Запретное видео доктора Сеймура - Тим Лотт

Ретроспективный взгляд все искажает. Теперь, когда это уже произошло, я могу вообразить, что должна была предвидеть это задолго. Но до того, как это случилось, я видела в ней всего лишь еще одного несчастливого человека, пытающегося выжить в мире, который казался ей недружелюбным и непонятным.

Была ли она способна хоть сколько-нибудь здраво оценивать свое состояние, если предположить, что это состояние было нездоровым?

Опять же трудно сказать. Но однажды она сказала мне, что чувствует себя так, будто все время сидит за рулем гоночной машины. Она знала, что разобьется, но боялась остановить машину. Или, как она сказала, просто не знала, где педаль тормоза.

Интервью с Самантой Сеймур

Что вы почувствовали, просмотрев запись с участием вашего мужа, сделанную в доме Шерри Томас?

Тошноту.

Из-за секса?

Там не было никакого секса. Только мастурбация. Этим все и объясняется как нельзя лучше, не правда ли? Наблюдать со стороны и получать удовольствие.

То есть эта часть вас не задела?

Мне это показалось абсурдным. Забавным. Жалким.

Но тошноту у вас вызвало не это?

Было бы едва ли не лучше, если бы они занялись сексом. Но сидеть там, рядом с ним… Это такая холодность. Это даже не возбуждало сексуально — во всяком случае ее. Ее удовольствие было в его унижении. Хотя несчастный Алекс, конечно, и не догадывался, что унижается. Он, наверное, думал, что это эротично. Потому что не понимал.

Чего же именно он «не понимал»?

Я знаю, что было у Алекса на уме, когда все это происходило. Он, должно быть, думал, что не изменяет мне, поскольку они не целовались, даже не прикасались друг к другу, и секса у них не было. Он не понимал сути измены. Не понимал сути власти. А она понимала. И это ее возбуждало.

В чем же тогда суть измены?

В тайнах, конечно. Это куда интимнее, чем секс. Секретные материалы, снятые прямо у нас дома. Наши частные разговоры. Семейные тайны, связи, коды. Наши проблемы и сложные задачи, наши взаимные претензии. Ткань наших жизней. Она все это украла. Она пришла в наш дом, а мы этого даже не знали. Это так мерзко.

Но раньше вы говорили, что не вините Алекса.

К ней это не относится. Потому что Алекс просто сглупил. Он решил, что это вроде как невинная забава, которая придаст остроты зрелым годам его жизни. Он не понимал, что, когда у кого-то роман на стороне, больнее всего не секс, а секреты. Сама мысль о том, что кто-то наедине с человеком, которого ты считал своим, и он передает ей знание, которое, ты была уверена, принадлежит только тебе… То, что тебя исключили из этой схемы, — вот что ужасно. Куда ужаснее, чем секс. Она знала это. И это доставляло ей удовольствие.

Что вы думаете об их разговоре насчет вас и Марка Пенджелли?

Это оскорбительно сверх всякой меры.

Потому что между вами и Марком ничего не было?

Вы видели все записи. Зачем вы меня об этом спрашиваете? У нас ведь уже был этот разговор.

Я помню. Я должен был заплатить за него. Своим признанием.

Значит, ни это, ни записи вас не убедили?

До определенной степени. Тем не менее поставить точку в этом вопросе было бы куда легче, если бы Марк Пенджелли поговорил со мной. Но он отказывается.

Это его решение.

Значит, вы с ним это не обсуждали?

Обсуждала или нет, я не имею над ним власти. Если он предпочел с вами не разговаривать, это его дело. Вы видели записи. Я ответила на ваши вопросы насчет меня и Марка. В этом деле можно поставить точку.

Хорошо… Тогда позвольте спросить вот о чем. Ваша половая жизнь с Алексом — какой она была? В смысле, до того как прервалась.

В каком отношении?

Была ли она нормальной? Регулярной? Приносила ли удовлетворение?

Не ваше дело.

Это имеет значение.

Не понимаю какое.

Я ведь должен понять, что привлекло Алекса к Шерри Томас. Очевидно, что в их отношениях был элемент сексуальности, хотя в контакт они и не входили.

Вы все придумываете.

Я просто хочу знать…

Вам это нужно, чтобы продать информацию таблоидам — потому что вы получаете гонорар от газетных публикаций. Это коммерческое решение. Вся эта тема с «пониманием». Это ваша уловка.

Отчасти согласен — в этом есть элемент нездорового любопытства. Что повышает ценность газетных публикаций. Но дело не только в этом. Мне действительно нужно знать. В этом может быть ключ. А может, и нет. И если вы откажетесь об этом говорить, понять будет невозможно.

Хорошо.

Так просто?

Еще немного квипрокво, и пожалуйста.

Да будет вам, я заплатил сполна. Я сделал то, о чем вы просили.

Но вы все время просите большего. Чем я хуже?

Нет. Нет. Я не стану.

Тогда я не буду отвечать на ваш вопрос. Если хотите, чтоб я стала шлюхой для таблоидов, почему бы вам самому не поступить на работу в бордель.

Я таблоидам неинтересен.

Да. А вот серьезным газетам — может быть. И главное, это интересно мне. Я заинтересована в вашей достоверности, в вашей подлинности. Вы все твердите мне про честность, про правдивость, что нужно раскрыться, но сами блюдете себя с особым тщанием, как и все писатели.

Вам так хочется моего самоуничижения — какое ж это квипрокво. Это жестокость.

Вся эта история — сплошная жестокость.

Зачем вам меня наказывать? В конце концов, вы сами попросили меня заняться книгой.

А я не понимаю, почему страдать за этот проект должны только члены моей семьи.

Есть ли предел страданию, которого вы потребуете?

Есть ли предел страданию, которого потребуете вы?

И что вы хотите, чтоб я вам рассказал? Тоже мне, нашли неиссякаемый источник постыдных секретов.

Не знаю. Почему бы вам самому об этом не подумать?

Примечание автора: На этом этапе я понял, что чем глубже погружаюсь в работу над книгой, тем в большую зависимость от Саманты Сеймур попадаю. Чем больше сил и времени я вкладывал, тем сложнее было отказаться от ее требований поставить себя в положение, аналогичное ее собственному. Мне и в голову не приходило, что она потребует от меня новых тайн, особенно после того, как я рассказал, насколько мучительным стал для меня этот опыт. Как это было наивно — на самом деле до меня стало доходить, что я с самого начала проявлял удивительную наивность.

Я начинал подозревать, что боль, которую я испытал, поведав историю своего дяди, скорее побудила ее подтолкнуть меня к этой «исповедальности», нежели наоборот. В конце концов, вопрос об ее половой жизни с Алексом не так уж грубо нарушал ее личное пространство — по сравнению с прочими унижениями, которые ей пришлось испытать. Возможно, в этом и была причина: это был последний уголок ее жизни, который она хотела оставить скрытым от посторонних глаз.

Однако я подозревал, что ее желание заставить меня вытягивать на свет болезненные тайны имело не только символический смысл — это было своего рода возмездие. Мне стало казаться, что Саманта Сеймур хотела отомстить за то, чем она сама открыто попросила меня заняться, — за книгу. Книга была необходима ей как для сбора средств на Сеймуровский институт, так и для того, чтобы расставить точки над «i» в деле ее мужа, но интервью со мной доставляли ей одни неудобства, и она решила использовать меня, своего подельника, в качестве козла отпущения.

Прав я в своем анализе или нет — принципиального значения не имеет. Дело в том, что я был у нее на крючке — и даже сильнее, чем раньше. Чем дольше я занимался проектом, чем больше времени и сил на него тратил, тем более высокую цену она могла вытянуть из меня за его продолжение. Я пытался объяснить ей, что она выставляет на всеобщее обозрение ни в чем не повинных людей. На это она заметила, что выставление напоказ ни в чем не повинных людей и есть суть всей истории.

В итоге я согласился, весьма неохотно, рассказать об еще одном эпизоде, за который мне стыдно — и не просто стыдно: эта история почти наверняка разрушит сегодняшние весьма хрупкие отношения внутри моей семьи. Но, даже прокручивая в голове свой рассказ, я лихорадочно пытался найти выход из затруднительного положения, в которое меня загнали. Кто, покупая книжку о пресловутых записях Сеймура, захочет читать признания малоизвестного автора? Саманта Сеймур не просто вывешивала мое грязное белье, она ставила под угрозу саму целостность конечного продукта.

Тем не менее до поры до времени я согласился с ее требованиями. Я просто надеялся, что она не станет завышать ставки, но также беспокоился, что эта игра, как и шпионские игры доктора Сеймура и Шерри Томас, будет все больше ее затягивать.

Если вы читали «Аромат сухих роз», то, наверное, в курсе моих непростых отношений со старшим братом.

Да, я помню. Вы его ненавидели.

Ну, по-моему, это Джефф меня ненавидел.

Потому что вы родились очень болезненным и ваша мать провела с вами три месяца в больнице, а с вашим братом вообще не виделась.