Политэкономия войны. Заговор Европы - Василий Васильевич Галин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Реакция И. Сталина на подобные «предупреждения» была отражена в его выступлении 10 марта на XVIII съезде Коммунистической партии Советского Союза (со слов Шуленбурга):
«Нужно признать, что это тоже очень похоже на подталкивание, на поощрение агрессора… Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии… и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований»566. Речь И. Сталина на съезде, по словам М. Карлея, была «выстрелом из пушки против англо-французских стрел»567: «некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании «похода на Советскую Украину», сами начинают разоблачать действительную подоплеку политики невмешательства. Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их «разочаровали», так как, вместо того чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая их куда-то подальше.
Я далек от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве и т. п. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые, прожженные буржуазные дипломаты… Ввиду этого наша страна, неуклонно проводя политику сохранения мира, развернула вместе с тем серьезнейшую работу по усилению боевой готовности нашей армии и флота…»568.
Несомненно речь Сталина оказала свое воздействие на решение Гитлера. Хотя сомнения в «добропорядочности» последнего и его следовании «плану Гофмана» появились у англичан раньше — в начале 1939 г. Тогда в январе на дипломатическом приеме Гитлер открыто продемонстрировал свои намерения в улучшении отношений с СССР. Первые шаги в этом направлении были сделаны уже месяц назад. Так, 19 декабря 1938 г. без всяких проволочек был продлен на 1939 г. советско-германский торговый договор. 22 декабря Берлин предложил СССР возобновить переговоры о 200-миллионном кредите, намекнув на необходимость общей нормализации отношений. Советская сторона 11 января согласилась начать экономические переговоры… Затем Германия санкционировала передачу Закарпатья Венгрии, что вызвало недовольство Польши, но успокоило СССР, опасавшегося, что эта территория станет зародышем «Великой Украины»569.
Эти тенденции напугали официальный Лондон и Париж, которые совместно торпедировали германо-советское сближение. Э. Галифакс писал в конце января: «Сначала казалось — и это подтверждалось лицами, близкими к Гитлеру, — что он замышлял экспансию на Востоке, а в декабре в Германии открыто заговорили о перспективе независимой Украины, имеющей вассальные отношения с Германией. С тех пор есть сообщения, указывающие на то, что Гитлер… рассматривает вопрос о нападении на западные страны в качестве предварительного шага к последующей акции на Востоке»570. Перелом произошел в середине марта, тогда французское общественное мнение все больше уверовало, экспансия Гитлера на восток была просто подготовкой перед наступлением на запад, 15 марта Суриц сообщал из Парижа: «В этом отношении речь Сталина произвела очень сильное впечатление»571.
Вероятность переориентации Гитлера с Востока на Запад давно уже вызывала беспокойство в Англии и Франции. И было отчего Гитлер вышел из «Версаля». Что он значил для Гитлера, можно сказать словами Ленина, отстаивавшего в свое время Брестский мир: «Бывал заключаем мир и более тяжелый, заключаем немцами в эпоху, когда они не имели армии… Они заключили тягчайший мир с Наполеоном. И этот мир… вошел в историю, как поворотный пункт к тому времени, когда у немецкого народа начался поворот, когда он отступал до Тильзита, до России, а на самом деле выигрывал время, выжидал, пока международная ситуация не изменилась, пока не оздоровилось сознание измученного войнами и поражениями немецкого народа и пока он снова не воскрес к новой жизни»572. Гитлер не знал слов Ленина, отмечает С. Кремлев, но однажды на вопрос англичан о прочности своих договорных обязательств резко и резонно заметил: «Если бы Блюхер оглядывался на договоры с Наполеоном, то Веллингтон так и остался бы без помощи»573. В 1935 г. Гитлер говорил: «Мне придется играть в мяч с капитализмом и сдерживать версальские державы при помощи призрака большевизма, заставляя их верить, что Германия — последний оплот против красного потопа. Для нас это единственный способ пережить критический период, разделаться с Версалем и перевооружиться»…574.
Удар Гитлера по Украине, отмечал М. Карлей, «был приятный, внушающий иллюзии, но самообман, ибо, насытившись на востоке, Гитлер мог повернуть и с удвоенной силой обрушиться на запад, как это предвидел, например, Черчилль»575. До У Черчилля это предвидел Э. Генри в 1936 г., и очевидно его предупреждение не осталось незамеченным. Так, например, А. Эйнштейн писал о книге «Гитлер над СССР»: «Если эта книга встретит такое понимание, какого она заслуживает, то ее влияние на развитие отношений в Европе не может стать решающим…».Э. Генри утверждал: ««Теперь, во всяком случае, становится совершенно ясным чудовищное политическое и военное мошенничество, которое совершает Гитлер, выдвигая формулу особой «восточной стратегии». Нет сепаратных «восточной» и «западной» стратегий германского фашизма. Есть только первая и вторая стадии проведения наступления в целом, в которой первая стадия делает вторую несомненно возможной и безусловно осуществимой»576. «Та же самая армия, когда она окончательно завладеет добычей, согласно плану Гофмана, должна проследовать назад. Победоносные фашистские орды повернут на Запад!.. Что станется тогда с «западноевропейской демократией»? Что станется с Британией?»577
Вступление Гитлера в Прагу в этой связи, по мнению Папена, носило символическое значение, оно фактически хоронило «атмосферу растущего всеобщего доверия», на которую надеялись в Лондоне: «Последствия этого были ясны всякому, кто обладал хбтя бы малейшей политической проницательностью»5 8. Впрочем, говорить об «атмосфере растущего всеобщего доверия» было бы слишком оптимистично. Для оправдания этого доверия Великих Демократий Германия должна была вступить в войну не на жизнь, а на смерть с Советской Россией. Украина становилась только поводом. Гитлер в достаточной мере осознавал, куда толкают Германию «всеобщее доверие» и жизненные интересы Британской империи:
Говоря о последних, известный полковник Поллок писал: «До тех пор пока европейские державы разделены на группы и мы в состоянии будем противопоставлять их одну другой, — Британская империя может не опасаться своих врагов, кроме Палаты Общин.
