Сладость греха - Саския Бергрен

Бен засопел громче, и она бесцеремонно пихнула его в бок.

— Эй, подвинься!

— А? — Он непонимающе захлопал глазами.

— Подвинься, говорю!

Бен перекатился на бок. Она устроилась рядышком поудобнее, обняла его рукою за плечи, крепко-накрепко прижалась к теплому телу. За все блага мира она не уступила бы своего места!

Поутру они проснулись, словно по команде, и улыбнулись друг другу, наслаждаясь непривычной радостью. Ну, разве не славно начинать день с того, что заглядываешь в любимые глаза!

— А мне нравится с тобой спать. — Бен потянулся, мускулы вздулись буграми и заходили под кожей.

— Это потому, что я не храплю.

— А я?

— Чуть-чуть.

Бен привлек ее ближе.

— Ммм… Придется как-нибудь загладить вину.

— А также заплатить по счету за свет. Там черт знает сколько набежало!

Он оглянулся через плечо.

— А лампы мы, выходит, так и не выключили?

— Ну да, растяпа!

— Ты, должно быть, просто хотела быть уверенной, что это я, ежели проснешься среди ночи и схватишься за что-нибудь теплое!

— Ага, — согласилась Флорин, и оба расхохотались.

В следующее мгновение Бен приподнялся на руках и оказался над ней.

— Поедем сегодня со мной, — взмолился он. — На аукцион в Фэрбери. Забыла?

Задумчиво накручивая прядь волос на палец, Флорин лукаво улыбнулась, затем проворковала:

— А ты уговори меня.

— Флорин Дигби, я шокирован!

Она обняла его шею.

— Можно ли винить бедную девушку за то, что опытный соблазнитель сбил ее с пути истинного?

— Можно ли винить парня за то, что поддался обольщениям знойной сирены?

— Эй, Бенедикт Норденгрен, а ну-ка возьми назад свои слова, а то пожалеешь! — И Флорин шутя дернула за волосы.

— Ой! Ну, сама напросилась! — Бен крепко ухватил ее за запястья, грозно зарычал и припал к ее губам, имитируя необузданную страсть.

— Как, ты намерен прибегнуть к насилию? — восхитилась Флорин, задыхаясь от хохота.

— Еще бы! Вот увидишь, тебе это понравится.

— А мне полагается отбиваться или помогать?

Бен осыпал поцелуями ее губы, подбородок, шею, с исступленной нежностью припал к груди.

— Терпеть не могу недотрог!

— А много их у тебя перебывало… недотрог?

Небритый подбородок теперь упирался ей в грудь, и легкое покалывание щетины сводило Флорин с ума.

— Ни одной.

— А как насчет девиц другого типа? Тех, что охотно бросались тебе на шею? Много их было?

Бен приподнялся на локтях, заглянул ей в глаза.

— Да это уж как водится. Тебе неприятно?

Флорин собиралась отшутиться, но вместо этого закрыла лицо руками и серьезно сказала:

— О да, Бенедикт Норденгрен, ненавижу их всех за то, что были с тобой прежде меня. Но у меня нет права злиться.

— Есть — после сегодняшней ночи.

На глазах у нее выступили слезы, нежные губы приоткрылись, послышалось не то стон, не то вздох. Но заветные слова настойчиво рвались с языка. Ведь чувства настолько сильные невозможно хранить в себе!

— Прости меня Господь, потому что, Бенедикт, я люблю тебя.

— Тогда прости Господь нас обоих, не только тебя.

На этот раз он вошел в нее с неспешной, ласковой осторожностью. Это сближение разительно отличалось от первого. Умиротворенное, бережное, словно просчитанное заранее… Влюбленные любовались друг другом, нежили друг друга прикосновениями и взглядами. Ни слова, ни стона не нарушало тишины — этот союз призван был не облегчить душу, но связать любящих неразрывными духовными узами. Оргазма достиг только Бен, но Флорин ничуть не огорчилась — она вольна была дарить блаженство и радоваться каждому мгновению. И сближение это, несмотря на его простоту, едва ли не святость, потрясло обоих до глубины души.

— Я люблю тебя, — прошептал Бен, словно принося клятву.

— И я тебя люблю, — отозвалась Флорин… и расплакалась.

Сразу после этого влюбленные заключили соглашение, что это были последние слезы за день. Они станут веселиться, радоваться жизни и говорить только друг о друге.

Они отправились в Фэрбери на катафалке «кадиллаке». Машина оказалась настоящим чудовищем черного цвета, двадцати двух футов в длину, с четырьмя дверцами. В кузове, обитом бархатом, свободно разместился бы гроб любых размеров, и еще оставалось много свободного пространства. Сюда загружались венки, именно поэтому такие автомобили прозвали «цветочниками».

А до чего роскошен — просто дух захватывает! Флорин удобно вытянулась поперек сиденья, положила голову на колени Бена и высунула пятки из окна. Красота, да и только!

В пяти милях от Фэрбери Бен сверился с указателем, свернул на узкую, посыпанную гравием дорогу и вскоре припарковался рядом с вереницей машин, что церемонно выстроились вдоль обочины. По двору важно расхаживали фермеры в комбинезонах под руку с толстушками женами.

Бен и Флорин сдержали обещание. Они напрочь позабыли о неодолимых враждебных силах, преградивших им путь к счастью, и радовались уже тому, что оказались вместе — держались за руки, смеялись, то и дело прятались за дерево или машину, чтобы обменяться поцелуями. «Плимут», упомянутый в афишах, оказался заржавленной, негодной развалюхой, за которую и торговаться-то не стоило. Но велеречивый аукционист соловьем разливался на потеху зрителям:

— Выставляется прекрасный автомобиль… Ретро-автомобиль в превосходном состоянии… Конфетка, а не машина! Вы сказали — четыреста? Только четыреста? А ну-ка, добрые люди, тряхнем кошельками! Четыреста десять? Я не ослышался? Не машина, а загляденье, люди добрые, только подновить краску и в дорогу… Четыреста пятнадцать? Модель снята с производства! Нигде такой не сыщете! Четыреста пятнадцать — за музейный экспонат?! Четыреста? Я не ослышался?

Бен хохотал от души, Флорин беззаботно вторила ему. До чего здорово держаться за руки в солнечном свете и потешаться над краснолицым толстяком аукционистом! Вокруг резвились собаки и дети, домохозяйки с соседних ферм деловито рассматривали выставленную на продажу домашнюю утварь, рылись в осколках чужой жизни — креслах, книгах, столиках, вышитых салфетках, куклах, банках, глиняных кувшинах, выбивалках для ковров, корытах для свиней, сборниках нот и вращающихся стульчиках для фортепиано.

— Любопытно представить, а что бы мы вынесли во двор лет этак через пятьдесят, — задумалась Флорин.

Они с Бенедиктом шли вдоль зарослей цветущей жимолости. Напротив кустов выстроились рядком стулья с плетеными сиденьями.

— А ты и впрямь хочешь устроить аукцион на старости лет? — Бен широко усмехнулся и наподдал ногой камешек.