Колдун. Чужое сердце - Кирилл Клеванский

— Не стой как вкопанный. — Руст подхватил следующее тело. — Тут работы — сотня демонов не управится, а времени в обрез.

Я молча подошел и снова обрубил веревку. А потом начался конвейер. В какой-то момент мне уже стало все равно, я просто хотел поскорее убраться отсюда. В конце концов груда тел, взваленная на принесенные Тистом бревна, стала выше его же роста. Младший принес два бурдюка и облил тела желтоватой жидкостью. Чиркнуло огниво, и воздух наполнился запахами горящих мертвецов, тряпка уже не спасала.

— Пойдем, — безжизненно сказал эльф. — Надо дойти до деревни.

Постояв еще пару минут, мы двинулись дальше. И тогда я понял еще одно. Беглый взгляд под ноги — и стало понятно, почему так неудобно ставить ногу. Вся тропинка была красного цвета. Кровь была повсюду, а некоторые деревья обзавелись дурно пахнущими гирляндами. Не знаю, каким чудом я еще сохранял рассудок. Шаг за шагом мы продвигались в глубь этого ада, и с каждым движением я понимал, что в любой момент могу сломаться. Путь до деревни оказался одним из тех испытаний, после которых человек уже не может оставаться прежним. После такого что-то в тебе меняется, что-то, что делало тебя таким, каков ты был.

Нас встретил частокол, точнее, то, что от него осталось. Подломленные колы, местами сожженные, были выворочены и беспорядочно валялись вокруг. С некоторых еще капала кровь. Я не глядел наверх, на те, что еще стояли, прекрасно зная, что там увижу. Я лишь старался, чтобы падающие капли крови не попали мне на голову. В Ежах, как и в любом другом поселке, всего одна главная улица, — она вела к площади, на которой раньше справляли свадьбы, устраивали гуляния или суды. Мы двигались по этой самой улочке, но не было слышно лая собак, детского визга и женского смеха. На земле валялись выбитые ставни, выломанные двери и разная утварь. А то, что оказалось на площади, развеяло все сомнения и надежды.

Здесь валялись истерзанные тела мужиков, стариков, старух и совсем маленьких детей. Так же молча мы стали складывать их в одно место. Неся на руках избитое тельце пацана, который был ровесником Ройса на момент, когда у того померли родители, я ощутил, что мой внутренний стержень подвергся, пожалуй, самому сильному испытанию. У парнишки была отсечена рука, нога оказалась вывернута под неестественным углом, почти не осталось зубов. А когда шедший рядом Тист выронил одну из седых голов, Руста вывернуло. Подошедший Пило что-то ему сказал, но Щуплый грязно выругался и продолжил идти.

К вечеру, когда солнце окрасило небо золотом, был сложен огромный погребальный костер. Снова чиркнуло огниво, и в небо взвился столб черного дыма. Через мгновение вдалеке зазвучали трубы и загремели походные барабаны.

— Выродки, — прошептал Молчун. Но даже когда он шептал, еле выговаривая буквы, мне казалось, что его голос может перекрыть ревущий фьорд.

Больше за этот вечер наемники не проронили ни слова.

В лагерь мы вернулись, как и было приказано, до первой звезды. Нейла сидела около костра и что-то напевала, держа в руках бурдюк. Подошедший Пило отобрал у нее выпивку (ну а что еще это могло быть) и, сделав несколько больших глотков, протянул емкость Щуплому. Тот последовал примеру капитана. Мне пить не хотелось, да и вредно это. Каждое утро я принимаю несколько укрепляющих настоев собственного приготовления. Если смешать их с алкоголем, боюсь, потом придется провести весь день в кустах. Поэтому, потрепав Шурку и угостив его яблоком, я рухнул на лежанку и попытался заснуть.

Это было не так просто. И причина вовсе не в деревне и даже не в аллее, где нашли свое последнее пристанище десятки женщин. Я даже не могу их жалеть. Помня о том, что случилось с сестрой Ройса, думаю, в повешении они нашли избавление. Я просто не смог отключить логику. Мы стояли здесь, как на якоре, уже три сезона. И за минувшее время не было выслано ни одного патруля. И в итоге это обернулось кошмаром наяву для целой деревни. Хотите сказать — недосмотрели, не подумали? Чушь все это. Армиями командуют неглупые люди. Еще умнее те, кто сидят на золоченых тронах, гениальны те, кто стоят позади них, и мудры те, кто, изображая шута, правят судьбами мира. И они не доглядели? Глупости. При сражении важен боевой дух солдат, а как его добиться? Пафосными речами и заборными ритмами, рекой за спиной или призывным кличем. А еще можно внушить жажду мести или желание совершить акт справедливости. Для этого нужны две вещи — слухи и повод. Слухи принесли мы, а поводом стали крестьяне. Империя пожертвовала деревней, хотя нет — деревней она купила боевой дух солдат. И самое обидное, что нимийцы поступили бы точно так же. Я на все сто уверен, что и у них есть свои Ежи, а у нас есть подобные, как выразился Молчун, выродки. Неудивительно, что Добряк не вспоминал о войне. Он был идейным убийцей, как бы глупо это не звучало. У него была черта, за которую он не переходил. И плевать, что эта черта сама по себе многим кажется мерзостью и подлостью, — для него, как и для меня, она была, есть и будет тем внутреннем стержнем, благодаря которому ты держишься на плаву и не тонешь в этом дерьме.

Посмотрев на просвечивающий верх палатки, я подумал о завтрашней битве. На рассвете мы свернем лагерь, а к полудню выступим на поле. Сто двадцать тысяч солдат, чуть больше сотни магов, и это только с нашей стороны. Интересно, сколько из них реально верят во всю ту чушь, которую народу усердно втолковывает император, его генералы и иже с ними. Что-то там про честь, доблесть, защиту ближнего своего, священный долг… Стоила ли та девочка с поломанными руками всего этого напыщенного дерьма, изливаемого из уст пропагандистов?

Засыпая, я вновь увидел долину, где в небе парили огромные острова, именно так я себе ее представлял. Надеюсь, Добряк не очень приукрашивал в своих рассказах это место и я не разочаруюсь, когда отправлюсь путешествовать.

Глава 7. Под Борсом

Когда первые лучи солнца коснулись верхушек вековых деревьев, от лагеря остались только воспоминания. Вытоптанные дорожки, кострища, пропахшая дымом трава и десятки выгребных ям — вот все, что оставили за собой солдаты. Это, конечно, если не считать десятка-другого брюхатых крестьянок. Собрав свои нехитрые пожитки и свернув палатку, я взял под уздцы нервного Шурку и отправился к обозникам. Сдав этим дальним родственникам гномов (судя по жадности и мелочности) казенную снарягу, я в который раз попытался стрельнуть у них кольчужку и зимний плащ.

— Да где ж я тебе целую кольчугу возьму? — возмущался Гасон. Вот ведь упыренок — с виду лет двадцать, а ведет себя, словно древний дед. — А плащ зимний? Да у меня еще полторы тысячи таких же оболтусов, как ты, и всем что-то нужно!