Загадка - Серж Резвани

— Удивительно, — снова прерывает его Следователь, — как мы на каждом шагу натыкаемся на эти метафоры. Неужели писательство похоже на…

— Утопление! Многие так утверждают, — говорит Поэт-Криминолог. — Но, знаете ли, метафоры… они называют водой виски и так далее. Давайте-ка лучше вернемся к вашей Розе Дикинсон и к тому, как они все, задыхаясь от усталости, очутились под водой. Пока вы рассказывали о вашей встрече с Зорном, мне пришла в голову интересная мысль по поводу Лоты и Франца. Я представил прекрасный солнечный день, синие-синие море и небо, серебряные блестки, убегающие вместе с волнами далеко к горизонту, и спокойно стоящий «Уран», вокруг которого плавает все семейство Найев. И вот Франц забирается на борт, а следом за ним — Лота. Скажем так, вместо того чтобы сбежать с яхты, сбежать от своей родни, среди которой они задыхаются, они, движимые одним порывом, наоборот, поднимаются на борт и убирают лестницу. Они ничего не замышляли заранее. Я вижу, как они устремляются к отцовской каюте, бросаются на кровать — этот алтарь, жертвоприношение на котором теперь происходит при свете дня — и сквозь переборки слышат крики отца.

— Забавно, — говорит Следователь. — Но что дальше? Только не заменяйте своими фантазиями наше расследование, в котором мы должны строго придерживаться фактов. Итак, двое — на борту, а пятеро плавают вокруг яхты. Как решить это простое уравнение, чтобы получить ужасающий ноль, то есть объяснить полное отсутствие людей на яхте? Я, конечно, могу представить, какая сумасшедшая страсть охватила эту парочку, совершающую и адюльтер, и инцест, о чем рассказывается в столь дорогих сердцу старика Найя мифах и что запрещается испокон веков. Но что дальше? Допустим, что время, за которое все утонули, равно времени, в течение которого наша парочка занималась любовью. Допустим всё что угодно. Но какой ангел выгнал их из пресловутого Эдема? Они закрывают глаза от слепящего солнца, наклоняются — и больше никого! И что дальше?

— Для меня как криминолога вопрос заключается в следующем: сколько времени понадобится этой дьявольской парочке, чтобы осознать, какое преступление они совершили и в результате покончить с собой? В криминологии эта проблема скрупулезнейшим образом изучалась во все времена. И ответ был всегда одинаков. Адам и Ева не были изгнаны из Рая, они устранили со своего пути самого Бога, — вот что показывает криминологический анализ, — а Эдем был уничтожен в то же время, когда они уничтожили самих себя.

— То есть, по-вашему, — уточняет Литературовед, — без Третьего Глаза нет загробной жизни?

— Именно этому учит нас криминология — наука малоизвестная, но наиболее близкая к поэзии. В чем обвиняли себя Адам и Ева? Они выкинули Бога за борт и оказались одни на палубе «Урана». Без Третьего. И представьте, Бог нашел очень забавным, что его выгнали из Эдема. Он повернулся к Эдему спиной и оставил его людям. И что делали люди на протяжении веков? Они изо всех сил старались вернуть в свой, ставший адским, Эдем изгнанного Третьего. В течение веков они из ничего восстанавливали Бога, и мало-помалу Глаз открылся. Кто-то снова взглянул на человека. Затем Глаз медленно закрылся и человечество стало загнивать и окончательно уничтожило само себя.

— Не понимаю, что вы хотите донести до нас? — нетерпеливо спрашивает Следователь.

— Я говорю о фатальном исчезновении Лоты и Франца, поскольку там не оказалось никого третьего, чтобы их спасти, понимаете?

— Мой друг, но о чем вы нам все-таки рассказываете?

— Да о себе! О своей жене, о нашем ребенке, о нас! Я думаю, что мы были неправы, замкнувшись в себе, что, отвергая посторонний взгляд, закрывшись от всего мира с единственной целью… или, честно сказать, без цели… я пришел к тому… О, извините меня за эту минуту слабости. Да, пока Литературовед рассказывал о Лоте и Франце, я думал, что только третье лицо может удержать, может вас удержать, что только ангел может помешать… А сейчас мы всего лишены. И поскольку не было ни постороннего, ни ангела, им оставалось только одно — тоже броситься в воду. Однако продолжайте, прошу вас. Опять я вмешался со своими глупостями.

— Вовсе нет, — говорит Литературовед. — Роза, кстати, верила в ангелов. Да, именно в таких, каких рисовал и описывал Россетти[14]. «Если бы ни один ангел нас не удерживал, то человечество неизбежно сделало бы роковой прыжок в воду. В своих сочинениях я мечтаю об ангеле, но мне удалось породить только демона, такого же, как я сама и Курт, — демона во плоти. Мы с ним одновременно создатели и хозяева, мы обладаем волшебным кольцом, но не хотим им воспользоваться, чтобы устранить того, кто так крепко держит нас на цепи».

— Мы не должны слишком серьезно относиться к словам этой женщины, — говорит Следователь. — Разве не видно, что ей нравилось разглагольствовать перед молодым мужчиной, каковым вы были в то время? Давайте-ка отбросим всю теологию, ангелов, эзотерические и фантасмагорические объяснения! У нас есть современная белая яхта, одиноко дрейфующая в море, и ни одного человека на борту. Почему?

— Кажется, наш друг Литературовед что-то внимательно читает, — замечает Поэт-Криминолог.

— Да, пока вы говорили, я машинально читал это стихотворение Курта, лежащее на одной из его рукописей. Глазам своим не верю…

— Еще один акростих?

— Да, но этот, кажется, дает нам след. Посмотрите:

Т

Ы

П

Р

О

Ч

Т

Е

Ш

Ь

— У меня мурашки по коже! — восклицает Поэт-Криминолог. — В двадцати шагах от кормы ты прочтешь почему. Если бы это уже не было написано, я бы подумал, что какой-то дух, витающий вокруг нас, дал нам эту подсказку. Может, они все здесь и слушают наш разговор?

— Я предлагаю немедленно отправиться на «Уран», — говорит Следователь.

— Действительно, это лучшее, что мы можем сделать, — поддерживает его Поэт-Криминолог. — Может, там мы найдем другие указания. Я уже даже вижу, как это случилось. Предположим, что все задумал Курт Най. Один. В то время когда все плавают в море вокруг неподвижно стоящего под солнцем «Урана», он поднимается на борт, убирает лестницу и, не обращая внимания на крики, мольбы, отчаянные попытки вскарабкаться наверх, пишет несколько стихотворений, в которых объясняет причины, заставившие его покончить с литературным семейством Найев. Пока я пишу эти строки, я слышу их крики, становящиеся всё тише и тише, так как все уже держатся на воде из последних сил. Иногда я выхожу на палубу и пересчитываю их. Отец, Юлий и Роза утонули первыми. На второй день Франц всё еще находил в себе силы поддерживать Лоту, а Густав пытался затянуть их под воду. Он кричал. Думаю, что он обезумел от бесплодных попыток забраться на борт. Каждый раз, когда я выходил на палубу, Франц и Лота умоляюще смотрели на меня. Если бы Густав утонул раньше них, я бы, конечно, бросил им лестницу. Несмотря на свое твердое решение, я бы их спас. Но безумные крики Густава раздражали меня. Лота и Франц исчезли под водой на исходе третьего дня. Теперь оставался один Густав. Он лежал на воде на спине и молча смеялся. «Давай, — говорил он каждый раз при виде меня, — прыгай!» На четвертый день… или это была третья ночь… нет, четвертая ночь… он все еще плавал, но уже не реагировал. Я светил на него фонариком. Он был бледен, и если бы не его насмешливая ухмылка и широко раскрытые глаза, можно было бы подумать, что он мертв. Но разве мертвец может лежать на спине? Я попытаюсь запустить двигатель и уйти от него, а затем завершить начатое дело…

— Да перестаньте, проснитесь же! — кричит Следователь, дергая Поэта-Криминолога за рукав.

— Зачем вы меня прервали? Я был так убедителен! Вы не представляете, что я пережил. Курт был во мне, он говорил через меня. Я запустил мощные двигатели, и судно, разрезая переливающиеся на солнце волны, начало набирать скорость. Но я не мог отделаться от Густава, чье одеревеневшее тело, увлекаемое в водоворот гребными винтами, плыло за судном. Мне понадобилось почти полдня, чтобы уйти от него. Затем я спустился в свою каюту и, пока не почувствовал, что силы мои на исходе, писал зашифрованные стихотворения, в которых признавался в том, в чем не мог признаться другим путем. Потом я дотащился до опустевшей палубы, сел на пол и стал вспоминать своих родственничков со смесью сожаления, глубокой меланхолии и тайной радости. Собрав последние силы, я перелез через борт и сразу же пошел ко дну. Ну что? Убедительно? — спрашивает Поэт-Криминолог со странной улыбкой. — Ладно, пойдемте на яхту. Мне очень хочется подняться на борт и найти многообещающее стихотворение Курта.

25

И вот они, поднявшись по железному трапу на палубу «Урана», направляются к корме.

— Успокойтесь, — говорит Следователь Поэту-Криминологу, — и перестаньте дергаться во все стороны. От какой метки следует отсчитывать эти двадцать шагов? Я ставлю здесь мелом крест и начинаю считать.