Жизнь ни о чем - Валерий Исхаков

Но нет больше Андрея, а потому не буду я спорить. Прав он или не прав, но с Игорем Степановичем о своем несогласии я предпочту промолчать.

И я промолчал.

И вот теперь молча вез в лифте копию контракта в черной кожаной папке. Каждый пункт моего контракта требовал конкретных действий, направленных на то, чтобы обеспечить возможность заключения другого контракта — брачного между Ириной Аркадьевной с одной стороны и Андреем Обручевым — с другой. Юристы со стороны жениха и юристы со стороны невесты подготавливают текст брачного контракта, а я — тоже юрист, но не представляющий ни одну из сторон, а действующий в общих интересах на основании контракта, заключенного со мной всемогущим холдингом, — обеспечиваю возможность его подписания. В случае успеха со мной будет заключен новый контракт — на неопределенный срок.

— В нашей организации, — пояснил напоследок Игорь Степанович, неопределенный срок обычно означает пожизненный наем. Каждый, кто проработает у нас не менее десяти лет, продолжает получать жалованье в полном размере даже в том случае, если холдинг в его услугах более не нуждается. Разумеется, человек при этом обязуется не поступать на службу к нашим конкурентам.

— Это понятно.

— Я рад, что вам это понятно. Кстати, имейте в виду, Сергей Владимирович: конкуренция — не пустая выдумка, она реально существует, и наверняка найдутся люди, которые захотят помешать вам исполнить задание. Брак Андрея Ильича и Ирины Аркадьевны приведет к тесному сближению, а то и слиянию нашего холдинга и ряда крупных фирм, принадлежащих Андрею Ильичу. В результате многим конкурентам придется потесниться. Им это вряд ли понравится. Поэтому очень важно соблюдать секретность. Никому ни единого слова о сути вашего задания. Если будут спрашивать — вас привлекли как специалиста в области пенсионного обеспечения, чтобы подготовить документы по созданию специального пенсионного фонда, который должен будет гарантировать будущее каждого из супругов в случае смерти одного из них или развода. Такой фонд действительно планируется создать, и если вы все сделаете правильно, вы этим и займетесь — уже будучи у нас на службе. И, по-видимому, будете им руководить. Это не пустые обещания, не приманка для вас — это информация, которая просочится сквозь известные нам каналы в прессу и к нашим конкурентам. Если будут сильно давить — можете ее подтвердить. Но только ее — о сути задания никому ни слова!

— Вы так уверены, что мне будут мешать:

— Хотите отказаться?

— Я уже подписал контракт.

— И все-таки? Если есть сомнения, я уничтожу контракт прямо сейчас, и вы будете свободны с десятью тысячами в кармане.

Я вспомнил презрительный тон Горталова — и покачал головой.

Потом вспомнил про сорок пять тысяч евро — и спросил:

— Скажите, Игорь Степанович, вам знакома такая фамилия: Горталов?

— Разумеется.

— Он представляет ваши интересы или интересы ваших конкурентов?

— А почему вы об этом спрашиваете?

Я рассказал почему. Не скрою — было приятно наблюдать, как темнеет и раздувается физиономия Игоря Степановича, как он недовольно щурит глаза, приятно было воображать разнос, который учинят Горталову. Однако, когда я закончил, Игорь Степанович сухо сказал:

— Горталов действует в наших интересах. О вашей встрече он мне доложил. — Вот тут я ему не поверил. — И еще он сказал мне, что не слишком вам доверяет и боится, что его рекомендация, если вы не справитесь, ему повредит. Так что он решил, если понадобится, лично убедить вас не отказываться от работы на нас.

— Странно, что он не взял с собой отделение УБОПа. Положил бы меня мордой в грязь — и не нужно никакого убеждения, — усмехнулся я. — А с другой стороны, если хотел убедить — зачем рассказал, что за посредничество получил почти в пять раз больше, чем я за свои воспоминания? Когда я узнал об этом, мне очень захотелось отказаться от ваших десяти тысяч. Очень. Я понимаю, что вы могли приказать ему назвать эту сумму, чтобы подстегнуть меня, чтобы пробудить во мне честолюбие, вызвать на соревнование. Но мое честолюбие почему-то не пробудилось. Скорее, наоборот. Оно почувствовало себя обиженным и посоветовало бросить это дело. К счастью, я не привык прислушиваться к доводам честолюбия. Но в следующий раз могу и поддаться на уговоры:

Он долго молча смотрел на меня. Папка с копией контракта лежала передо мной на столе, и я нарочно убрал со стола руки: пусть забирает, пусть рвет контракт, если считает нужным. Я почти хотел этого. Думаю, он хотел того же самого — и, будь его воля, так бы и поступил. Но в отличие от меня он был не волен распоряжаться собой. Видимо, в данных ему инструкциях такой вариант не был предусмотрен.

— Мы не давали Горталову инструкций делиться с вами информацией относительно размеров его вознаграждения, — подчеркнуто официально ответил наконец он.

— Возможно, — пожал плечами я.

— А для вас это имеет такое большое значение? — спросил Игорь Степанович, уже не стараясь скрыть свои эмоции.

— Да как вам сказать: Для меня сейчас главная задача — понять, в какую игру тут у вас играют, определить класс других игроков и постараться как-то ему соответствовать. Если у меня это получится — я смогу чувствовать себя субъектом игры, а если нет — увы, только ее объектом.

— А объектом, понятно, вы быть не желаете?

— Не желаю, Игорь Степанович. Не интересно мне это, драйв не тот.

— Драйв: — презрительно процедил он сквозь зубы. — Ничего себе выраженьице: драйв: Я запомню. И позабочусь, чтобы впредь господин Горталов не докучал вам. Драйв:

— Заранее благодарю.

И я шагнул к лифту.

— Не туда, — сказал Игорь Степанович. — Дверь лифта с другой стороны.

В его голосе слышалось сомнение. Кажется, он был все-таки не против, чтобы я открыл по ошибке четвертую дверь и шагнул в бездну.

5. День седьмой. Пятница, 19 июля

Я — гений!

Ладно, пусть не гений, но посещают меня иногда умные мысли. Здравствуй, умная мысль! Спасибо, что зашла на огонек. Присаживайся, устраивайся поудобнее, помоги разобраться с делами. С чего начнем? Ну конечно, с главного вопроса: почему в моем списке шесть человек?

На первый взгляд ответ прост: потому что неведомые помощники Игоря Степановича, узнав о существовании нашей команды, состоявшей из шести человек, выписали по порядку всех шестерых. И всех шестерых (включая себя самого) я более или менее подробно описал в своих воспоминаниях.

Но теперь-то от меня не требуется вспоминать!

Теперь передо мной стоит совсем другая задача: я должен встретиться с каждым из своих старых друзей и каждого спросить, не знает ли он (она) чего-нибудь такого, что могло бы помешать нашему старому другу Андрею Обручеву жениться на вполне прекрасной внешне и столь же совершенной, полагаю, внутренне девице Ирине Аркадьевне. И если знает — не соблаговолит ли он (она) поделиться с Игорем Степановичем своим знанием. Бескорыстно или за приличное вознаграждение.

И кому из шестерых я могу задать этот вопрос?

Нет, подсказала умная мысль, спроси иначе: кому из шестерых ты при всем желании не можешь задать этого вопроса?

Ну, прежде всего, очевидно, самому себе. То есть могу, конечно, и формально даже обязан начать с себя, поскольку вот он я, всегда под рукою, но — бесполезно спрашивать, потому что, проведя без малого трое суток за воспоминаниями, я вполне убедительно дал понять Игорю Степановичу, что ответа на поставленный вопрос не знаю.

Таким образом, вычеркиваем из списка номер первый: Платонов Сергей.

Под вторым номером у нас числится Обручев Андрей. Вот к кому, будь на то моя воля, я бы прежде других обратился! И в самом деле: кто же еще, как не сам Обручев Андрей, наилучшим образом осведомлен о том, что препятствует ему, Обручеву Андрею, жениться на Ирине Аркадьевне? Но: не дано мне такого права, даже просто встретиться и поговорить с Андреем, не то что вопросы ему прямые задавать. А значит, в нашем списке он лишнее место занимает. Не является он для меня фигурантом — или, напротив, является главным фигурантом, но лишь в том смысле, в каком прежде, в пору моей следовательской деятельности, был для меня фигурантом, к примеру, труп. Понятно, что труп убитого — главная фигура в деле об убийстве, но нет никакой возможности побеседовать с ним по душам, спросить его без лишних проволочек: кто же тебя, бедолага, замочил? Скажи, помоги следствию, тебе же лучше будет:

Ладно, не будем о печальном. Просто вычеркнем Андрея из списка. И перейдем к номеру третьему.

Увы, номер третий мне тоже не поможет. Умер номер третий, о. Александр, в миру — Александр Морозов, в бозе, как говорится, почил. Какой-то несчастный случай, пожар, если не ошибаюсь, подробностей не знаю, на похоронах не был, не позвали, и вообще сообщили случайно, через третье лицо, когда все уже было позади.