Карт-бланш императрицы - Анастасия Монастырская

— Я еще раз повторяю вам, что это безумие! — Тауберт чуть не плакал. — Ни один солдат еще не выступил в поддержку императрицы.

— У вас устаревшая информация, — Разумовский начал терять терпение. — В поддержку ее величества выступило сразу несколько полков. На ее стороне церковь и русский народ. Итак, ваш окончательный ответ — да или нет?!

— Нет!

Улыбка Разумовского теперь напоминала змеиную. Укус — яд — мгновенная смерть:

— Неправильный ответ! Нужно было сказать — да. Подумайте еще раз, Тауберт! Только хорошо подумайте! Вы и так слишком много знаете! Теперь ваша голова, как и моя, поставлена на карту! Даже если вы доложите о случившемся императору, он вам не поверит. Он сейчас никому не верит. Другое дело, если вы окажете неоценимую услугу императрице. Екатерина Алексеевна умеет ценить своих друзей. Ну?

— Хорошо, я немедленно прикажу набрать манифест. Вы просто не оставили мне другого выхода, Кирилл Григорьевич.

— Я вам указал единственно верный путь, светлый и надежный, — устало ответил Разумовский. — Путь к новой жизни. Федор, ты останешься с ним и проследишь. В случае нарушения обязательств со стороны господина Тауберта, разрешаю тебе его убить. Понял?

— Так точно.

Тауберт покорно взял текст манифеста, написанный на листке бумаги. Не будучи совсем уверенным, он все же догадывался, что видит почерк самой Екатерины:

"Мы, Екатерина II. Всем прямым сынам отечества Российского явно оказалось, какая опасность всему Российскому государству начиналась самым делом, а именно закон наш православный греческий первее всего восчувствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так что церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона. Второе, слава российская, возведенная на высокую степень своим победоносным оружием, чрез многое свое кровопролитие заключением нового мира с самым ее злодеем отдана уж действительно в совершенное порабощение, а между тем внутренние порядки, составляющие целость всего нашего отечества, совсем испровержены. Того ради, убеждены будучи всех наших верноподданных таковою опасностью, принуждены были, приняв Бога и его правосудие себе в помощь, а особливо видев к тому желание всех наших верноподданных явное и нелицемерное, вступили на престол наш всероссийский и самодержавный, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественную учинили".

Гетман вышел из здания типографии. У лошадей его дожидался Алексей Орлов.

— Очень кстати, Алексей! — обрадовался Разумовский. — нужно предупредить императрицу о манифесте.

— Сделаем, — ухмыльнулся тот. — В лучшем виде.

***

Подъехав к парку, Алексей обмотал копыта лошади приготовленной тряпкой. Ничего не видать сквозь туман. Дорога размыта недавним дождем. Тут и там посты гольштейнцев. Как бы не угодить из-за этого тумана в их распростертые объятия. Хотя с другой стороны, туман на руку. Скроет то, что врагу видеть не надобно.

К "Монплезиру" Алексей решил подобраться с боковой стороны, там кустов много. Если что, сможет схорониться.

— Стой! Кто идет! — он мгновенно узнал голос Шкурина.

— Свои!

— Какие, такие свои? — упорствовал верный Василий. — Ты слово-то верное знаешь?

— А то! — гоготнул Орлов.

— А коли знаешь, так и скажи!

— Императрица!

— Лешка!

— Он самый! — Орлов обнял серого от бессонницы и напряжения Шкурина. — Готовь карету. Уходим!

— Понял!

Орлов бесшумно открыл дверь и вошел в покои императрицы. И замер, разглядывая спящую женщину. Свет из окна падал на спокойное лицо. Губы чуть приоткрыты, словно в ожидании поцелуя. На полуобнаженной груди черные змейки волос. Рубашка задралась, приоткрыв длинные стройные ноги. Обнаженные. Он сглотнул, чувствуя, как внизу живота оживает заговоренное желание. Вот так бы и рухнул перед ней на колени, осыпая поцелуями. Прижал бы к себе. И она бы ответила, забившись в жестких силках, раскрываясь под его мощью. Черт, какой же Гришка счастливчик!

Екатерина пошевелилась, и Алексей устыдился преступных мыслей. Тихонько позвал:

— Ваше величество!

Екатерина мгновенно проснулась и резко спустила ноги с кровати. Орлов с трудом отвел жадный взгляд. Как же она хороша! И как желанна!

— Что, Алеша? — ее голос спросонья был хриплым и очень чувственным. На шее билась голубая жилка. И опять глаза затмил любовный недуг. Так и тянуло прикоснуться к этой голубой, соблазнительной точке. — Алеша, все ли в порядке?

— Пока все идет хорошо, — шепнул Орлов. — Все готово для провозглашения вас императрицей. Надо ехать.

Дрожащая от утреннего холода Брюс помогла Екатерине одеться.

— А лицо умыть? — пискнула она, когда Екатерина рванулась к выходу.

— Роса умоет, Паша. Не до утреннего туалета. Каждое мгновение на счету.

Брюс побежала за Екатериной, но, споткнувшись на мокрой земле, потеряла туфлю.

— Босиком теперь иди, растяпа! — Екатерина не дала ей времени переобуться. Обе женщины сели в приготовленную карету. Васька Шкурин встал на запятки, всем своим видом показывая, что будет с ней до конца. На козлы вскочил Алексей, подвинув кучера.

— Но-но, залетные!

Лошади помчались по аллеям парка. Карету на ухабах заносило то влево, то вправо.

Прасковья Брюс, которую мгновенно укачало, позеленев лицом, сидела в правом углу экипажа и часто крестилась. А вдруг поймают? Екатерина взглянула на нее и вдруг рассмеялась.

— Паша, ты даже чепца ночного не сняла!

Брюс обиженно поджала губы.

— Так и ты, матушка, по-прежнему в чепце!

Екатерина стянула кружевную тряпицу и выбросила в окно. Свобода! Страх отступил, ему на смену пришел пьянящий дух свободой. Не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем, сейчас было только настоящее — розовый туман, свежесть листвы, легкий ветерок и призрак погони. Вот она, настоящая жизнь!

Карета резко затормозила.

— Что случилось? — выглянула Екатерина.

Орлов хохотал, показывая на маленького человечка посреди дороги:

— Ваш личный парикмахер, мадам! Не желаете сделать прическу?!

— Давай его сюда, — расшалившуюся Екатерину было не узнать. Молодая, задорная, она сейчас казалось воплощением юности и удачи. — Вы сегодня что-то рано, месье Мишель!

Испуганного француза запихнули в карету и помчались дальше. К чести парикмахера, тот мгновенно оценил ситуацию и принялся за дело, расчесывая спутанные волосы.

— Ваше величество, вы не можете предстать перед народом в таком виде, — бормотал он, наспех ее причесывая. Екатерина хохотала и вертела головой:

— Могу! Теперь я все могу!

Бешеная скачка продолжалась. На смену веселью пришло решительное спокойствие. Екатерина смотрела, как мелькают в окне деревья, как становится все тоньше и тоньше кромка серебристого залива, над которым уверенно поднималось золотое солнце.

— Вот он, мой новый день! — еле слышно сказала она. — начало золотой эпохи России.

Через тридцать верст карета вновь остановилась. Екатерина легко выпрыгнула, решив размять ноги. Орлов и Шкурин зло смотрели на уставших лошадей.

— Не дотянем, — Василий деловито поскреб в затылке. Через пару верст точно свалятся. И так все в пене.

— Пойдем пешком, — прищурив глаза, Екатерина смотрела вперед. — Не сидеть же на пол дороге, ожидая, когда нас догонят.

Орлов взглянул на ее тонкие туфельки, покрытые пылью:

— Негоже, ваше величество, входить в столицу пешком. Сейчас что-нибудь придумаем!

— А чего тут думать? — Шкурин махнул в сторону дороги. — Вон телега. Как раз две лошади. До перекладных дотянем.

На переговоры с крестьянином ушло не так уж и много времени. Помог увесистый мешочек, припасенный на всякий случай Прасковьей Брюс. И снова в путь.

В карете Екатерина спешно переоделась в траурное платье, интуитивно почувствовав, что сейчас этом именно тот наряд, который ей нужен. И только умыла лицо розовой водой, как рядом с экипажем увидела Григория, гарцующего на вороном жеребце.

— Стой!

Он спешился и влез в карету, вытеснив фрейлину и парикмахера. Задернул занавески и припал к полным горячим губам. Обласкал белую шею, коснувшись голубой жилки, и напоследок нежно поцеловал половинки грудей в вырезе платья.

— Соскучился!

Она со смехом отбивалась от медвежьих объятий — не время, Гриша, не время для любви. И тут же прижималась, испытывая новое ощущение — полной и безоговорочной власти!

— Здесь тебя ждет князь Барятинский. Пересядешь в его коляску и въедешь в Петербург, как и подобает императрице.

— А ты? — она тревожно коснулась любимого лица.

— Не волнуйся, я всегда с тобой. Буду сопровождать до Петербурга, а затем поскачу в Измайловский полк. Готовиться к приезду законной императрицы. После поедем в Семеновский. А там — Бог поможет. — Орлов открыл дверцу кареты и помог Екатерине выйти. — Да здравствует, ее величество, Екатерина Вторая!