Оловянные солдатики (роман) - Майкл Фрейн

С одного взгляда на Нунополоса Рик проникся почти полной уверенностью, что Анна изо всех сил презирает Фиддингчайлда за то, что тот не способен понять его, Нунополоса, побудительных мотивов. Анна знала, что Нунополос догадывается об ее отношении к Фиддингчайлду, и знала, что Нина знает, что она знает о догадках Нунополоса… А если Нина знает, то можно считать, что по многозначительному взгляду, который Нина бросила на Рика, Фиддингчайлд догадается, что Нунополос предполагает в Анне эмоции, которые могут быть вызваны лишь его, Фиддингчайлда, недостаточной тонкостью по сравнению с Нунополосом.

Все это Рик ясно прочел в глазах Анны.

Лишь секундой позже до него дошло, что депрессия Фиддингчайлда вызвана не интуитивной догадкой, что Нунополос догадывается о чувстве Анны, а пониманием (основанным на абсолютной бессмысленности отточенных шуток Нунополоса) того, как безмерно забавляет Нунополоса недогадливость Фиддингчайлда: тому невдомек, чем он заслужил презрение Анны, которая своим видом безжалостно напомнила ему о том взгляде Нины.

Рик посмотрел на Нину. На ее лице можно было прочесть охватившие ее чувства. Прежде всего она завидовала Анне, которая окольными путями пришла к цели, вызвав в Фиддингчайлде такое бурное ответное чувство. Но примитивная зависть окрашивалась примесью Shedenfreude[11] при мысли о том, какое смятение ждет Фиддингчайлда, когда он полностью разберется в чувствах Анны. К этому примешивались также проблески искреннего сочувствия Анне как женщине, обуреваемой теми же страстями, что и она сама. Но главное — ее захлестнуло чувство явного облегчения, ибо наконец-то все было выведено на чистую воду».

Роу сделал передышку и мысленно проанализировал описываемую сцену. Поднимет ли Фиддингчайлд потупленные глаза на срок достаточно долгий, чтобы сообразить, что отеческая заботливость, с какой Рик подает Нине рюмку водки, вызвана чисто детской непосредственностью, которая выражается в реакции Нины на реакцию Анны, что заметно по складкам в уголках ее губ? Или он (избави боже!) решит, что выражение лица Рика просто результат легкого приступа изжоги? Нельзя же быть до такой степени слепым. Однако, судя по тому, что его стремление выявить причину презрения Анны зашло в тупик, этот человек того и гляди превратится в законченного кретина. Роу представил себе рецензии: «Грубая карикатура на скотскую тупость — травести человеческого разума». Скорее за диалог!

«– Ходили к морю вдвоем? — спросил вдруг Нунополос, глядя на Рика с Ниной. Вопрос был задан достаточно небрежно, и все же по тому, как Нунополос обвил свою рюмку мизинцем, Рик понял, что по существу этим вопросом Нунополос отрицает право Рика интересоваться побуждениями Нины, пока он, Нунополос, на пару с Фиддингчайлдом занят бесплодным взаимным анализом побуждений.

— Да, — ответил Рик, и это было непростое «да», а категорическое отрицание права Нунополоса что-то отрицать, опасное утверждение своего права думать и действовать с предельной непосредственностью. Рик видел, что Нунополос понял это мгновенно. Он покосился на Анну и увидел, что она сознает, что Нунополос это понял. Краешком глаза он заметил, что Нина чуть ли не против своей воли уловила реакцию Анны на Нунополоса. Он оглянулся, чтобы посмотреть, как Фиддингчайлд воспринял выражение лица Нины. Но Фиддингчайлд давно заснул.»

Вздрогнув, Роу очнулся от одолевающей его сонливости. Случилось нечто ужасное. Что именно? Он быстро перечитал последние два абзаца. Фиддингчайлд заснул! Праведный боже, откуда только взялся этот кретин? Как может человек, в венах которого течет красная кровь, заснуть в такую минуту, когда есть и побуждения, и побуждения побуждений — их надо проинтуировать, и реакции, и реакции на реакции — их надо пронаблюдать?

Роу разбудил Фиддингчайлда, но его тут же кольнули угрызения совести. Быть может, этот человек все-таки вправе вздремнуть и набраться свежих сил? Безотказной восприимчивости Нины, Анны, Рика и Нунополоса хватит на то, чтобы все они сидели за рюмкой водки в руках и щеголяли друг перед другом интуицией сквозь весь сюжет, не пошевелив и пальцем и не проронив ни слова. Одно заседание, растянувшееся на сутки без перерывов, — можно считать, что автор как нельзя более толково распорядился героями.

Внезапно распахнулась дверь лаборатории, и на пороге, прислонясь к косяку, возник Голдвассер. Роу посмотрел на него рассеянно. В выражении лица Голдвассера было нечто такое, что, казалось, требовало ответной реакции, — какая-то странность во взгляде.

— В чем дело? — нетерпеливо спросил Роу.

— А как по вашему? — ответил Голдвассер.

— Да не знаю я.

— Будет вам, Роу.

— Понятия не имею. Пришли попросить сигарету?

— Вы же знаете, что я не курю, Роу.

— Значит, насчет того, как я проголосовал о закрытии прилегающих улиц на время торжественного открытия?

— Нет.

— Умоляю, Голдвассер. Я же не ясновидец.

— Обеденный перерыв, Роу. Я просто подумал, может, пообедаем вместе?

— А-а! — сказал Роу. — Попозже. Я занят.

Станет он отгадывать такую чепуху! На чем он остановился? Ах да: надо показать, что Фиддингчайлд не такое уж слабоумное ничтожество.

«Фиддингчайлд посмотрел на Рика снизу вверх. В мгновенье ока понял он, что означали знаки, которые делала ему Нина относительно Нунополоса: Нунополос осознал, что Анна презирает Фиддингчайлда за неспособность понять, почему Нунополос с такой явной неохотой выпил рюмку водки. Фиддингчайлд загадочно приподнял бровь. Вся компания мгновенно уловила суть. Контрапункт интуиции увял, и Фиддингчайлд понял, что они поняли, что он понимает, что они понимают, что… пора обедать».

28

Если разобраться, должность председателя комитета по эксплуатации нового корпуса доставляла Голдвассеру удовольствие. Газеты обрыдли ему до тошноты, и как же приятно было рвать их в клочья и делать из клочьев папье-маше, а уж из этой массы плюс картон, фанера, проволока, просмоленная бечевка и разношерстные электронные детали, позаимствованные в других отделах, он вместе с бригадой рабочих из декоративной мастерской монтировал бутафорское оборудование для бутафорских опытов в новом корпусе отдела этики.

Спору нет, занятие было веселое. Они устанавливали всевозможные машины — самоосвещающиеся, жужжащие, тикающие машины и машины, создающие многоцветные эффекты северного сияния в газоразрядных лампах. Устанавливали сотни всяческих «ографов», клетки с хомяками и белыми крысами, батареи осциллоскопов, свинцовые экраны защиты от излучения и операционный стол. Когда они кончили, бутафорская лаборатория походила на лабораторию гораздо больше, чем настоящая.