Люди, которые всегда со мной - Наринэ Абгарян

Пока он возился на кухне, мы с нани прошлись по комнатам, полюбовались коврами, висящими на стенах, посидели на большой тахте – у нани в гостиной стоит такая же тахта – широкая, с резной ажурной спинкой, с облупленной на локтях темной краской. Долго рассматривали альбом с фотографиями.

– Это его жена, Ноя, – рассказывала нани, обводя пальцами черно-белую карточку, – хорошая была, добрая. Умерла десять лет назад. А это его сыновья.

Разглядывать незнакомые лица на портретах было не очень интересно – никого, кроме уста Саро, я не застала. От этого вся его семья казалась мне совсем чужой и не имеющей к нему никакого отношения. Я быстро пролистала альбом, пытаясь отыскать детские фотографии уста Саро, но не нашла.

– А где его детские карточки?

– В Муше остались. Мы оттуда наспех уезжали, ничего не успели с собой взять. – Уста Саро вошел в комнату, осторожно неся перед собой поднос с дымящимися чашечками.

Нани убрала альбом на полку, шепнула мне:

– Не расспрашивай его о детстве.

Я молча кивнула. Мы с Витькой давно уже заметили эту странность – уста Саро всегда хрипнул голосом, когда рассказывал о своем детстве. И не только он. Мой дед тоже никогда не рассказывал о своем детстве. А на мои расспросы отшучивался, мол, рассказывать нечего. Жили в Эрзруме, потом уехали.

Мы знали, почему они уехали. Но тоже старались об этом не говорить. Лучше не говорить о вещах, которые делают больно взрослым.

Уста Саро накрыл красивый стол – фрукты, орехи, кофе, выпечка, кизиловый и сливовый лаваш.

– Старался все сделать по рецепту, но, кажется, не очень получилось, – он разрезал на кусочки кркени, разложил по тарелкам. Налил в стакан молока, пододвинул его мне, – я помню, что ты не любишь теплое молоко, поэтому разогревать не стал.

Потом он принялся учить нани правильно пить кофе:

– Каждый глоток нужно запивать водой. Во-первых, так вкуснее. А во-вторых, ты таким нехитрым способом его разбавляешь. Конечно, в нашем возрасте кофе много пить нельзя. Но один раз в день – почему нет?

Уста Саро отпил из чашечки, закатил глаза, зацокал языком:

– Кофе – это удовольствие, Тамар. А пить нужно с удовольствием. Чтобы было потом что вспоминать.

Нани отхлебнула кофе, запила глотком воды, прислушалась к себе.

– Хорошо-то как, Сарибек!

– Ну! Я же говорю! – Уста Саро довольно крякнул, откинулся на спинку стула, потянулся за своим чибухом[20].

– Уста Саро, у меня есть любимая книжка, называется «Рассказы деда Чибуха», – наблюдая, как он набивает трубку табаком, принялась рассказывать я. – Каждый раз, когда я рассматриваю картинки в этой книжке, представляю вместо деда Чибуха тебя.

– Потому что он на меня похож?

– Потому что у него такой чибух, как у тебя.

– И что этот дед Чибух делает?

– Раскуривает трубку и рассказывает разные истории. О том, как в молодости с драконом бился. О том, как на спине чудо-птицы в дальние страны летал.

– Нееет, мне до него далеко, – рассмеялся дед Саро. – Хотя по молодости я тоже много чего вытворял. Но с драконами не бился. Чего не было, того не было.

– Зато он такую вкусную гату не пек, – отозвалась с набитым ртом я.

– Нравится?

– Угум!

– Ешь на здоровье.

– Раз ребенку нравится, то и я попробую. – Нани откусила кусочек выпечки, медленно прожевала.

– Ты в тесто кардамона добавил? И, кажется, корицы? Очень вкусно. И ароматно.

Пока нани нахваливала кркени, а польщенный уста Саро, делано хмурясь, набивал трубку табаком, я молча умяла один кусочек гаты, потом потянулась за вторым. Справившись и с ним, откинулась на спинку стула, погладила себя по животу – наелась!

– Вот если бы ты так обедала! – вздохнула нани.

– Вот если бы вы на обед сладкое подавали! – мигом отозвалась я.

– Вся в прабабушку, – рассмеялся уста Саро, – за словом в карман не лезет.

Зря он, конечно, это сказал. Нани хмыкнула, отодвинула от себя чашку с остатками кофе, закинула концы косынки за спину таким чеканным жестом, словно зарядила оружие, а потом сложила на груди руки:

– Сарибек! Я смотрю, ты сегодня не просто красноречивый, но еще и наблюдательный!

– А я вообще не жалуюсь на свои качества, – отозвался уста Саро, – я своим личным богом очень даже доволен! Он меня ничем не обделил – ни умом, ни сообразительностью, ни расторопностью.

– Ни говорливостью, – в тон ему продолжила нани. – Ты такой говорливый, аж уши закладывает. Как та маслобойка, которая издает громкий звук. А знаешь, почему она издает громкий звук? Потому что пустая!

Я, растянув в широкой улыбке рот, слушаю их перепалку. Они всегда так – сначала обмениваются колкостями, а потом, угомонившись, принимаются мирно разговаривать. О соседях, о последних новостях, о жизни. Если бы нани и уста Саро не были такими старенькими, то, наверное, поженились бы. Очень уж они похожи друг на друга – не внешностью, нет, лицом уста Саро некрасивый, а нани, наоборот, красивая. А вот характером они так похожи, словно друг другу приходятся братом и сестрой.

Пока я думаю об этом, нани припоминает уста Саро его грехи:

– А помнишь, как ты напился в день помолвки сына Косого Цатура? Залил зенки так, что их осла дядей называл!

– А тебе что, обидно, что я не твоего осла дядей называл?

Уста Саро раскурил трубку, передвинул свой стул так, чтобы табачный дым уходил в другую от нас сторону. Отпил глоточек кофе, зажмурился:

– Ооооохай! Хорошо-то как, Господь-джан!

– Курить бросишь – еще лучше будет. – Нани собрала в ладонь крошки со стола, кинула их за перила балкона – птицам.

– Нет, Тамар, курить бросать я не буду. Если уйду раньше тебя, скажи, чтобы положили со мной кисет и трубку. И чтобы сделали дымоотвод на моей могиле. Я там заживо угорать не собираюсь.

– И-их, балабол! – махнула рукой нани.

– Уста Саро, какой же ты шутник! – хихикаю я.

– А с этими женщинами по-другому нельзя, – подмигивает уста Саро, – если относиться к ним серьезно, то и недели не протянешь. Вот я и отшучиваюсь постоянно. А знаешь почему? Потому что шутка продлевает жизнь.

Нани отрывает кусочек кизилового лаваша, протягивает мне – хочешь? Я отрицательно мотаю головой – нет, не буду. Она пробует лаваш, зажмуривается, передергивает плечами.

– Совсем кислый. У кого брал?

– Сам сушил, – уста Саро выдыхает облачко дыма, отпивает глоток кофе, – купить каждый дурак горазд, а вот приготовить!

– Что же сахара пожалел?

– Я специально. Мне кисленькое больше нравится.

– А у меня зубы сводит от кислого.

– Так у тебя зубы. А у меня протез.

– Желудок у тебя тоже протез? Изжоги не боится?

– Изжоги у меня давно уже нет. Вот как преставилась моя Ноя, так и прошла изжога. Не пойму, то ли на жену у меня была изжога, то ли на ее готовку.

Нани какое-то время пытается сохранить невозмутимое выражение лица, но потом у нее начинают прыгать уголки губ и она срывается в хохот.

– Ноя-джан, не обижайся на меня, – хватается за бок, за сердце нани, – ох, ах, аж колет в груди.

– А зачем ей на нас обижаться? – не унимается уста Саро. – Я же не вру. Всем была хороша моя Ноя, вот только солить и перчить так и не научилась. Говоришь ей – Ноя, ты просто готовь, мы сами посолим себе обед. Так нет, она все сделает по-своему. Пересолит и переперчит так, что аж глаза слезятся.

Отсмеявшись, нани с уста Саро вдруг резко грустнеют. Сидят какое-то время молча, размышляют – каждый о своем. Нани задумчиво перебирает в руках край косынки, наматывает его на палец, потом обратно отматывает. Уста Саро пускает колечки дыма, смотрит, не отрываясь, мне куда-то за спину. Я оборачиваюсь, чтобы разглядеть, что он там такого увидел. Но за моей спиной ничего интересного нет. Только тень от голой виноградной лозы прыгает по стене и по дощатому полу.

Сразу становится так тихо, что слышно, как далеко внизу по каменному подолу ущелья бежит речка. Я выглядываю во двор – посмотреть, чем занимается Боцман. Его нигде не видно – видимо, устав перелаиваться с эхом, он убежал за дом – там сейчас солнечно, можно подремать, греясь в скудном осеннем тепле.

– Нани, ай нани, – решаю прервать затянувшуюся тишину я, – а почему на твоем динге не осталось монет? И куда они подевались?

Нани кладет руки на стол, ладонь к ладони, на фоне темной скатерти ее кисти выделяются двумя маленькими светлыми пятнами, я вдруг замечаю, что они очень похожи на те глиняные миски с оббитыми краями, что хранятся на чердаке ее дома.

– Это не мой динг, – говорит она. – А монет на нем нет потому, что их пришлось продать, чтобы покрыть долги.

Я хочу спросить, чей это динг, если не нани, но незнакомое слово «долги» сбивает меня с мысли.

– А что такое долг?

– Вот если ты возьмешь у меня яблоко и скажешь – нани, я беру его в долг, это означает, что ты мне должна будешь через какое-то время вернуть такое же яблоко.