Я беременна, профессор! - Амелия Борн

Я стала припоминать, как вел себя муж все это время. Никаких симптомов безумия. Ничего подобного.

«Чем ближе срок родов, тем больше у меня вопросов. Если клон будет идентичен мне (а он будет, в этом нет сомнений), как скоро у Даши и нашего окружения возникнут те вопросы, которых я бы хотел избежать?»

И снова клон! Ну почему, почему он называл этого ребенка так? Да, Гоша был зачат не совсем традиционным способом, но от этого он не становился клоном! И вообще, какое же это бездушное слово! Как будто элемент медицинской практики, созданный для бог весть каких целей! А Гоша не такой. Он уже и улыбается, и узнает меня с первых дней. Он – обычный ребенок, которого я произвела на свет.

Я вернулась назад, к началу записей мужа. Честно говоря, все это время находилась в предобморочном состоянии. С одной стороны, пыталась убедить себя, что Альберт просто бредил (то еще успокоение, надо сказать), с другой… если Гоша в действительности был клоном, это должно было перевернуть не только мою, но и все наши жизни. Включая маленькую Милу. Потому что я представить не могла, что тогда стану делать в этом случае.

«Клон развивается хорошо. Близится время, когда нужно будет подвергнуть его криозаморозке. Велико искушение продлить размножение клеток и посмотреть, что будет».

Эти записи были оставлены до того, как появилась информация обо мне. Значит, муж действительно занимался тем, что проводил эксперименты с клонированием.

Я судорожно сглотнула и принялась лихорадочно листать записную книжку, чтобы найти первую запись со мной в главной роли. Потому что уже примерно понимала, что именно там увижу.

«Сегодня случился пиз*ец. Серафима Петровна подсадила Дарье Ивановой клона. Моя карьера ученого и врача под угрозой. Но как же интересно, что может получиться из этой случайности!»

Все! Больше читать я не могла. Мысли хаотично бегали в голове, поймать их, чтобы извлечь здравое зерно, я не могла. Зато чувствовала, что меня предали! Мне врал мой собственный муж все это время. Но и это не было самым страшным. Маленький Гоша… не был мне сыном. Если верить этим записям, разумеется. Я вообще не имела к нему никакого биологического отношения. Просто выносила его, как будто была инкубатором! А сейчас Альберт занимался тем, что постоянно за ним наблюдал и изучал, как будто он был подопытной крысой!

Схватив записную книжку, я выбежала из кабинета. Конечно, срочно паковать вещи и бежать куда глаза глядят я не собиралась. Впереди назревал новый разговор с мужем, которых в последнее время стало слишком уж много. Но и как иначе выяснить правду, я не представляла.

Альберт пришел домой, когда я уже уложила детей спать и едва ли не сгрызла себе все ногти от нетерпения. К чтению его записей больше не возвращалась – достаточно было и того, что и так каленым железом было выжжено перед моим внутренним взором.

Муж вымыл руки, прошел на кухню, где я ждала его все это время, и привлек меня к себе.

– Чертовски устал, – сообщил он мне прежде чем поцеловать.

Я с огромным трудом утерпела, чтобы не задать ему вопрос прямо в лоб. Усадила за стол, но вместо ужина положила перед ним записную книжку, внимательно следя за реакцией мужа. И спросила тихо:

– Можешь мне объяснить, что это такое?

– Ясно, поужинать снова не удастся, – вздохнув, ляпнул я первое, что пришло в голову. Просто для того, чтобы что-то сказать.

Конечно, еда меня сейчас волновала в последнюю очередь. Но, глядя на свою записную книжку, лежавшую прямо передо мной, я испытывал… странное, неестественное спокойствие. Такое, какое свойственно обреченности.

То, чего я боялся – случилось. Жена нашла мои записи. Как – было не так уж и важно. Вероятно, я просто забыл запереть ящик стола. И теперь расплачивался за это, так же, как когда-то за свою неосторожность с клоном.

Сняв очки, я устало потер переносицу. Хотелось верить, что Даша выслушает меня и поймет, но… за последнее время случилась целая вереница происшествий, в которых раз за разом испытывалась ее вера. И все это, казалось, шаг за шагом, вело меня к этому моменту. К краю пропасти, к которому я подошел теперь вплотную.

– Что ты хочешь знать? – наконец заговорил я. – Ты же наверняка читала эти записи. И все уже поняла сама.

– Так это правда?

– Что именно?

– Гоша – не мой сын?

– Это – неправда! – откликнулся я горячо. – Да, физиологически в нем ничего от тебя нет, но это абсолютно неважно, Даша.

Не выдержав, я вскочил на ноги. С внезапно накатившим отчаянием сжал плечи жены и горячо, быстро заговорил:

– Это неважно! Несмотря на обстоятельства его зарождения, Гоша – наш сын! Ты его выносила, как настоящая мать! А я…

– А ты – меня обманул! – резко прервала Даша. – Он для тебя даже не ребенок! Здесь, – она обвинительно ткнула пальцем в записную книжку, – он упоминается не иначе, как клон!

– Потому что это научные заметки! И с точки зрения науки Гоша – клон.

– Поверить не могу! – запустив руки в волосы, жена с отсутствующим видом смотрела куда-то мимо меня. А я физически ощущал, как она безнадежно отдаляется в этот самый момент.

– Даша, – сделал я еще одну попытку все объяснить. – Пойми… поверь… я уже очень давно не воспринимаю Гошу, как клона. Для меня он – наш ребенок. Родной. Любимый.

Мысли путались. Я не знал, как донести до жены все, что чувствовал. Как убедить ее, что я говорю правду. Что искренен как никогда прежде.

– Теперь я все понимаю, – красивые губы Даши дрогнули, складываясь в горькую улыбку. – Все твои странные взгляды. Ты изучал Гошу, как какой-нибудь… яичник.

– Это не так, – я решительно помотал головой. – Но ты должна понимать, что он не совсем обычный ребенок. Наблюдать за ним – это в первую очередь необходимость.

– А жениться на мне… тоже было необходимостью?

Жена подняла на меня глаза и внутри все мгновенно упало. Она смотрела разочарованно, безжизненно, и этот взгляд резал меня без ножа.

– Мне казалось, что это лучший выход, – признал я.

Сейчас, когда все раскрылось, мне больше не хотелось ей лгать. Ни в чем. Никогда.

– Значит, я для тебя была… кем? Инкубатором? Прикрытием?

Сбросив мои руки со своих плеч, Даша отпрянула от меня, как от какого-то чудовища. Я прикрыл глаза, борясь с разгоравшейся внутри болью. Болью понимания, что с этого момента между нами ничего