Бегущая могила (ЛП) - Гэлбрейт Роберт

К тому времени, когда Робин вернулась в лендровер, она чувствовала себя еще более несчастной, чем прежде, и ей потребовалось значительное усилие воли, чтобы переключить свое внимание на работу.

Без пяти двенадцать она подъехала к дому Шейлы Кеннетт. Заперев лендровер, Робин задумалась, как, учитывая слова Кевина Пирбрайта о том, что члены церкви вкладывают все свои деньги в ВГЦ, Шейла смогла позволить себе даже этот небольшой дом, пусть и обшарпанный на вид.

Когда она позвонила в дверь, то услышала шаги, скорость которых удивила ее, учитывая, что в Шейле Кеннетт было восемьдесят пять лет.

Дверь открыла миниатюрная пожилая женщина с редеющими седыми волосами, собранными в пучок. Ее темные глаза, на обеих радужках которых виднелась заметная сенильная дуга, были невероятно увеличены парой мощных бифокальных очков. Слегка сгорбленная, Шейла была одета в свободное красное платье, темно-синие тапочки, у нее был слуховой аппарат огромного размера, потускневшее золотое обручальное кольцо и серебряный крестик на шее.

— Привет, — сказала Робин, улыбаясь ей. — Мы говорили по телефону. Я Робин Эллакотт…

— Частный детектив, не так ли? — сказала Шейла своим слегка надтреснутым голосом.

— Да, — сказала Робин, протягивая водительское удостоверение. — Это я.

Шейла несколько секунд смотрела на права, затем сказала:

— Все в порядке, заходи, — и отошла в сторону, чтобы Робин могла пройти в холл, застеленный темно-коричневым ковром. В доме пахло затхлостью.

— Проходи туда, — сказала Шейла, указывая Робин на переднюю комнату. — Хочешь чаю?

— Спасибо, чем я могу помочь? — спросила Робин, глядя, как хрупкая Шейла удаляется в сторону кухни. Шейла ничего не ответила. Робин надеялась, что слуховой аппарат был включен.

Облупившиеся обои и скудная, обшарпанная мебель говорили о бедности. Зеленый диван стоял под прямым углом к выцветшему клетчатому креслу с такой же подставкой для ног. Телевизор был старый, под ним стоял такой же древний видеопроигрыватель, а в шатком книжном шкафу хранилось множество крупношрифтовых романов. Единственная фотография в комнате стояла на вершине книжного шкафа, на ней была изображена свадьба 1960-х годов. Шейла и ее муж Брайан, имя которого Робин знала из переписи населения, стояли у здания ЗАГСа. У Шейлы, которая в молодости была очень красивой, были темные волосы, уложенные в виде улья, а ее свадебное платье с юбкой опускалось чуть ниже колен. Трогательность фотографии придавало то, что слегка чудаковатый Брайан сиял, словно не веря своей удаче.

Что-то задело лодыжку Робин: серый кот только что вошел в комнату и теперь смотрел на нее своими ясными зелеными глазами. Когда Робин нагнулась, чтобы почесать его за ушами, раздался звонкий звук, возвестивший о появлении Шейлы, которая держала в руках старый жестяной поднос, на котором стояли две кружки, кувшин и тарелка с тем, что Робин опознала как ломтики торта мистер Киплинг-Бейквелл тарт.

— Позвольте мне, — сказала Робин, так как часть горячей жидкости уже пролилась. Шейла позволила Робин взять поднос из ее рук и поставить его на маленький кофейный столик. Шейла взяла свою кружку, поставила ее на подлокотник клетчатого кресла, села, положила свои маленькие ножки на табуретку и сказала, глядя на поднос с чаем,

— Я забыла сахар. Я пойду…

Она снова начала с трудом подниматься со стула.

— Ничего страшного, мне не нужно, — поспешно сказала Робин. — Если только вы хотите?

Шейла покачала головой и расслабленно откинулась в кресле. Когда Робин села на диван, кот запрыгнул рядом с ней и стал тереться об нее, мурлыча.

— Он не мой, — сказала Шейла, наблюдая за выходками кота. — Он соседский, но ему здесь нравится.

— Ясно, — улыбнулась Робин, проводя рукой по выгнутой спине кота. — Как его зовут?

— Смоки, — сказала Шейла, поднося кружку к рту. — Ему здесь нравится, — повторила она.

— Вы не возражаете, если я буду делать записи? — спросила Робин.

— Записи? Пожалуйста, — сказала Шейла Кеннетт. Пока Робин доставала ручку, Шейла издала звук поцелуя в сторону кота Смоки, но он не обратил на нее внимания и продолжал тереться головой о Робин. — Неблагодарный, — сказала Шейла. — Я вчера дала ему консервированного лосося.

Робин снова улыбнулась и открыла свой блокнот.

— Итак, миссис Кеннетт…

— Можешь звать меня Шейла. Зачем ты сделала это со своими волосами?

— О — это? — смущенно сказала Робин, поднимая руку к голубым краям своей прически. — Я просто экспериментирую.

— Панк-рок, да? — сказала Шейла.

Решив не говорить Шейле, что она устарела примерно на сорок лет, Робин сказала:

— Немного.

— Ты красивая девушка. Тебе не нужны синие волосы.

— Я подумываю о том, чтобы изменить их, — сказала Робин. Итак… могу я спросить, когда вы с мужем переехали жить на ферму Чепмен?

— Тогда ферма называлась не Чепмен, — сказала старушка. — Это была ферма Форгеман. Мы с Брайаном были хиппи, — сказала Шейла, моргая на Робин сквозь толстые линзы очков. — Ты знаешь, что такое хиппи?

— Да, — сказала Робин.

— Ну, мы с Брайаном были именно такими. Хиппи, — сказала Шейла. — Жизнь в коммуне. Хиппи, — повторила она, как будто ей нравилось звучание этого слова.

— Вы можете вспомнить, когда…?

— В шестьдесят девятом мы туда поехали, — сказала Шейла. — Когда все только начиналось. Мы выращивали травку. Знаешь, что такое травка?

— Да, я знаю, — сказала Робин.

— Мы много курили, — сказала Шейла с очередным смешком.

— Кто еще был там в начале, можете вспомнить?

— Да, я все это помню, — с гордостью сказала Шейла. — Раст Андерсен. Американец был. Жил в палатке в поле. Гарольд Коутс. Я все это помню. Иногда не могу вспомнить вчерашний день, но все это помню. Коутс был неприятным человеком. Очень неприятный человек.

— Почему вы так говорите?

— Дети, — сказал Шейла. — Разве ты не знаешь обо всем этом?

— Вы говорите о том, как были арестованы братья Кроутер?

— Да. Мерзкие люди. Ужасные люди. Они и их друзья.

Мурлыканье кота наполняло комнату, когда он лежала на спине, а Робин гладила его левой рукой.

— Мы с Брайаном никогда не знали, что они замышляют, — сказала Шейла. — Мы никогда не знали, что происходит. Мы были заняты выращиванием и продажей овощей. У Брайана были свиньи.

— Неужели?

— Он любил своих свиней и кур. Дети бегали по повсюду… У меня не было своих. Выкидыши. Всего у меня их было девять.

— О, мне очень жаль, — сказала Робин.

— У нас никогда не было своих детей, — повторила Шейла. — Мы хотели детей, но не могли. На ферме было много детей, и я помню твоего друга. Большой парень. Больше, чем некоторые старшие мальчики.

— Простите? — сказала Робин растерянно.

— Твой партнер. Кондоман Страйк или что-то в этом роде, не так ли?

— Именно так, — сказала Робин, с любопытством глядя на нее и размышляя, действительно ли пожилая леди, которая могла много повторяться, но казалась в основном бодрой, впала в маразм.

— Когда я сказала соседке, что ты придешь ко мне, она зачитала мне статью о тебе и о нем. Он был там со своей сестрой и мамой. Я помню, потому что моему Брайану нравилась Леда Страйк, и я это заметила, и мы с ней из-за этого поссорились. Ревность. Я все время видела, как он за ней наблюдает. Ревновала, — повторила Шейла. — Но я не думаю, что Леда посмотрела бы на моего Брайана. Он не был рок-звездой, Брайан.

Шейла снова издала надтреснутый смешок. Изо всех сил стараясь скрыть свое потрясение, Робин сказала:

— У вас очень хорошая память, Шейла.

— О, я помню все, что происходило на ферме. Иногда не помню вчерашний день, но все это помню. Я помогала рожать маленькой Энн. Там был Гарольд Коутс. Он был врачом. Я помогала. Ей было очень тяжело. Ну… ей было всего четырнадцать лет.

— Правда?

— Да… свободная любовь, понимаете. Это было не так, как сейчас. Все было по-другому.

— А ребенок…?

— Все было в порядке. Мазу, как назвала ее Энн, но вскоре после этого Энн ушла. Оставила ее в коммуне. Не нравилось быть матерью. Слишком молодая.