Лабиринты безумия - Игорь Бунич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вопрос, касающийся Бессарабии, для немцев был ясен. Но при чем тут Буковина, которая России никогда не принадлежала. Это во-первых. А во-вторых, наличие советских войск на территории Буковины создавало прямую угрозу быстрого захвата нефтяных скважин Плоештинского бассейна, вся добыча которого шла в Германию, обеспечивая вместе с поставками из СССР 87% потребностей германских вооруженных сил в топливе.
Но что можно было сделать сейчас, когда вся армия находится на просторах Франции и сталинским аппетитам нечего противопоставить, кроме дипломатической перебранки, да и то стараясь выражаться как можно вежливее? 25 июня Риббентроп шлет срочную телеграмму в Москву Шуленбургу:
«Пожалуйста, посетите Молотова и заявите ему следующее:
1. Германия остается верной Московским соглашениям. Поэтому она не проявляет интереса к бессарабскому вопросу…
2. Претензии Советского правительства в отношении Буковины – нечто новое. Буковина была территорией австрийской короны и густо населена немцами. Судьба этих этнических немцев также чрезвычайно заботит Германию…
3. Полностью симпатизируя урегулированию бессарабского вопроса, имперское правительство вместе с тем надеется, что в соответствии с московскими соглашениями Советский Союз в сотрудничестве с румынским правительством сумеет решить этот вопрос мирным путем…»
Немцы были встревожены не на шутку. Организованная советской разведкой намеренная утечка информации давала им понять, что в случае, если Румыния окажет сопротивление, советская авиация нанесет мощный удар нефтяным приискам.
В тот же день Шуленбург, побывав у Молотова, телеграфирует в Берлин:
«Срочно!
Инструкцию выполнил, встречался с Молотовым сегодня в 9 часов вечера. Молотов выразил свою признательность за проявленное Германским правительством понимание и готовность поддержать требования Советского Союза. Молотов заявил, что советское правительство также желает мирного разрешения вопроса, но вновь подчеркнул тот факт, что вопрос крайне срочен и не терпит дальнейших отлагательств. Я указал Молотову, что отказ Советов от Буковины, которая никогда не принадлежала даже царской России, будет существенно способствовать мирному решению. Молотов возразил, сказав, что Буковина является последней недостающей частью единой Украины…»
Румынское правительство, хорошо осведомленное о том, как за его спиной договариваются два ненасытных хищника, взывало о помощи к одному из них – Гитлеру, явно предпочитая его Сталину. Несмотря на продолжающиеся еще бои во Франции, Гитлер отдает приказ о переброске нескольких пехотных и танковых дивизий на восток. Приказ, естественно, застревает где-то в штабе фельдмаршала Рундштедта, но реакция на него Сталина была мгновенной. В тот же день Шуленбурга снова срочно вызывают в Кремль.
Ранним утром 26 июня в Берлин летит очередная телеграмма:
«Очень срочно!
Молотов снова вызвал меня сегодня и заявил, что Советское правительство, основываясь на его (Молотова) вчерашней беседе со мной, решило ограничить свои притязания северной частью Буковины с городом Черновцы… Молотов добавил, что Советское правительство ожидает поддержки Германией этих советских требований. На мое заявление, что мирное разрешение вопроса могло бы быть достигнуто с большей легкостью, если бы Советское правительство вернуло бы Румынии золотой запас румынского национального банка, переданный в Москву на сохранение во время первой мировой войны, Молотов заявил, что об этом не может быть и речи, поскольку Румыния достаточно долго эксплуатировала Бессарабию…
Далее Молотов сообщил, что Советское правительство ожидает, что Германская империя безотлагательно посоветует румынскому правительству подчиниться советским требованиям, так как в противном случае война неизбежна ».
В ярости и бессильной злобе Гитлер комкает бумаги на своем столе. Тень Кремля слишком уж явственно падает на Европу, а он, втянутый в войну на Западе, бессилен что-либо предпринять. Он снова начинает осознавать размеры той гигантской ловушки, в которую его загнали. С одной стороны еще непобежденная Англия, с другой – друг Сталин, чьи намерения уже не вызывают сомнений.
Риббентроп пытается успокоить фюрера, напоминая, что все было предусмотрено московскими соглашениями. «Нет!» – орет в ответ Гитлер. – Ничего подобного не предусматривалось! Речь шла только о восточной Польше, а он уже стоит у ворот Восточной Пруссии и нацелился на Балканы. Я чувствую, что этот кремлевский негодяй понимает только язык силы! Можем ли мы перебросить в Румынию достаточно войск?» Нет, не можем. Сил нет, а русские намерены решить бессарабский вопрос в течение ближайших дней. Так во всяком случае Молотов заявил Шуленбургу. За несколько дней ничего не удастся перебросить и развернуть в Румынии.
Немцы наивно полагали, что у них еще есть несколько дней. Вскоре они убедились, что заданный Сталиным темп намного опережает их стратегические выкладки. Едва успев выпроводить Шуленбурга, Молотов в тот же день, 26 июня, вызвал к себе румынского посланника Г. Давидеску и сделал ему следующее заявление:
«В 1918 году Румыния, пользуясь военной слабостью России, насильственно отторгла от Советского Союза (России) часть его территории – Бессарабию…
Правительство СССР считает, что вопрос о возвращении Бессарабии органически связан с вопросом о передаче Советскому Союзу той части Буковины, население которой в своем громадном большинстве связано с Советской Украиной как общностью исторической судьбы, так и общностью языка и национального состава».
На размышление румынам было дано 12 часов. Утром 27 июня они должны были дать ответ. Огромная армия уже ревела моторами танков у восточных границ Румынии. Румынская армия ждала приказа, хотя оценивала свои шансы довольно трезво, зная, что первый удар с воздуха будет нанесен не по ним, а по нефтяным полям Плоешти.
Предъявив румынам ультиматум, Молотов немедленно сообщил об этом Шуленбургу. Шуленбург тут же телеграфировал Риббентропу. Прочитав телеграмму, Гитлер вздохнул и махнул рукой, а после ухода Риббентропа заметил своему начальнику штаба генералу Йодлю, что неплохо было бы разработать операцию по военному сокрушению Советского Союза. Йодль удивленно поднял брови и спросил фюрера, надо ли его слова рассматривать как приказ. Гитлер ничего не ответил и стал кормить зернышками свою любимую канарейку Сиси.
А между тем Риббентроп позвонил своему посланнику в Бухарест и дал ему следующее указание:
«Вам предписывается немедленно посетить министра иностранных дел (Румынии) и сообщить ему следующее:
«Советское правительство информировало нас о том, что оно требует от Румынского правительства передачи СССР Бессарабии и северной части Буковины. Во избежание войны между Румынией и Советским Союзом мы можем лишь посоветовать румынскому правительству уступить требованиям Советского Союза…»
Утром 27 июня румынский посланник в Москве Давидеску заявил о «готовности» его правительства начать с СССР переговоры по бессарабскому вопросу. Никаких переговоров, – отрезал Молотов, потребовав «ясного и точного ответа» – да или нет. Давидеску попробовал что-то говорить о Буковине, но вынужден был замолчать, когда ему показали документ, датированный еще ноябрем 1918 года, в котором говорилось, что «народное вече Буковины, отражая волю народа, решило присоединиться к Советской Украине». Зажатое между советскими ультиматумами и немецкими советами, правительство Румынии, осознав всю безвыходность своего положения, отдало приказ армии организованно отойти к новой границе, не оказывая сопротивления Красной Армии.
28 июня советские танковые и кавалерийские части хлынули через румынскую границу. Войска шли форсированным маршем. Агентурная разведка с тревогой докладывала, что чуть ли не все население Бессарабии и Буковины снялось с мест и бежит на Запад. Этого нельзя было допустить ни в коем случае, ибо кому нужна земля без рабов? На некоторых участках для перехвата беженцев были сброшены воздушные десанты, установившие контрольно-пропускные пункты на дорогах.
В разгар всех этих событий, когда перепуганный Гитлер метался по своему кабинету, со страхом глядя на карту, которая наглядно показывала, как Советский Союз, словно гигантский пресс, медленно, но верно вдавливается в Европу, явно нацеливаясь на Балканы, в Восточную Пруссию и в самое сердце Рейха, известия из Москвы продолжали поражать своей грозной последовательностью.
25 июня, в самый разгар румынского кризиса, пришло сообщение о неожиданном установлении дипломатических отношений между СССР и Югославией. В Белград отправился советский посол Плотников. Знакомые с методами работы советских посольств, немцы встревожились. В Югославии существовали сильные просоветские течения, готовые в любой момент открыть страну для армии Сталина. Генштаб получил приказ срочно разработать план оккупации Югославии, если возникнет необходимость. Но Сталин задал бешеный темп, реагировать на который было уже очень трудно, не вытащив армию из Франции.
