Мэрилин Монро. Страсть, рассказанная ею самой - Мэрилин Монро

Преминджер не раз повторял, что меня избаловали вниманием, что я не способна дать то, чего ждут. Жестоко, потому что если я и была избалована вниманием, то вовсе не тем, какого ждала. Это было какое-то… злое внимание, ожидание промаха, неудачи, провала. Вместо помощи от режиссера я слышала только критику, конечно, на съемках помогал Митчем, но как-то снисходительно, отчего хотелось не прятаться за него, а, наоборот, блестяще сыграть свою роль, а это не получалось.

Я не такая дура, чтобы не понимать, что играю много хуже своих партнеров, не лучше Томми. Очень хотелось стать настоящей серьезной актрисой и доказать всем, что я могу играть и драматические роли. Однако следует признать, что лучше всего получились сцены в салуне, где я пою, пусть и тихим голоском, и демонстрирую свою фигуру перед ковбоями. Неужели это и есть мое амплуа – певичка салуна?!

Тогда я твердо верила, что это не так, что надо просто научиться, во всем следовать наставлениям Наташи Лайтесс, стараться, и все получится. Говорил же Михаил Чехов, что я способная…

С Наташей у Преминджера почти сразу начались скандалы. Я знаю, что ее звали черной вороной и терпеть не могли присутствия на площадке. Но когда она умудрилась посоветовать заниматься постановкой голоса и движения еще и Томми, Преминджер взъярился окончательно и потребовал, чтобы и духа ее не было рядом во время съемок! А уж к мальчику чтобы Наташа не приближалась и близко!

Тогда возмутилась я, потому что Лайтесс была единственной, кто давал мне хоть какие-то советы, как-то меня поддерживал. Я потребовала присутствия Наташи рядом со мной. Удалось добиться своего, зато все решили, что я капризная голливудская дура.

Знаете, нутром я понимала, что Наташа советует что-то не то, но не понимала, почему ее советы, верные в репетиционном зале, не срабатывают на съемочной площадке. Сейчас знаю, что она сценический репетитор, ее советы годятся для театральной сцены, там свои законы. В театре нет крупных планов или, наоборот, слишком общих.

Там роль создается по ходу действия и столько же живет, чтобы умереть, когда опустится занавес, и родиться в следующем спектакле снова. Но она не состоит из кусков, напротив, развивается по ходу спектакля.

В кино иначе, сцены снимаются отдельно не в той последовательности, в которой потом будут смонтированы, любой характер – это лоскутное одеяло, и нужно быть умелым мастером, чтобы не сфальшивить в каждом лоскуте, а еще чтобы все они оказались впору общему замыслу.

Я понятно объясняю?

В кино актеры до самого конца не знают, что же получится в результате. И когда почти финальные сцены снимаются прежде начальных, трудно переключаться с одной на другую. Мне было очень тяжело, но не только из-за этого.

Наташа учила меня четко произносить текст, активно артикулируя каждый слог, для театра это идеально, тем более у меня тихий голос. Как ты артикулируешь на сцене, видят только партнеры и в лучшем случае первый ряд партера, второй уже вряд ли. А вот когда съемка крупным планом, то все движения губ превращаются в нечто невообразимое.

Преминджер был вынужден практически отказаться от крупных планов со мной, ругаясь на чем свет стоит. Тогда я не понимала почему, считая, что он просто придирается и страстно желает сжить со света. Может, я напоминала ему первую жену – Марион Милл, с которой он с шумом развелся? Говорят, она была капризной голливудской красоткой, употребляла наркотики, но после развода уехала куда-то в Африку и теперь работает там в госпитале, помогая больным. Я бы так не смогла… Мне больных жалко, но посвятить всю жизнь работе в госпитале невозможно.

Но дело оказалось не в моей похожести, а в том, что я старательно артикулировала, что производило отвратительное впечатление, к тому же то и дело косила глазами на стоявшую в стороне Наташу, ища у нее поддержку. С Наташей у режиссера шла не просто война, а смертельная битва. Я понимала, что если позволю удалить Наташу со съемок, то проиграю все, и отстояла ее. Что ж, если студия не считается со мной, то пусть терпит мои выходки!

Если честно, то я устала, но не столько от трудных съемок, сколько от атмосферы на площадке, ведь Преминджер не рисковал повышать тон на Митчема, потому что прекрасно понимал, что получит отпор. А на меня повышал, и еще как! Не в силах наорать в ответ, я мстила по-своему. Но даже когда подвернула ногу на скользких камнях и оказалась вынуждена некоторое время ходить на костылях, режиссер и многие члены съемочной группы считали, что это очередной каприз.

В Канаду приехал Ди Маджио, притащив с собой приятелей и немыслимое количество рыболовных снастей, потому что ему сказали, что там хорошо ловится рыба. Я обрадовалась, надеясь, что уж в присутствии такого защитника никто не посмеет повышать на меня голос и даже вообще косо смотреть. Ошиблась, Джо интересовала рыба, но никак не съемки, ему наплевать, какие замечания делает мне Преминджер и есть ли у меня условия для гримирования. К моменту приезда Ди Маджио самые сложные сцены уже были сняты, и он мало верил моим рассказам о плоте посреди стремнины и окатывающей с головой волне во время прохождения порогов.

Но всему приходит конец, в мучениях физических и моральных фильм был снят, миссис Реттинг удалось сохранить Тонни неиспорченным из-за невольного общения со мной. Фильм прошел незамеченным, да он того и не стоил. Как и «Ниагаре», в «Реке…» «Оскара» можно было давать только природе, но никак не сценарию и всем исполнителям.

А теперь я расскажу, как все же поссорилась с Зануком и плюнула на студию!

Вернувшись с тяжелейших съемок «Реки…», я обнаружила, что меня ждет очередной сценарий с идиоткой-блондинкой – «Розовое трико». Снова поющая дура, с демонстрацией своих статей и умения очаровывать мужчин. Док, это нечестно, они давали роли, в которых я обязана выглядеть глупой и распущенной, а потом приписывали черты героини мне самой! Можно было хоть на каждом перекрестке Лос-Анджелеса кричать о своей любви к книгам Достоевского, к шекспировским пьесам, к героиням Ибсена или о занятиях у Миши Чехова, Голливуд все равно считал меня дурой-блондинкой, не желая признавать никаких иных достоинств, кроме тех, что выпирали из декольте или выпячивались сзади.

Да, я женщина, и это мне нравится, но разве у женщины, кроме красивой фигуры, не может быть ничего другого? Разве высокая грудь или осветленные волосы сами по себе означают глупость? Меня всегда обвиняли в слишком узких и откровенных нарядах, в том, что платья, в которых я прихожу на приемы в студии, участвую в рекламных мероприятиях или играю роли, слишком коротки, слишком открыты, слишком облегают… Но ведь обычно я не ношу такие наряды, мои собственные платья куда скромнее, особенно в то время, когда я встречалась и была замужем за Ди Маджио, Джо вообще не переносил откровенных декольте. А все, что на мне надето, согласно роли или по необходимости, придумано не мной, а костюмерами студии! Понимаете, мне сначала создают нечто вульгарное, а потом на это же показывают пальцами.

Мне осточертело быть очередной блондинистой приманкой для зрителей, даже моей Блондинке, похоже, надоело, хотя Занук утверждал, что сценарий написан по заказу для Мэрилин Монро. Крашеная певичка, пусть и в паре с замечательным и любимым мной Фрэнком Синатрой? Правда, я снова получала по семьсот пятьдесят долларов в неделю, а Фрэнки по пять тысяч, но главным было не это. Я больше не желала получать роли словно под копирку, да еще и не имея права читать сценарий перед утверждением на роль. Принося студии денег куда больше других актрис, я желала иметь хотя бы часть их прав.

– Нет!

На помощь пришел Ди Маджио:

– Мэрилин, если уж ты все равно пока не снимаешься, может, мы поженимся?

Я не была уверена, что это хорошая идея, помня скучные вечера перед телевизором, а еще что у Джо довольно крепкие руки и он любит их распускать в гневе. Да, Док, признаюсь, синяки по вине Ди Маджио у меня были, ему, как и Джиму Догерти, не нужна жена, на которую пялятся другие. Только Джим предпочел смыться на корабль, а Джо учил меня жить по-своему, приучал к порядку, как он говорил.

Но мне так надоело идти на поводу у студии, что я предпочла Ди Маджио.

Сенсация получилась настоящая: Блондинка взбунтовалась! Репортеры были счастливы разраставшемся скандалом.

– Чего Вы хотите?

– Справедливости. Я хочу играть в фильмах с хорошими сценариями, где есть что играть. И условия контракта тоже не мешало бы изменить, хотя это не главное. Я не буду сниматься по приказу, не прочитав сценария.

Занук ответил, что это противоречит подписанному со мной семилетнему контракту, а потому студия его расторгает.

Интересно, чего они ожидали, что я расплачусь и прибегу просить прощения? В тот момент раздвоения личности на Мэрилин и Норму Джин у меня не было, мы единодушно согласились на расторжение контракта и предложение Ди Маджио стать его женой.