Горячее сердце. Повести - Владимир Ситников

— А ты поедешь?

— Да.

Вера это решила окончательно. Иначе как бы могла она агитировать людей за то, чтобы они ехали на фронт?

Председатель райкома набросал на клочке газеты адрес знакомого ему хирурга, потер свой литой чистый подбородок, нахмурился.

— Не ручаюсь за успех. Но человек он честный.

Зажав в потной горячей ладони бумажку, Вера побрела, сгибаясь под режущим ветром. На Кронверкском посчастливилось сесть в громыхающий темный трамвай. Окна были заколочены грязной фанерой, через пулевые отверстия пробивались острые лучи света, кололи полумрак. Каждый удар площадки отдавался в голове. «Хоть бы этот Серебровский согласился. Без хирурга нельзя, нельзя!» — думала она.

Долго щелкал замок, скрежетали крючки. Вера, прислонившись плечом к косяку, ждала.

Зарокотала цепочка. Через скупую щель подозрительно посмотрели на нее два внимательных женских глаза.

— Зачем вам нужен Валерий Андреевич?

— Я из института. По очень важному делу.

Дверь расчетливо приоткрылась и пропустила ее в квартиру.

Нечесаный человек с клочковатой бородкой стоял на коленях около опаленной ржавчиной печурки и, довольно улыбаясь, разминал в фарфоровой с золоченым ободком тарелке глину. На плечи у него был накинут клетчатый плед. Это и был Серебровский.

Подняв недоуменный взгляд на Веру, он встал, не зная, куда деть измазанные руки. Кашлянул и желчно сказал:

— Вот приобщился к труду...

Не встретив ответной улыбки, пожал тонкими язвительными губами.

— С чем вы ко мне?

Вера прислонилась к косяку. Перевела дыхание.

— На юг отправляется отряд красногвардейцев. Очень нужны медики. Донбасс, Ростов может отобрать Каледин. Петрограду тогда умирать от голода и холода. Без хлеба и угля, — сказала она прерывисто.

Серебровский остро взглянул на нее.

— Уголь? Он мне не нужен, барышня. Прекрасно горят вот в этом умнейшем сооружении ореховые шкафы, — и похлопал рукой по печке.

— Можно, я присяду? — чувствуя, что опять начинается головокружение, спросила Вера.

У Серебровского нахохлились брови.

— Садитесь! А кончатся шкафы, буду жечь библиотеку, великих русских правдолюбцев буду жечь. Всех на костер! — истерически вскрикнул он и забегал по комнате, подшибая стулья.

«Зачем я пошла, больная, зачем? Зачем он кричит?» — пронеслось в голове.

— Вы не кричите, — попросила она. — Как же без угля и хлеба? Вы проживете, а остальные?..

— Пусть расхлебывают те, кто кашу заварил!

— Мы и расхлебываем. Но вы должны помочь...

Серебровский потер ладонь о ладонь, посмотрел на черные комочки грязи. Зачем-то полез в шкаф, звеня склянками.

— Как же вы, сторонник правдолюбцев, можете идти против народа? — сказала Вера, и то же самое сказала девушка с истаявшим большеглазым лицом. «Это я, — догадалась она, — я в зеркале, Какая худущая!»

— Это вы мне не говорите, — буркнул Серебровский и из-за плеча покосился на нее. — Почему вы ходите, когда у вас пневмония?

— Нет у меня никакой пневмонии, — ответила она. «Еще не хватало, чтобы он жалел меня. Пусть не едет, другие найдутся. Надо уйти и хлопнуть дверью. Надо», — но не встала и не ушла.

Серебровский вдруг сдернул плед и, вытерев о него руки, налил из блестящего никелем чайника воды в прозрачную, хрупкую, как яичная скорлупа, чашку.

— Вот выпейте и — пару таблеток аспирина. Потом домой. И скажите маме, когда выздоровеете, чтобы она вас березовым прутиком. Ясно?

У Веры закипели на глазах слезы. Она встала и, держась за стену, шагнула к двери.

Но он взял ее, упирающуюся, за плечи, посадил обратно на венский стул.

— Как врач, я обязан...

Она молча проглотила таблетки, отпила глоток воды. Зло прошипела:

— Спасибо. Вы очень добры, — и двинулась к двери. — Но вы думаете только о себе...

Он промолчал. Отпирая дверь, успокоил:

— Я подумаю о вашем предложении. Подумаю!

— Подумайте, — не веря ему, ответила она.

Вера не помнила, как добралась до райкома. В узком коридорчике гулко стучали промерзшими ботинками матросы, красногвардейцы, работницы.

Она присела на диванчик передохнуть. И вдруг услышала голос Сергея. «Галлюцинация! Это пройдет. Сейчас пройдет!» Но голос за дверью все звучал и звучал. Вера машинально поправила волосы, взялась за холодную ручку и не решалась открыть...

Но голос продолжал звучать. «Кто так похоже говорит?» Вера потянула на себя дверную скобу. В лицо вдруг плеснуло жаром. Она отшатнулась.

Посреди комнаты стоял Сергей Бородин, худой, с обветренными скулами, и что-то доказывал низенькому бритоголовому председателю. Он был в черной кожаной тужурке и сапогах. Тужурка поскрипывала, как тугой капустный кочан. В таком наряде Вера еще ни разу не видела его. «Как он попал сюда?»

Чувствуя, что губы разъезжаются в дрожащей растерянной улыбке, подошла. Что-то сказала. Что — никак не могла вспомнить потом. Он что-то спросил. Она, кажется, ответила. А может быть, и не ответила...

Опомнилась на улице. У заснеженной садовой решетки Сергей жадно, вопросительно посмотрел на нее.

— Ты вспоминала обо мне?

Она слабо кивнула. «Конечно. Часто. Все время». Он бережно обнял ее за плечи, и близко-близко, у самых своих глаз, она увидела обрадованные глаза.

Потом опять чернотой заволокло голову. Сквозь шум и боль услышала встревоженный голос Сергея:

— Что с тобой?

— Домой, Сережа. Надо домой! Голова... — и закрыла глаза.

Когда пришла на мгновение в себя, Сергей сердито топтался около санок, держась за оглоблю. Лохматый извозчик, топорща заиндевевшую бородку, взвизгивал:

— Разбой называется! Разбой!

Из санок не хотел вылезать человек в башлыке и в шинели со споротыми погонами.

— Больной человек! Не понимаете? — с угрозой крикнул Сергей и сунул руку в карман. «Не надо. Зачем, Сережа?» — хотела сказать Вера, но голос не поддавался ей.

Револьвер подействовал на седока, и он быстро выскочил из санок.

Ворчал извозчик. Сергей торопил его. Вера забывалась, мысли путались. «Зря сели на извозчика. Высадили — нехорошо... Как приятно ехать! Наконец-то Сергей рядом!» Дорога звенела и пела туго натянутым бубном. А может быть, так звенело в голове?

Санки остановились, а в голове все продолжалось их плавное движение и звон. Вера поняла, что если выберется из санок, то не сможет устоять на ногах. Преодолевая боль, вылезла, сделала шаг и покачнулась. Сергей подхватил ее. Она постояла так. Опять пошла. Только бы добраться до стенки, только бы до стенки...

Вдруг она почувствовала, что отделилась от земли. Это он, Сергей, поднял ее на руки. Уперлась в грудь.

— Что ты, не надо, не надо, я сама.

Но он не выпустил ее, не говоря ни слова, стал подниматься по лестнице. Нет, он что-то говорил. Но слова не доходили до ее сознания... От скрипучей кожаной тужурки пахло табаком, паровозным дымом и холодом. Это было последнее, что запомнилось ей.

Потом снова на мгновение увидела Сергея. Только он был теперь не в тужурке, а в серой солдатской шинели. На столе лежал кусок хлеба. В стакане Бородин помешивал ложкой что-то белое. Он не замечал, что она смотрит на него. Лицо было сосредоточенное, словно он делал что-то важное.

Она опять забылась. Потом кто-то поил ее свежей, душистой, как березовый сок, водой. Наверное, он, Сергей. Вере было приятно оттого, что это делает он. Но она не могла ничего сказать... Голова кружилась, ее уносило куда-то в черноту.

Сколько часов или дней летала она в небытие? Казалось, все был один день... Она проснулась от стука. Просясь в комнату, царапалась о стекло закоченевшая тополевая ветка. Тело было легкое и слабое, невесомое. В голове уже не стало черной боли...

Рядом не было Сергея. Она забеспокоилась. «Неужели сон? Неужели все это приснилось?» Было молоко в стакане, был хлеб... А Сергея — не было...

Выплыла, шурша платьем, Агафья, Прохоровна. Сладко улыбнулась.

— Целых два дня вы без памяти находились, Вера Васильевна. Сергей Николаевич измучились, — и, понизив голос, прошептала: — На руках вас принесли! Помогите, говорит, уложить в постельку. Очень хороший! А я, да разве я для вас не сделаю...

Вере было немного не по себе оттого, что все это видела болтливая хозяйка. Она прикрыла глаза, но у Агафьи Прохоровны не было никакой охоты уходить так быстро. Щуря масляно таявшие глаза, она подпирала сдобную щеку точеной ручкой дамы пик и выкладывала новости.

— Очень приличный кавалер. А свою кожаную тужурку они продали, чтобы для вас купить... Молочка купили. Кофей сварили. Лекарства разные раздобыли. Только я вас очень прошу, как освободится кофейничек, верните, пожалуйста.

— Возьмите его, — сказала Вера и еще плотнее закрыла глаза.

Хозяйка ушла.

«Значит, все правда, значит, был он. Это не сон!»

На стуле под склянкой с лекарствами Вера нашла записку. Сергей обещал зайти вечером... «Замечательный, милый Сережа!»