Запретный сад - Виктория Борисова

Лиза уже хотела было встать и уйти, она даже поднялась из мягких глубин низкого кресла, но почему-то в этот момент голова у нее закружилась и ноги отказались повиноваться. Она покачнулась, ухватилась за полукруглую этажерку, и в этот момент очень кстати оказавшийся рядом Вовка галантно поддержал ее за талию.

– Эх ты, Лиза-подлиза! Совсем тебя развезло, мать…

Почему-то от этого старого дурацкого школьного прозвища на душе немного потеплело. Сейчас Вовка казался ей очень милым, почти родным… Лиза благодарно улыбнулась ему и ухватилась за его руку – такую крепкую и надежную.

– Давай, давай, ножками, потихонечку… – приговаривал он и все подталкивал ее в сторону спальни, туда, где за полуоткрытой дверью виднелась широкая двуспальная кровать с вычурными резными спинками и столбиками.

Лиза покорно шла, с трудом переступая на непослушных ногах. По лицу блуждала глуповатая блаженная улыбка. Было очень стыдно, что ее угораздило так напиться, и вместе с тем приятно, что рядом такой заботливый кавалер. Она хотела было все объяснить, сказать, что это с ней впервые, что раньше она вообще не пила спиртного, но почему-то губы вдруг стали словно чужие, и она только бормотала что-то неразборчивое.

А он вовсе и не слушал. Только приговаривал:

– Ух ты какая, Лизок… Вот ты какая стала, оказывается… Сейчас, сейчас совсем хорошо будет…

Он торопливо сорвал покрывало и отбросил его куда-то в сторону. Лиза опустилась на постель. Белые простыни были такими чистыми, прохладными… Тело стало тяжелым, плохо слушалось ее, в ушах шумело. Казалось, что хмель бродит в крови, отдаваясь мягкими ударами в голове. Хотелось поскорее лечь, свернуться клубочком и заснуть, чтобы чувство опьянения поскорее прошло.

Но блаженного отдыха не получилось – мешал Вовка. Он зачем-то все суетился вокруг, быстро, почти грубо снимая с нее одежду. Лиза не сопротивлялась, она чувствовала себя такой слабой и беспомощной! Она хотела было сказать, что хочет немного поспать, извиниться и попросить, чтобы Вовка оставил ее одну ненадолго, но не получилось. Чужие мокрые губы зажали рот. Поцелуй получился совсем не таким, как она себе представляла, – слишком грубым, слишком поспешным.

– Не надо… Не надо, пожалуйста… – еле слышно повторяла она, но Вовка не обращал внимания на ее робкое сопротивление.

В следующий миг она почувствовала рядом тяжелое мужское тело. Он сопит… Тяжело дышит прямо в ухо… Она даже не успела понять, что произошло, было только ощущение чего-то твердого и горячего внизу живота, а потом – мгновенная вспышка боли. Лиза вскрикнула, попыталась освободиться, но где там!

Когда все наконец закончилось, Вовка отпустил ее. Он полежал немного, глядя в потолок, потом закурил сигарету, стряхивая пепел в тяжелую бронзовую пепельницу – такую же вычурную и нелепую, как и все остальное в этой квартире.

Лиза попыталась отодвинуться на самый край постели. Прикосновение горячего, потного чужого тела было неприятно. К тому же от табачного дыма у нее мигом начало першить в горле и на глазах выступили слезы.

– Я что – первый у тебя?

Лиза плотнее завернулась в простыню и кивнула. Вовка удивленно покачал головой:

– Ну ты даешь, Лизок! Всегда странная была, но чтобы настолько… С такой-то внешностью – и в девах ходить! – Он затушил наконец свою сигарету и аккуратно поставил пепельницу на тумбочку у кровати, потом повернулся к ней и спросил: – Ну, тебе хоть понравилось?

Лиза не ответила. Ее била крупная дрожь. Она куталась в простыню, словно пытаясь согреться. Вот это и есть – любовь? Об этом пишут в книгах, сочиняют стихи, ради этого люди готовы совершать подвиги и даже на смерть идти? Лиза чувствовала себя так, словно ее жестоко обманули.

– Мне надо идти.

Она не узнала собственный голос – таким слабым и хриплым он ей показался. Но сейчас было уже все равно. Главное – найти в себе силы встать и убраться отсюда побыстрее, чтобы ни минуты больше не оставаться здесь, в чужой постели, рядом с чужим человеком.

Лиза вскочила и принялась торопливо одеваться. На Вовку сейчас смотреть вовсе не хотелось, а он, как нарочно, суетился вокруг и бестолково бормотал:

– Ну, Лиз, ты извини, если что не так… Я ж не знал. Надо было сразу сказать!

Но Лиза не обращала на него внимания. Едва натянув платье, она нащупала туфли на полу, подхватила свою сумочку и бросилась прочь из этой квартиры, прочь от него…

– Ну погоди ты, давай я тебя хоть провожу! – крикнул он ей вслед, стоя на пороге квартиры, кое-как замотанный в простыню, но Лиза уже бежала вниз по лестнице, и ее каблуки дробно стучали по ступенькам.

На улице было еще совсем светло. Летом темнеет поздно, и вечерние сумерки еще не опустились на город. В воздухе стояла тяжелая предгрозовая духота, и горячий ветер поднимал столбы пыли, гонял обрывки газет, полиэтиленовые пакеты и прочий мусор. Казалось, что сама природа в ярости швыряет их как попало.

Лиза шла, не замечая, как по щекам текут слезы. Сейчас ей было совершенно все равно, как она выглядит, и хотелось только одного – поскорее добраться до дому.

Возле ларька с фруктами и овощами черноусый кавказец, грузивший какие-то ящики в обшарпанную «газель», обернулся к ней и спросил:

– Эй, красавица, что с тобой? Ты что такой грустный? Обидел кто?

– Оставьте меня! – крикнула Лиза. – Оставьте меня в покое! Что вам всем от меня надо?

Лиза бежала, стуча каблуками по асфальту, словно пытаясь укрыться от надвигающейся грозы, от людей, от себя самой…

Дома она долго стояла под обжигающе горячим душем, смывая с себя пот, кровь и чужой запах, но ее все равно трясло в ознобе.

Дрожа, она завернулась в махровый халат и еще долго сидела перед телевизором, бесцельно щелкая пультом, пока по всем каналам не пожелали спокойной ночи уважаемым телезрителям. Только когда на экране замелькали черно-белые пятна, Лиза наконец спохватилась и выключила телевизор. Пора спать, да, конечно, пора…

Она легла в постель, укрывшись одеялом до подбородка, но уснуть не получилось. За окном вовсю бушевала гроза. В стекло стучали тяжелые дождевые капли, деревья раскачивались под ветром, и молнии сверкали то и дело, озаряя темное небо яркими сполохами.

А Лиза никак не могла успокоиться – слишком уж огромной была перемена, произошедшая в ней самой.

Теперь она наконец-то стала женщиной! И поняла, что на самом деле нужно от нее мужчине. Не одному – всем… Наверное, мама говорила чистую правду, когда предостерегала ее! Зря она не верила. Всю жизнь она провела словно закутанная в кокон, состоящий из маминой заботы, стремления уберечь и спрятать ее от всего на свете, из книжных фраз и придуманных чувств.