Темный карнавал - Рэй Брэдбери

– Они достаточно натерпелись от вас, негодяй. Сегодня они сведут с вами счеты.

Старик умер.

Говорят, этой ночью на кладбище прогремел взрыв. Или даже несколько взрывов. Сверкали молнии, гудел колокол на колокольне, раскачивались памятники, неслись яростные стоны и проклятия, что-то взлетало в воздух. В покойницкой метались странные тени и огни, звенели бьющиеся стекла, двери срывались с петель. А потом – выбежал мистер Бенедикт, и вдруг раздался жуткий крик…

И настала тишина.

Горожане пришли на кладбище на следующее утро. Они обошли и покойницкую, и часовню, и церковный дворик.

И не нашли там ничего, кроме крови, разлитой, разбрызганной всюду, сколько хватало взгляда, сколько небеса кровоточили всю ночь напролет.

И никаких следов мистера Бенедикта.

– Где же он? – спрашивали горожане.

И сами же отвечали:

– Откуда нам знать?

Но они получили ответ.

В глубине кладбища, в густой тени деревьев, находились самые старые, стертые надгробья. Солнечный свет, пробивавшийся через пышные кроны, казался неестественным, театральным, как гирлянда или иллюминация.

Они остановились у одного из старых надгробий.

– Смотрите! – воскликнул кто-то. Остальные склонились над старым, поросшем мохом камнем.

Свежая надпись – словно исцарапанная ногтями, чьими-то торопливыми, слабыми, но неистовыми пальцами:

Мистер Бенедикт

– И сюда посмотрите! – крикнул другой. Все обернулись.

– На этом, и на этом, и на том! – он указывал еще на несколько надгробий.

Они разбрелись по кладбищу, в ужасе вглядываясь в надписи.

На каждом из надгробий та же неистовая рука нацарапала "Мистер Бенедикт".

– Невозможно, – малодушно пробормотал кто-то. Не лежит же он во всех могилах!

Молчание затянулось. Люди исподлобья поглядывали друг на друга. Все ждали ответа. И онемевшими, непослушными губами один из них выговорил:

– А почему бы и нет?..

Помяните живых

Wake for the Living 1947 год

Переводчик: В. Старожилец

Много дней подряд в небольшой мастерской Чарльза Брейлинга царили скрежет, лязг и стук, прерываемые лишь на время доставки из других мастерских и магазинов заказанных там металлоизделий и разной прочей машинерии, которую хозяин в крайнем нетерпении тут же утаскивал внутрь. Сам старый мастер Брейлинг был плох, буквально у последней черты и, захлебываясь туберкулезным кашлем, лихорадочно спешил завершить последнюю в своей жизни затею.

– Что ты варганишь такое? – полюбопытствовал Ричард, младший брат Чарльза. Давно уже с невольным интересом и растущим раздражением прислушивался он к непрерывному грохоту, а сейчас вот не утерпел и сунул нос в дверь мастерской.

– Изыди! Поди прочь и оставь меня в покое! – огрызнулся источенный хворью семидесятилетний старец, весь в поту от испепеляющего внутреннего жара. Трясущимися пальцами он ухватил гвоздь и, с заметным усилием подняв над головой молоток, загнал его по шляпку в длинный строганый брус. Просунув затем узкую металлическую ленту внутрь некоего чертовски сложного сооружения, на которое, по-видимому, и ухлопал все последние дни, пристукнул еще разок.

Обиженно щурясь, Ричард смерил брата долгим оценивающим взглядом. Особой любви между ними никогда не наблюдалось. Но и неприязнь как-то сама собой рассосалась за последние годы, и теперь Ричард почти безучастно следил за затянувшейся агонией старого Чарльза. Почти – мысль о неизбежности человеческой смерти вообще действовала на него странным образом, как бы слегка пьянила. А теперь вот будоражил еще и неуместный для безнадежно больного трудовой пыл.

– Ну скажи, не будь таким злюкой! – канючил он, не отклеиваясь от дверного косяка.

– Если тебе так уж приспичило знать, – прохрипел Чарльз, с трудом водружая на верстак перед собой нечто замысловатое, – жить мне осталось с гулькин нос – неделю-другую, не дольше, и я… домовину я себе сооружаю, вот что!

– Гроб то есть? Да ты, верно, шутишь, братец мой любезный, это вовсе на гроб и не похоже. Такими сложными да вычурными они не бывают. Ну, будь же человеком, скажи мне правду!

– Сказано тебе – гроб! Пусть и не совсем обычный, но тем не менее… – старик любовно огладил сооружение заскорузлыми пальцами, – тем не менее самый что ни на есть всамделишный гроб!

– А не проще ли купить готовый?

– Купить! – фыркнул Чарльз. – Такой разве где купишь? О, это будет всем гробам гроб, не гроб – конфетка!

– Зачем ты вешаешь мне лапшу на уши? – Ричард шагнул вперед. – Зачем постоянно очки втираешь? Для гроба этот ящик слишком велик, футов на шесть длинней обычного.

– Неужели? – Старик лукаво ухмыльнулся.

– Да и крышка прозрачная. Где это слыхано – делать крышку гроба стеклянной! Что за странное удовольствие разглядывать покойника?

– А тебе что за дело! Что хочу, то и ворочу, – промурлыкал Чарльз совсем уж беззлобно и снова забухал молотком.

– И широкий для гроба чересчур, – возвысил голос Ричард. – Не меньше пяти футов, где это видано, чтобы гробы были такими толстыми?

– Единственное мое желание – успеть бы еще запатентовать этот чудесный Последний Приют! – прохрипел старик, опустив молоток и переводя дух. – Он стал бы лучшим подарком неимущим по всему свету. Вообрази только, как подешевеют тогда похоронные церемонии! Ах, черт, да ты же и понятия не имеешь, о чем идет речь, в чем, собственно, изюминка моего изобретения! – Он досадливо хлопнул себя по макушке. – Явные признаки старческого слабоумия! Но тебе я ничего пока не открою, братец мой разлюбезный. Скажу только, что, если наладить массовый выпуск да постараться снизить себестоимость – о, это может принести колоссальные, просто чертовские барыши!

– А, к чертям собачьим тебя вместе со всеми твоими барышами! – Сердито хлопнув дверью, Ричард убрался восвояси.

До сих пор младший брат как бы и не жил вовсе, а лишь влачил жалкое существование в рамках, строго очерченных Чарльзом. Такое представлялось просто невыносимым – всякий раз клянчить у брата деньги и чуть ли не в ножки при этом кланяться. И Ричард ударился в хобби, которому с превеликим удовольствием посвящал долгие дообеденные часы, – сооружал в саду стеклянный замок из бутылок от шампанского. «Обожаю смотреть, как мерцают они под солнцем!» – часто повторял сам себе Ричард, апатично покачиваясь под вечер в старом кресле-качалке и прихлебывая прохладное французское вино из новой бутылки – очередного строительного кирпичика. Еще Ричард прославился на всю округу умением накуривать длиннющие столбики пепла на своих пятидесятицентовых сигарах да неизменной кичливостью, с которой выставлял напоказ унизанные крикливыми бриллиантами пальцы. Однако позволить себе покупать драгоценности, заморские вина и даже сигары он не мог – все это были подачки старшего брата. Ричарду вообще не дозволялось самостоятельно делать никаких покупок, на все, вплоть до последнего клочка писчей бумажки, всегда требовалось унизительное разрешение старшего бpaта. И младший, принужденный столь долго терпеть диктат тщедушного телом, но крепкого духом родича, мнил себя настоящим великомучеником. На все, что требовало хоть малейших трат или даже могло принести какой-то доход, налагалось вето неумолимого Чарльза, и Ричард давно уже махнул рукой на бесплодные потуги устроить свою судьбу как-то иначе, на свой собственный лад и манер.