На «Варяге». Жизнь после смерти - Борис Апрелев

На спине слона мы наконец увидели ту святыню буддистов, ради которой совершалось сегодняшнее торжество. Это была массивная, вылитая из золота пагода, украшенная драгоценными камнями. В ней хранился священный зуб Будды. Вокруг слона, кроме плясунов, извивались точно змеи, в удивительном танце несколько девушек–баядерок редкой красоты. Их точеные желтовато–бронзовые тела были почти обнажены. Только маленькие красные юбочки были надеты на бедра. Груди и руки их были увиты нитками крупного жемчуга. Глаза баядерок, огромные и таинственные, горели страстным огнем и, казалось, смотрели на нас из потустороннего мира.

В клубах ароматического кадильного дыма эти стройные девичьи фигурки носились точно в хороводе вокруг медленно идущего слона. На спине его тихо покачивалась золотая пагода, к которой простирались руки девушек–танцовщиц и сотен стоящих на берегу озера бронзовых людей.

Красота этой картины была удивительная. Сзади слона шел целый сонм жрецов в желтых одеждах с гордыми, аскетически–суровыми лицами. Несколько жрецов шло по бокам слона, все время кадя из золотых и серебряных кадильниц.

Быстро промелькнула перед нами эта сказочная картина, точно из «Тысячи и одной ночи», и опять потянулась вереница слонов таких же, каких мы видели в начале процессии.

Все отдаленнее слышался грохот барабанов, гул голосов, пения и звуки труб. Вот хвост процессии повернул по аллее и скрылся из глаз. Все было так ярко, так непередаваемо красиво, что напряженные нервы, казалось, больше не реагируют ни на что. В ушах еще слышался шум и пение. Еще обонянием ощущались ароматы восточных курений, а кругом банальная европейская обстановка.

Этот контраст между европейской культурой и седой, пережившей века мистической культурой арийцев был таким огромным, что, казалось, между нами и ими ничего общего нет и быть не может. Но при этом то странное чувство, что где‑то, когда‑то, может быть, во сне, я все это видел и слышал, не покидало меня. Чувство это настолько неприятно, что не знаешь, как от него отделаться. По–видимому, мой друг, лейтенант Семенов–Тян–Шанский, испытывал то же, что и я, так как он шепотом попросил меня пойти с ним «побродить немного на воздухе».

Мы вышли на берег озера и отправились вдоль пальмовой аллеи. Незаметно мы прошли весь путь, по которому шла процессия, и оказались против того храма, куда был внесен зуб Будды и где сейчас шло богослужение.

Мы вошли в храм, наполненный звуками странной мелодии.

«Не счесть алмазов в каменных пещерах. Не счесть жемчужин в море полуденном, далекой Индии чудес», — вспомнилась мне «Песня индийского гостя» из бессмертной оперы Н. А. Римского–Корсакова — «Садко».

Храм был наполнен благоуханиями ароматических курений. Народ в молчании стоял и молился. Мы сняли наши ботинки при входе и стали в толпе. Через некоторое время из алтаря вышел молодой монах в ярко–желтом одеянии и, подойдя к нам, вежливо сказал на отличном английском языке: «Главный бонза имеет честь просить русских офицеров проследовать за мной».

Мы пошли за ним Через минуту мы оказались в самом центре святилища, в алтаре. Пол усыпан густым ковром из свежих лотосов. В алтаре мы увидели серебряный стол с золотыми инкрустациями. На нем стояла знакомая уже нам пагода с зубом Будды, перед нею теплилась лампада, а сзади виднелся около стены большой семисвечник, в котором горели семь лампад.

Перед престолом стояли жрецы в желтых одеждах со свечами в руках. У некоторых были в руках кадильницы, и весь алтарь был наполнен сильным ароматом от лотосов и кадильного дыма.

Старший из жрецов, с особой повязкой через плечо, вполголоса приветствовал нас, выразив удовольствие, что мы пришли на их богослужение. До конца службы мы, точно зачарованные, простояли в этом святилище буддистов и только после полночи, простившись со всеми жрецами, вышли из этого храма и отправились пешком к себе в отель. И здесь нас опять поразило то, что буддийские жрецы особенно подчеркивали свои симпатии к России и к нам лично.

Долго не мог я заснуть, вернувшись в отель. Слишком сильны были впечатления этого дня.

Утром мы все, с адмиралом во главе, покинули волшебное Кенди и выехали в Коломбо.

Опять моя маленькая каютка на «Варяге», опять монотонный круговорот судовой жизни. Я быстро записывал в дневник впечатления о виденном.

«Унтер–офицеры к люкам», — раздалось на верхней палубе. Пора идти на свое место по авралу; мы снимаемся с якоря.

4 августа 1916 года в 3 часа дня «Чесма» и «Варяг» снялись с якоря и вышли в океан.

К жителям нашего корабля прибавился бело–розовый какаду, который, подражая вечным упражнениям плутонговых командиров, уже надоедал нам криками: «залп–два больше».

Гортанный крик этого попугая был единственным реальным воспоминанием в нашей «стальной коробке» о роскоши и красоте тропической природы и о чудной таинственной Индии.

Переход через экватор

Шапки гор острова Цейлон постепенно скрываются за кормою. Кругом расстилается синяя гладкая пустыня, которая точно дышит могучей зыбью при полном безветрии.

В кают–компании слышны мичманские голоса: «Прицел 45 кабельтовых. Целик 70, В.И.Р. [116] 3/4 сближение. Залп». На приборе Длусского вскакивают «всплески» —недолет. «Четыре больше». Вилка. «Два меньше» и т.д… Бедные плутонговые командиры из кожи лезли, чтобы довести до совершенства свои познания в управлении огнем. И надо сказать, что если вообще совершенство в человеческих условиях возможно, то они его достигли.

Можно было спокойно идти на войну с таким составом офицеров, с унтер–офицерами и командой, так натренированными в стрельбе и в наблюдении за неприятельскими подводными лодками. По части артиллерии все подготовительные занятия у нас уже были закончены. На следующей стоянке мы предполагали произвести стрельбу, а пока — офицеры, артиллерийские унтер–офицеры и комендоры–наводчики упражнялись в управлении огнем и в наводке орудий.

Наш курс вел к экватору на так называемый «Канал полутора градусов». Эти каналы — широкие проходы между островами группы Мальдивских островов.

Эти острова длинной цепью тянутся по меридиану и доходят до экватора. В свою очередь, эта цепь составляет как бы продолжение Лакедивских островов, идущих вдоль западного берега Индостана. К югу от экватора, почти в середине океана, лежит еще группа островов Чагос, но они остались влево и к югу от нас. Целью же нашего плаванья были Сейшельские острова, лежащие к югу от экватора и принадлежащие Великобритании, как и острова Чагос, Мальдивские, Лакедивские и ряд других.

Скрылся Цейлон, и вокруг наших судов горизонт чист от всякой земли. Наш курс шел вне видимости островов, и только солнышко, горячее, яркое, да южные алмазные звезды служили нам маяками в нашем плаванье.

Этот переход дает мне некоторое основание хоть кратко рассказать, как определяет свое место корабль в море, как он узнает, куда идет, и как проверяет, правильно ли он идет.

Лучшим другом мореплавателя является изумительный прибор, который на берегу кажется столь малозначительным — это компас. О том, как он выверяется, как наблюдается за тем, чтобы его ошибки и отклонения от истинного меридиана всегда были бы известны, я здесь говорить не буду. Напомню только, что раз у вас есть компас, то, следовательно, вы имеете истинный ваш курс, который и прокладываете по карте по вашему выбору.

Однако, «истинный курс» может совсем не соответствовать «истинному пути» вашего корабля, ибо на корабль

могут действовать ветер и течение. Наконец, за время похода состояние самого компаса может измениться, вошедшая в его показания ошибка может значительно уклонить корабль от предполагаемого, или, как мы говорим, «счислимого» его пути.

Раз корабль находится в открытом море, то «счислимый» путь и «счислимые» места [117] могут быть проверены астрономическими наблюдениями. Та наука, которая рассматривает все способы астрономического счисления в море, называется «Мореходной астрономией». Наши места в море мы можем астрономически определять днем — по солнцу, ночью — по звездам. По луне определений обычно не делают, благодаря слишком многим неправильностям в движении нашего спутника и быстроте его перемещения.

В свою очередь, задача определения места в море сводится к определению двух географических координат — широты и долготы. Точные вычисления дадут и точными эти координаты. Наконец, для практических целей имеется возможность в точные наблюдения ввести наши «счислимые» данные и как бы этим их исправить. Полученное такое место будет «исправленным счислимым», а способ его определения будет гораздо более простым, чем путем точных подробных вычислений.

Имея это основное понятие о том, что требуется для того, чтобы в открытом море корабль мог точно знать свой путь и свое место на нем, мы рассмотрим совсем кратко, чем и как производятся астрономические наблюдения в море.