Индивид и социум на средневековом Западе - Арон Гуревич

Сон второй. Сверриру, по его словам, приснилось, будто он приехал в Норвегию, чтобы получить епископский сан, но застал здесь «немирье»: конунг Олав Святой (1016–1028, ум. 1030), великий объединитель и христианизатор страны, павший смертью мученика и вскоре после его гибели причисленный к лику святых, борется против врагов Сверрира, конунга Магнуса и его отца Эрлинга. Сверрир примкнул к Олаву и был хорошо им принят. Одному только Сверриру позволяет Олав омыться в той воде, в которой он сам умывался, и дает ему имя Магнус. Тут приблизились враги Олава, и он приказал своим людям вооружиться и выйти на бой, заверив их, что защитит их своим щитом. Он вручил Сверриру меч и стяг. Когда кто-то из врагов попытался зарубить Сверрира, Олав прикрыл его щитом, и Сверрир понес стяг. В результате войско конунга Магнуса Эрлингссона отступило (гл. 5).

Согласно этому сну, права Сверрира на норвежский престол проистекают не из его происхождения, которое вовсе не упоминается, но из совсем иного источника: он – избранник «вечного конунга» Норвегии (perpetuus rex Norvegiae) святого Олава, который омыл его в воде своей святости, дал ему новое имя и вручил меч и стяг, прикрывая его своим щитом. Если вспомнить, что сына конунга Олава звали Магнусом, то станет ясным замысел Сверрира: он – наследник и избранник святого Олава, который и ведет войну против сына ярла Эрлинга. Впоследствии Сверрир обосновывал свое сопротивление теократическим притязаниям архиепископа ссылками на «законы Олава Святого». Старому наследственному праву конунгов на власть, которое основывалось на происхождении, и праву своего противника Магнуса Эрлингссона, посаженного на престол высшим духовенством и знатью, Сверрир противопоставляет право божественного избрания, ибо за святым Олавом скрывается, естественно, сам Творец. Сверрир – конунг Божьей милостью, – таков смысл этого сна.

Сон третий. Сверриру снится, что он в Борге, городе на востоке Норвегии. Прошел слух, что здесь находится сын конунга, и все его ищут. Сверрир знает, что это он сам. Во время богослужения в церкви к нему приближается седовласый старец «ужасающего облика», который открывает ему тайну, что он, Сверрир, станет конунгом. Старец – не кто иной, как сам посланный Господом пророк Самуил, – помазал Сверриру ладони рук священным елеем, дабы они освятились и окрепли для преследования врагов и для правления страной. После этого сновидения Сверрир, как гласит сага, «сильно изменился духом» (гл. 10).

Все эти сны сосредоточены в начальной части саги, написанной при участии нашего героя. Если сон со святым Олавом включает Сверрира в историю Норвегии в качестве законного и полноправного преемника и наследника конунга Олава, то помазание его на царство библейским пророком приобщает Сверрира к сакральной истории. Сны Сверрира призваны раскрыть его божественную миссию и сделать неоспоримыми его права. В саге рассказывается и о других чудесных и вещих снах Сверрира, но на них уже можно не останавливаться.

Эти сны выполняют в тексте саги важную функцию обоснования его притязаний на престол ссылками на высшую волю и на его избранничество. Сверрир еще на Фарерских островах получил церковное образование и был человеком с живой фантазией и изобретательным умом. Сны Сверрира обращены прежде всего к его окружению, но вместе с тем он хочет выступить во всеоружии и перед наиболее опасным в идеологическом отношении противником – духовенством. Священники могли увидеть в рассказе о сне, в котором фигурирует пророк Самуил, помазавший на царство Давида, параллель между Давидом, сражающим Саула, и Сверриром – победителем Магнуса Эрлингссона. Оба государя – и Давид, и Сверрир – были возвышены Богом из простого состояния[90]. К сравнению Магнуса Эрлингссона с Саулом Сверрир прибегает в речи, произнесенной после гибели этого конунга (гл. 99). Идея избранничества Сверрира трактуется в саге преимущественно как главное основание законности его прав на престол, но не только. Можно предположить, что автор хотел внушить читателям мысль о святости Сверрира. Намеки на нее не раз встречаются в саге. И при жизни, и после кончины Сверрир изображается Божьим избранником. Но это именно норвежский избранник Бога, и в саге всячески подчеркивается связь между Сверриром и святым конунгом Олавом – символом королевской власти и независимости Норвегии. Сверрир присвоил себе имя Магнуса – сына Олава Святого и чеканил монеты с надписью «Rex Sverus Magnus», скреплял государственные акты именем «Sverrir Magnus konungr», т. е. «Сверрир Великий», и начертал на печати «Король Сверрир-Магнус». К своим людям он обращался как к «людям святого Олава». Таким образом, Сверрир был заинтересован в том, чтобы присвоить себе имя, которое в Норвегии уже неоднократно носили конунги, тогда как имя Сверрир было плебейским и его никогда не носили представители аристократии. Борьба за утверждение его власти над страной была вместе с тем и борьбой против посягательств на ее суверенитет как со стороны папского престола, так и со стороны соседних государств.

В других сагах о норвежских конунгах точка зрения их составителей не выступает с подобной же остротой и целенаправленностью. Однако эта позиция находит в «Саге о Сверрире» по большей части косвенное выражение. От читателей саги не скрыты мужество и иные доблести врагов Сверрира, и сам самозванец в своих речах не раз признает их достоинства. В этих речах Сверрир не всегда воздерживается от насмешки над противоположной стороной, но сарказм его завуалирован, и делает он это осмотрительно, тогда как из лагеря Эрлинга и Магнуса в адрес Сверрира и биркебейнеров слышны грубая брань и проклятья. То, что враги клеймили Сверрира как узурпатора, убийцу, богоотступника, орудие в руках колдуньи или просто-напросто как дьявола и «попа на службе у черта», дискредитировало скорее этих аристократов, нежели самого Сверрира.

Речи Сверрира свидетельствуют о том, что он был умным и расчетливым политиком, который свободно и умело выбирал средства для достижения своих далеко идущих целей. Речи эти, вероятно, сконструированы при составлении саги, но поскольку «Сага о Сверрире» создавалась либо при его участии, либо в его окружении, они заслуживают внимания – это не простые литературные аксессуары, а отражение его намерений. Во-первых, это обращенные к дружине подстрекательские речи. Отмечая большие тяготы, которые ему и его единомышленникам пришлось вынести в войне против врагов, Сверрир обещает им награды и добычу в случае победы. Многие сподвижники Сверрира были награждены и возвысились. От прежних «березовоногих» сохранилась одна лишь кличка.

Речи Сверрира выдержаны в разных тональностях. Он может быть в высшей степени серьезным, но ему не чужды шутка, сарказм и ирония. В речи над телами поверженных врагов он заявляет: «Как, наверно, многим известно, архиепископ Эйстейн и многие другие ученые люди говорили, что души всех тех людей, которые сражаются на стороне конунга Магнуса, защищают его землю и при этом погибают, попадают в рай до того, как их кровь остынет на земле. Так что мы можем все теперь порадоваться тому, что так много людей стали святыми…» (гл. 38). Можно заметить, что сарказм и юмор Сверрира выделяются на общем фоне речей, известных из других саг, большей тонкостью и изощренностью. Создается впечатление, что в отличие от многих своих соотечественников и современников Сверрир (или автор его саги) обладал способностью видеть человека или явление с нескольких точек зрения[91].

Другая категория речей Сверрира – речи с целью оправдать дело, за которое он сражается, и дать характеристику новой ситуации, созданной его победами. В речи перед бергенцами и крестьянами, произнесенной после похорон Магнуса Эрлингссона, Сверрир высмеивает своих противников, которые считают его предавшимся дьяволу, и вместе с тем предостерегает всех, кто ненавидит его и желает его гибели (гл. 99). Сверрир остро ощущает свое время как исключительно важный момент в истории Норвегии. Прежде власть принадлежала архиепископу, ярлу и конунгу – трем его главным противникам, которых он сумел одолеть. Теперь же, продолжает Сверрир, «произошел великий переворот, как вы можете видеть, и произошла великая и удивительная смена времен: один человек будет теперь вместо трех – конунга, ярла и архиепископа, – и я этот человек» (гл. 38). Сверрир осознает себя стоящим в центре важнейших исторических событий, человеком, который изменил их ход, его высокое самосознание – вне всякого сомнения.

Все без исключения саги, и о конунгах, и об исландцах, составлялись некоторое (и подчас весьма длительное) время спустя после кончины их героев. Сверрир первым из норвежских государей задумал создать сагу о самом себе. Несомненно, логика борьбы узурпатора побуждала его выдвигать на первый план свое Я, однако для этого нужно было осознать собственную исключительность. Сверрир не был «провозвестником Нового времени» и не «опередил свою эпоху», как утверждали некоторые историки XIX и начала XX столетия[92]. Личность могла обнаружить себя и в Средние века. Однако она осознавала себя одновременно в двух качествах. С одной стороны, человек ощущал свое Я и заявлял о нем. Но, с другой стороны, он неизбежно искал некие прототипы, сопоставляя себя с ними, – образцы, под которые подошла бы его индивидуальность. Оба эти способа характеристики личности присутствуют в «Саге о Сверрире». Сознавая свою историческую роль, он громко заявляет о себе и своей исключительности – и при этом переименовывает себя в Магнуса, всячески подчеркивая свою сакраментальную связь с Олавом Святым, строит свою биографию по библейским канонам, уподобляясь царю Давиду, и, всецело в духе эпохи, ссылается на волю Творца.