Дело о похищении Бетти Кейн - Джозефина Тэй

Кевин считал, что преступников не в тюрьме следует держать, а ссылать на остров, где бы они как следует работали. Такая реформа была бы выгодна тюремщикам: на острове они могли бы иметь собственные домики и садики, а так как преступники ненавидят труд больше всего на свете, то именно труд и был бы для них лучшим наказанием.

Старая миссис Шарп была в той самой шляпке, в которой она явилась однажды в контору Роберта, и выглядела весьма достойно, хотя и странновато. Надела шляпу и Марион, но не из уважения к суду, как догадался Роберт, а лишь затем, чтобы хоть немного защититься от устремленных со всех сторон взглядов. Простая фетровая шляпа с узкими полями скрывала черные волосы Марион, затеняла ее блестящие глаза, и она казалась не более смуглой, чем каждая женщина, много времени проводящая на воздухе. Роберту не хватало ее черных волос, блеска ее глаз, но он понимал, как правильно ее стремление выглядеть как можно более обыденно, не выделяться, не бросаться в глаза. Именно так, именно обыденно и следовало выглядеть в атмосфере враждебно настроенной публики, заполнившей зал, готовой заклевать Марион до смерти…

А затем он увидел Бетти Кейн,

О ее появлении ему сказало оживление на местах для прессы.

Обычно эти места занимали два скучающих юноши, овладевавшие ремеслом репортера: представитель еженедельной газеты «Милфорд адвертайзер» и представитель сразу двух газет: «Нортон Курьер» и «Ларборо Таймс». Но сегодня на местах для прессы сидели люди не молодые и отнюдь не скучающие. На лицах их было написано ожидание чего-то интересного, пикантного. И в этом интересе на две трети была повинна Бетти Кейн.

С той поры, когда она стояла в гостиной дома Фрэнчайз в своей темно-синей школьной курточке, Роберт не видел Бетти Кейн. И вновь он был поражен ее юностью, ее чистосердечной невинностью. За те недели, что он не видел ее, она превратилась в его глазах в какое-то чудовище, в извращенное существо, испортившее жизнь двум хорошим женщинам. А сейчас, увидев реальную Бетти Кейн, Роберт ощутил растерянность, замешательство. Он знал, что эта девочка и чудовище — одно и то же лицо, но даже если ему, Роберту, которому казалось, что он-то в этом убежден, было сейчас невозможно в это поверить, то какое впечатление должно произвести ее юное очарование на людей посторонних?

Она была не в школьной форме, а в выходном костюме облачно-голубого цвета, напоминавшем о незабудках, о дыме костра, о летнем небе, как бы рассчитанном на то, чтобы повлиять на членов суда, лишить их возможности здравого суждения. Простенькая, скромная шляпка открывала ее чистый лоб. Невинно и честно глядели ее широко расставленные глаза. Роберт никак не мог заподозрить миссис Уинн в том, что она сознательно одела Бетти в этот костюм, но с горечью подумал: если бы миссис Уинн не спала ночами, обдумывая туалет Бетти для появления в суде, то ничего лучшего подобрать бы не смогла.

Когда Бетти заняла место для свидетелей, Роберт стал вглядываться в лица сидевших в зале. За единственным исключением Бена Карлея — он разглядывал ее с тем интересом, с каким изучают музейный экспонат — на лицах всех мужчин было одно и то же выражение нежного сочувствия. А вот женщины, заметил Роберт, так легко не поддались. Пожилые явно завидовали ее юности и очарованию, а что касается молодых — ими владело одно лишь жадное любопытство.

— Нет, не верю! — раздельно сказал Бен Карлей, в то время как Бетти произносила над библией слова клятвы. — Не верю! Вы утверждаете, что этот ребенок пропадал неведомо где целый месяц? Не верю, что она когда-нибудь целовала что-нибудь, кроме библии!

— Я достану свидетелей, которые вам скажут другое! — пробормотал Роберт, рассердившись, что дрогнул даже Карлей, циничный и опытный Карлей!

— Можете привести хоть десяток безупречнейших свидетелей, а присяжные все равно не поверят. Все ведь дело в присяжных, друг мой!

Он прав. Какие присяжные смогут поверить чему-то дурному об этой девочке?

Бетти начала свой рассказ, а Роберт, глядя на нее, вспоминал слова официанта Альберта: «Хорошо воспитанная девочка», и «Никто бы не решился увидеть в ней женщину», и о том, как Бетти умело привлекла к себе внимание мужчины за соседним столиком…

Голос у, нее был приятный, молодой, чистый, звонкий, и никакого намека на аффектацию. Она рассказывала свою историю, как образцовый свидетель, избегая ненужных подробностей, но ясно очерчивая главное. Журналисты, стенографируя, едва удерживались от того, чтобы не смотреть на нее. Горячее сочувствие было написано на лицах полицейских. Члены суда замерли, затаив дыхание.

Ни одна актриса не могла бы пожелать лучшего приема!

Она была совершенно спокойна и, очевидно, не подозревала о том, какое производит впечатление. Говорила просто, без нажима, без попыток как-то драматизировать свой рассказ. И Роберт не мог понять, сознательно она это делает или нет.

— И вы чинили их белье?

— В ту ночь после побоев я очень скверно себя чувствовала. Но позже я немного белья починила.

Это было сказано тем тоном, каким говорят: «Я очень устала после игры в бридж». Слова ее звучали поэтому чрезвычайно правдоподобно…

Ни нотки торжества, ни мстительной нотки не было в ее голосе. Она подробно описала чердак — место своего заключения, описала чисто внешне, не вкладывая в это никаких чувств. Когда ее спросили, признает ли она в женщинах, сидящих на той скамье, своих тюремщиц, она устремила на них серьезный взгляд и после секунды молчания сказала: да, признает.

— Мистер Блэр, у вас есть вопросы?

— Нет, сэр. У меня нет вопросов.

Роберт почувствовал, что его слова вызвали в зале, ожидавшем драмы, удивление и разочарование. Но членами суда ответ Роберта был принят без комментариев, ибо само собой разумелось, что дело перейдет в другой суд.

Инспектор Хэллам свое заявление уже сделал, и теперь на сцену выходили свидетели.

Почтовый служащий по имени Пайпер был тем человеком, который видел, как Бетти села в чей-то легковой автомобиль. Пайпер шел по шоссе, ведущему в Лондон через Мэйншил, и издали увидел девушку, ожидавшую на остановке автобуса. Пайпер обратил на нее внимание, ибо минутой раньше тот автобус обогнал его, и, заметив стоявшую на остановке девушку, Пайпер пожалел ее, поняв, что она чуть-чуть не успела на автобус. Пайпер приближался к девушке, но все еще был от нее далеко, и тут его обогнал легковой автомобиль. На этот автомобиль Пайпер и не взглянул: внимание его было сосредоточено на девушке, и он думал сообщить ей, что автобус она пропустила и ждать следующего придется долго. Тем временем автомобиль остановился около девушки, и она в него села.

К этому моменту Пайпер находился уже достаточно близко, чтобы рассмотреть автомобиль, но номера его видеть не мог. Да ему и в голову не пришло обращать внимание на номер. Он был просто рад за девушку, что кто-то согласился ее подвезти.

Нет, поклясться, что та девушка на остановке и Бетти Кейн — одно и то же лицо, — он не мог. Однако он в этом убежден. На ней было светлое пальто, кажется, серое, и черные туфли.

— У вас есть вопросы, мистер Блэр?

— Нет, сэр, благодарю вас, вопросов нет.

А затем появилась Роз Глин.

Первое, что бросилось в глаза Роберту при взгляде на Роз Глин, было неестественное совершенство ее зубов. Казалось, что это протезы, сработанные не слишком умелым дантистом. Невозможно было поверить, что настоящие зубы могут быть столь блестящими, столь ровными.

Казалось, что и судьям эти зубы не понравились, и Роз перестала улыбаться. Но вот показания ее были поистине убийственными. Обычно она ходила к Шарп убирать дом каждый понедельник. И вот однажды в апрельский вечер Роз уже собралась было уходить домой, как услышала крики, идущие откуда-то сверху. Она подумала, не случилось ли чего с миссис или мисс Шарп, и кинулась к лестнице, хотела уже бежать наверх, как из гостиной вышла миссис Шарп и спросила Роз, что она собирается делать. «Кто-то кричит наверху!» — ответила Роз. Миссис Шарп сказала: «Ах, какая чепуха, это вам просто послышалось, и не пора ли вам идти домой?» Тут крики утихли, а по лестнице стала спускаться мисс Шарп. Обе они, миссис и мисс Шарп, пошли в гостиную, и Роз услыхала, как миссис Шарп сказала своей дочери: «Нам надо быть осторожнее!» Роз была всем этим ужасно напугана. Она быстро пошла на кухню, взяла свои деньги (их ей всегда оставляли на кухонном столе) и побежала домой. Это было пятнадцатого апреля. Роз запомнила эту дату, потому что решила, что в следующий раз, когда пойдет к Шарп, предупредит их, что работать у них больше не будет. И в понедельник двадцать второго апреля она их предупредила, и с тех пор в доме Фрэнчайз не бывала.

Роберта немножко утешило то, что Роз явно произвела на присутствующих неприятное впечатление. Нескрываемое удовольствие, с которым она говорила о «криках», злорадство тона, вульгарность наружности особенно сильно бросались в глаза по контрасту с предыдущим свидетелем — разумным, точным, спокойным, объективным. Судя по выражению лиц присутствующих, было ясно, что все они видят в ней существо, которому и шестипенсовика не доверишь… Но это, увы, никак не умаляло силу ее показаний, которые она дала под присягой.