Джек Мерсибрайт - Мэри Пирс

– Кому-то было сказано идти к маме и умыться перед тем, как ложиться спать? Этот кто-то выполнил просьбу мамы?

– Мылась, мылась. Целых два раза!

– Мне кажется, что ты рассказываешь мне сказки, – продолжал Джек. – У тебя такие грязные лапки! Ты, наверное, лазила в печку?

– Ну да! Прямо в печку!

– Ты только глянь на свой фартук! Как мамочка его отстирает?! А твое платье! Мне кажется, что ты обнималась с разносчиком угля!

Но чем больше он ругал ее, с трудом сдерживая смех, тем смешнее казался он Линн, которая хохотала не переставая.

– У тебя старенькие брови, вон они какие лохматые, – заметила она. – И еще, от тебя пахнет табаком. Ты все куришь и куришь свою трубку!

– С кем это ты так разговариваешь? – спросил ее Джек.

– С тобой, – отвечала Линн, покатываясь со смеха.

– Ты много себе позволяешь, Линн Мерсибрайт!

– Гр-р-р, – зарычала она. – Сам себе много позволяешь! Старичок-ворчунок!

– Мама зовет тебя, беги к ней, пока она сама не пришла за тобой. Иначе будет скандал – у тебя ведь назначено свидание с водой и мылом!

Линн всегда была весела, как беззаботная птичка – она радовалась, засыпая, и радовалась, просыпаясь. Когда она бодрствовала, у нее была масса развлечений.

Но были у Линн и минуты грусти. Например, морозным утром в середине апреля 1900 года, когда умер старик Шайнер.

Было воскресенье. Джек разводил огонь в очаге, а Ненна готовила приборы к завтраку. Они встали рано, было еще темно. Проснувшись, Линн подбежала к окну, чтобы посмотреть, как падает снег на покрытые белой пеленой сад и огород. И вдруг Линн увидела там Шайнера. Лошадь лежала на боку – темно-серая масса на припорошенной снегом траве. И снег постепенно заносил его.

Линн сбежала вниз, рыдая, бросилась в объятиях Джека.

Тот никак не мог понять, что случилось.

– Что такое? В чем дело? – растерянно повторял Джек. Он никогда прежде не видел, чтобы его дочка так горько плакала.

– Ты ушиблась? Или тебе приснился страшный сон?

– Это Шайнер! Шайнер! – плакала она, прижимаясь к нему. – Шайнер умер! Он там, лежит на снегу!

Джек подошел к окну, взяв дочку на руки. – Нет, только не он! Не наш старичок Шайнер!

Но Линн оказалась права. Голова мертвой лошади была откинута назад, пасть открыта.

– Бедный старичок, – грустно сказал Джек. – Бедный старенький Шайнер. Да, он умер. Мы только вчера говорили о нем, он прожил долгую жизнь!

Девочка не ела целый день, бродила, как потерянная, сторонилась родителей. Когда Джек взял ее на улицу, чтобы попрощаться с Шайнером, она хотела смести с него снег, чтобы отец попробовал оживить лошадь.

Вечером перед сном она все еще плакала, и даже Ненна потеряла терпение.

– Поднимись к ней, – попросила она Джека. – Я никак не могу ее успокоить. Она не засыпает. И если не перестанет рыдать, то просто заболеет.

Джек поднялся наверх и присел у кроватки Линн. У нее было бледное, измученное личико.

– Почему умер Шайнер?

– Он умер потому, что был уже старенький. Он устал от работы и ослаб, и поэтому ему захотелось надолго заснуть. Ты ведь не обижаешься, что он спит?

– А когда он проснется?

– Мне кажется, он будет спать очень долго. Но если потом когда-нибудь проснется, то это уже будет другая лошадь.

– Мама сказала, что он теперь на небесах.

– Правильно, на небесах, – подтвердил Джек. – И там останется даже тогда, когда проснется. У него снова будут хорошие зубы, и каждое утро и вечер он станет получать по целому ведру овса.

Но Линн не могла понять, почему старенький Шайнер умер на снегу.

– Зачем он вышел на улицу?

– Я не знаю. Может, он решил, что ему лучше умереть на свежем воздухе. Его не устраивал навес, который я соорудил для него. Ему только нравилось чесаться об его столбы. Шайнер всегда любил бродить под открытым небом между деревьями – зимой или летом, в дождь или когда светило солнце.

Джеку не удалось успокоить ребенка, но пока он тихонько разговаривал с ней, глаза ее начали закрываться, и она заснула.

Утром он принес корзинку с семью маленькими цыплятами и поставил ее в тепло у камина. Когда Линн спустилась вниз, ее внимание сразу же привлек их писк. Днем Ненна увела ее на чай к Эми Гонлет, чтобы девочка не видела, как заберут Шайнера. На следующий день они ходили с тетушкой Филиппой посмотреть телят на ферме Споутс Холл.

Время излечило ее. Ребенку было всего три с половиной года. Ей предстояло еще многое увидеть и сделать. Горе с Шайнером отступило в прошлое и осталось где-то позади.

Весной 1900 года, когда в газетах много писали о войне в Южной Африке, работники приходили к Джеку, чтобы обсудить с ним текущие события.

Они постоянно спрашивали, ожидая, что он знает ответы на все их вопросы.

– Здесь речь идет о Моддер Ривер, – говорил Питер Льюппитт – Где находится эта река?

– Понятия не имею. Я там никогда не был, как и ты!

– Ты же вроде там был в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, не так ли?

– Это огромная страна, – ответил ему Джек.

– Мне кажется, что ты только зря тратил время, когда там оказался, – заметил Джо Стреттон, – дела настолько плохи, что нам наверняка там придется все начинать сначала.

– Почему ты, когда был там, не прикончил раз и навсегда этих буров? – спросил его Оливер Лейси. – Мне кажется, что вы их там оставили, чтобы они размножались!

– Это они почти покончили с нами, а не мы с ними.

– Ну мы же не проиграли войну, правда?

– Однако мы ее и не выиграли! Это точно!

– Сколько человек ты убил? – спросил его Перси Рагг.

– Ни одного, – таков был ответ Джека.

– Что, ты не убил ни одного бура? Ты же так метко стреляешь!

– Нет и нет. Я даже не убил ни одного бурского кролика.

– Клянусь, я бы прикончил хотя бы парочку, если бы оказался там, – сказал Харви Стреттон, сверкая глазами.

– Ты-ы-ы, – насмешливо заметил его отец, – им не нужны недомерки вроде тебя.

– Я все равно отправляюсь туда, как только мне исполнится девятнадцать лет!

– Дурачок, к тому времени уже все закончится. Еще месяц, и мы расправимся с бурами.

– Ты тоже так считаешь, Джек? – спросил его Харви.

– Не знаю. Малыш, ты лучше напиши лорду Робертсу и спроси его об этом.

В июне в Ниддап приехали вербовщики и часа два агитировали, пытаясь завербовать волонтеров. Харви сказал, что ему девятнадцать лет, и его взяли на военную службу. Вместе с ним записались еще девять парней из Ниддапа. Спустя несколько недель Харви уже расхаживал в форме, хвалясь перед отцом и остальными работниками.

– Вот это шляпа, – сказал Джонатан Кирби, барабаня пальцами по плоской шляпе Харви, которая была без полей.