Космическая тетушка - Елена Хаецкая

– Топчи их! – взревели кентавры ликующе. Один из них вспомнил о трубе и бешено, взвизгивая, протрубил атаку. Пьяные, разгоряченные бегом и ночным садом, мы самозабвенно бросились на дерущихся, и началась всеобщая свалка.

Кругом все ухало, хрустело и орало, а на газоне взрывал копытами землю кентавр и время от времени играл разные кавалерийские сигналы, вроде: «Левое плечо вперед марш-марш!» или «Фланкировать неприятеля с наскоку!» – и все прочее.

Наконец драка рассыпалась, как карточный домик. Тетя Бугго, отдуваясь, щупала подбитый глаз и завязывала разорванные ленты узлами – ее платье грозило осыпаться с тела, как осенняя листва. Нянька, все еще тиская пальцы в кулаках, грозно озиралась по сторонам и раздувала ноздри. Она ничуть не пострадала, только пеньюар немного запачкала. У меня сильно гудела голова, откуда, после удара о ствол дерева, неприятно выскочил весь хмель.

Одним прыжком мой брат Гатта оказался возле кентавра на газоне. Он положил руку на напряженную спину человекозверя и крикнул ему:

– Труби: «Всем внимание!»

– Та-а-а та-та-та-а… Та-та! – отозвалась труба. Звук протянулся над ночным садом, охватывая его и как бы стягивая все туже и туже петлю. Голоса вокруг постепенно замолкали, и бледные пятна лиц, одно за другим выныривая из темноты, обращались к Гатте, ощупываемые лунным светом.

Теперь в толпе безошибочно выделялись те, кто начал драку. Они были очень чумазыми, с разбитыми носами и губами, почти черные от кровищи. Среди них имелись пять довольно оборванных старичков, из таких, что в любом положении сохраняют приверженность щегольству, хотя бы мизерную. Против них, тяжело дыша, стояли две юных девушки с распущенными волосами и двое юношей со сверкающими глазами и окровавленными ногтями.

На земле что-то белело, похожее на большой платок или покрывало. Гатта указал на него пальцем и велел:

– Поднимите.

Один из юношей подчинился и протянул предмет Гатте, однако мой брат лишь брезгливо посмотрел и чуть отстранился.

– Что это?

Вперед выступил старичок и отвесил изящный поклон.

– С позволения вашей милости, это скатерть.

Гатта медленно перевел взгляд на молодых людей. Те, словно решив превзойти старичков в изъявлениях вассальной покорности, тоже низко поклонились и заговорили так:

– Разрешите объясниться! Имея невинное намерение поужинать с этими благородными девицами на лоне окультуренной природы, – тут молодые люди указали на своих спутниц, чьи волосы, густо извалянные в земле, стояли дыбом, а туалеты превратились в рубище и скрывали наготу куда хуже, чем это делала благосклонная ночная тьма, – мы взяли скатерть, которую вы видите перед собой, и некоторое количество съестных припасов, которых, увы, никто и никогда больше не увидит…

Тут один кентавр шумно фыркнул ноздрями, подбоченился и склонил туловище, сунув голову между копыт. Он несколько раз быстро лизнул землю и объявил:

– Ванильный пудинг!

– С орешками, – добавил молодой человек, вздохнув.

– Продолжайте! – приказал Гатта.

Юноша опять поклонился – как умел и насколько ему позволяли перенесенные побои.

– Мы расстелили скатерть в укромном месте, разместили съестное и уже приступили к беседе и трапезе, как вдруг из пасти, – он махнул в сторону грота, – размахивая факелами и испуская громкие вопли, выскочили эти господа…

Старички, охорашиваясь, приняли важные позы и слегка раскланялись на все стороны, подтверждая тем самым, что речь идет именно о них.

– Эти господа, – отвердевшим голосом продолжал юноша, – набросились на нас и стали бить кулаками и факелами, мы же оборонялись. От всего этого и произошел шум, потревоживший вашу милость, – жалобно заключил он, обращаясь непосредственно к Гатте.

Гатта немного поразмыслил над услышанным.

– Стало быть, они подстерегали вас в гроте? – уточнил он. – Но почему?

– Умоляю вашу милость выслушать нас! – вмешался другой старичок. От волнения он подпрыгнул и затрепетал в воздухе ногами, как бы силясь таким образом взлететь.

Гатта кивнул ему подбородком.

– Мы пребывали в гроте отнюдь не ради засады! – принялся тотчас выкрикивать старичок. – Но лишь потому, что это наша среда обитания!

Он сделал жест, выражающий отчаяние.

В наступившей тишине я вдруг услышал, как тетя Бугго вполголоса интересуется у кого-то:

– А что, выпить не осталось?

– Молчать! – крикнул Гатта повелительно, приподнимаясь на носках. Еле слышное булькание было ему ответом, но больше никто не разговаривал.

Третий старичок рассыпался чередой мелких реверансов и затараторил:

– В былые времена мы, ценимые за изящный склад ума, благоденствовали в доме господ Анео. Господин Иффа, которому довелось проливать кровь…

– Выпало счастье! – вставил второй старичок и сделал еще один пируэт.

– Разить врага бок о бок с господином Анео, – подхватил третий.

Тут кентавр с трубой сильно выдохнул, раздул ноздри и стукнул копытом, а другой поднял лицо, испачканное землей и остатками растоптанного пудинга, и заорал:

– Иффа? Где этой кобылий сын?

– К глубочайшей нашей скорби, он давно скончался, – пригорюнились старички. – Но в былые времена он гостил у господина Анео.

Кентавры разразились на все лады уханьем, смысл которого был до конца понятен только им самим, а Гатта прикрикнул на старичков:

– К делу!

– Господин Иффа, приходясь мне троюродным кузеном… – опять приступил старичок с пируэтами, но старичок с реверансами изумленно перебил его:

– А разве не двоюродным дядей со стороны матери?

– Он умер! – нервно вскрикнул родственник дедушкиного сослуживца. – Неужели нельзя проявить немного уважения к покойному!

Его товарищ пожал плечами и обиженно отступил.

Внезапно Гатта вытащил из кармана лазерный пистолет.

Доселе молчавший старичок сделал шаг вперед, как бы закрывая собой остальных, и тихо проговорил:

– Убейте нас, господин Анео. Мы сделали это потому, что были голодны.

– Как вы появились в нашем доме? – спросил Гатта, шевеля пистолетом. – Кратко. Внятно.

– Господин Анео пригласил господина Иффу, а господин Иффа пригласил нас. Он потом умер, а мы остались.

– Почему вы голодны?

– Нас выгнали… Нашу комнату отдали другим гостям, господин Анео. Новые гости не пускают нас на кухню.

– Почему же, в таком случае, вы не отправились по домам?

– Но у нас нет домов, господин Анео. Почти тридцать лет мы счастливо бездельничали в доме вашего почтенного деда.

С этими словами старичок упал на колени, свесил голову на грудь и заплакал – легкими, жидкими слезами, как плачут люди, которых почти ничто не держит на земле.