ловкости, чем тому жирному борову, отрастившему непомерное пузо в свои двадцать лет.