Пария - Дэн Абнетт

— Тогда почему мы сейчас пошли вперед?

— Потому что позади нас полно народу. — сообщил он.

Появился еще один сервитор. Проклятый поднял пистолет, держа его обеими руками, и сделал два выстрела, которые разнесли голову и шею противника. В барабане пистолета было десять стандартных патронов. Магазин с одиннадцатым, крупнокалиберным зарядом, располагался на оси основного барабана — именно этот патрон можно было выстреливать через больший ствол пистолета. Пока Проклятый использовал стандартные патроны.

Мы перепрыгнули через упавшего сервитора, пробежали через торговый зал и понеслись по другому коридору к двери. Это была дверь на улицу Гельдер.

Она была наглухо заперта.

В помещениях позади нас собралась целая толпа сервиторов. Они готовились к нападению.

— Отойдите назад и закройте лицо, — потребовал Проклятый.

Он поднял револьвер, взвел курок, позволявший использовать заряд из центральной камеры барабана, и навел оружие н дверь.

Центральную камеру револьвера Ламмарка обычно заряжали патроном с картечью, или разрывной пулей. В нашем случае было второе. Нижний ствол револьвера выстрелил с еще более тяжким и оглушительным грохотом, чем верхний, меньшего калибра. Разрывная пуля в щепки разбила ручку и кусок двери вокруг нее, выведя из строя замок и защитную установку, стрелявшую смертельными электрическими разрядами.

Он пинком распахнул дверь и мы вылетели наружу.

Внезапно он перешел на шаг и сунул пистолет в кобуру под курткой.

— Иди. — произнес он. — Не беги. Иди.

Я пристроилась за ним, стараясь держаться примерно в шаге позади.

Случайные прохожие шарахнулись в сторону от разбитой двери, поднялась суматоха, прозвучал сигнал тревоги. Сервиторы высыпали на улицу, они вертели головами, стараясь обнаружить нас своими аудио-и оптическими рецепторами. Немедленно собралась толпа зевак, привлеченная неожиданным событием.

Мы скрылись в этой толпе, высоко держа головы, спокойные и безразличные, словно нам ни до чего нет дела. Внимание к нам могла привлечь разве что одна деталь — мы не остановились поглазеть на то, что творилось на улице, как это делали все прочие.

Сервиторы не преследовали нас. Приближающийся звон колокольчиков и свистки возвестили о прибытии городской охраны. Блэкуордс явно не хотели, чтобы широкая публика узнала об их неудаче. Их клиенты ценили свободу выбора, конфиденциальность и приватность. Вряд ли они остались бы частыми посетителями заведения, ставшего источником скандала и беспорядков.

Мы спустились по улице Гельдер, пересекли переулок Пандовер, а потом повернули в переулок Беска. Мы оказались перед широко открытыми воротами, окованными стальными полосами — ворота вели во двор прачечной, и мы, войдя внутрь, остановились за стеной, где никто не мог нас видеть.

Я обнаружила, что по-прежнему держу в руке маленькую синюю книжицу. Я выдернула иглу, застрявшую в страницах, и обнюхала ее острие.

— Настойка Морфеула, — произнесла я. — Они хотели, чтобы я уснула. Но это, в общем-то, и к лучшему: если бы там был яд, Блэкуордсу пришел бы конец.

— Когда он проснется — всем будет тяжко, — заметил Проклятый. — Думаю, он постарается найти вас.

Я выбросила иглу и спрятала книжку.

— Спасибо за помощь, — сказала я.

— Это еще не все, — ответил он. Сейчас он старательно перезаряжал свой Тысячник — выдвинул барабан, открыл его и помещал в него пули, доставая их из кармана куртки.

— Не надо мне об этом…

— Я должен отвести вас к Эвсебии. Она мне так сказала.

— Тогда просто скажи, где ее найти, и я пойду к ней, — ответила я. — Просто…

— Она не сказала, могу я дать вам эту информацию, или нет, так что, я вас отведу, — решил он.

— Я настаиваю…

— Это ни к чему. Ничего другого я все равно не предложу.

— Ты вообще можешь дать мне хоть раз договорить? — поинтересовалась я.

Он не ответил, и это еще больше разозлило меня.

Я развернулась и пошла прочь. Он закрыл барабан револьвера, спрятал оружие, и последовал за мной.

— Может быть, хватит преследовать меня? — раздраженно бросила я.

— Нет.

— Я не нуждаюсь в твоем…

— Отказаться все равно не получится, — сообщил он. Он без труда догнал меня. При его росте, каждым шагом он покрывал больше расстояния, чем я. — Я должен доставить вас к той женщине. Это мой обет, и я его исполню, нравится вам это или нет.

Я остановилась и взглянула на него.

— Сэр, я понимаю и уважаю серьезность обетов, которые приносят Проклятые. — произнесла я. — …но ваше присутствие создаст мне определенные проблемы. Не могли бы вы просто сообщить мне, где находится Эвсебия, а после того — оставить меня в покое?

Он помотал головой.

Похоже, он был неплохим человеком — но его упертость в выполнении задания выводила из себя. Превращение в Проклятых, если вы не знаете, было способом покаяния для представителей низших каст. Ему подвергались мужчины, а иногда и женщины, совершившие некий великий грех. Если они, по своему выбору, представали не перед обычным судом, а перед судилищем Экклезиархии, и были признаны виновными — во искупление совершенного они должны были вести презренную жизнь «принесших обет», или Проклятых. Это означало, что они должны были жить на улицах, прося милостыню, и делая все, что в их силах, чтобы помогать другим. Это, в свою очередь, означало служение и выполнение любых просьб без единого вопроса и сомнений. Каждое действие, которое они совершали, помогая кому-то, снимало с них часть бремени совершенного греха и считалось частью покаяния.

В исключительных случаях это приводило к тому, что эти люди оказывались вне закона, становились изгоями, париями — в том значении, какое вкладывали в это слово в старину. Этическая логика их действий заключалась в том, что чем больше они могли облегчать бремя или решать проблемы других — тем легче становилось бремя принесенного ими обета, даже если «решая проблемы других», они занимались откровенно-темными делами. Например, кто-то не находит себе места, желая отомстить другому человеку. Проклятый, или «принесший обет» без проблем может исполнить эту месть, избавив желающего от необходимости совершать преступление и брать грех на душу. Причины мести не интересуют Проклятого — для него имеет значение только моральная тяжесть, которую он снимает с другого. Именно от этого зависит его разрешение от бремени его собственного греха, за который он несет наказание.

В общем, Проклятый берет на себя грехи и преступления других, чтобы облегчить собственную вину. Часто они запечатлевают свой грех и преступления, совершенные по поручению других, татуируя записи о них на собственной коже. Они, если угодно, отпускают другим их грехи, оправдывают их злодеяния и преступления, совершая их и неся за них ответственность как за свои собственные.