Левая рука Бога - Алексей Олейников

И гость, который сто раз видел и каштаны, и страусов, и карпов, и по горло сыт стеклом и камнем, кивает и соглашается – да, удивительно. Не обижать же этих добрых и приветливых людей?

Катя мечтала о Москве, но показывала Суджук с гордостью – это вообще была черта местных, которая удивила Ярцева. Они любили свой город, привычно ругали понаехавших черных, но куда больше – желтых, которые за перевалом разбили теплицы. Прилетели ли лебеди, заходили ли дельфины в бухту, пошла ли хамса – это были новости, ими делились на остановках, в цирюльнях, в лавках.

Денис свернул с срединной улицы Советов, пронизывающей город, как шампур, нырнул в тихие дворы старых пятиверховок.

Несколько пацанов колотили мячом на игровой площадке, а вокруг, под тенью акаций носилась разновозрастная мелочь. Хлопая сандалиями, они гонялись друг за другом с краскометами, играли в войну – кто из них был пиндосом, а кто нашим, разобрать было невозможно. Заряды красной липкой паутинки лепились на футболки, и тут уж не отвертеться – убит так убит.

А вот сцепились, выясняя, кто убил и кто убит, поругались, покричали – быстро, как вспыхивает шутейный огонь, сошлись в кружок и забормотали считалку.

Считалку! Денис уж не помнил, когда вот так бегал, наверное, в деревенском детстве, когда мама вывозила его в Вохму, к дедушке. Никто в Москве давно так не играл, она была разгорожена заборами, самодвижными воротами, межевыми заставами, раздроблена на десятки малых городов, замкнутых в своих границах. Дольники пересекали ее по рабочим дневным пропускам, а детей до получения «времянки», конечно, не выпускали без взрослых. Зато в столице безопасно, в столице порядок. Денис не жаловался, у него был пропуск-вездеход второго разряда, с таким можно было даже в Средину попасть. Не на Красную площадь, конечно, но все же.

Ярцев пересек двор, прошел мимо бабушек, крошивших хлеб голубям, наступил на поребрик – покосившийся, выщербленный, но беленый, и пошел по нему как по бревну. Плевое дело, если не думать о том, какое это плевое дело и как ты клево идешь. Иначе все, оступишься.

Смешные эти суджукцы, они хвалятся башнями и карпами, а надо хвалиться такими двориками. Солнцем, бьющим сквозь ветки акаций, кошками, спящими на подоконниках, цветами в суховатой земле, велосипедами, висящими на приступках, лианами девичьего винограда, заплетающими стены. Город – это не камни, не стены, это люди, которые в нем живут, их жизнь прорастает сквозь камень, легкая, неуловимая, как тополиный пух, и упрямая, как одуванчики.

Денис плыл в прохладном воздухе, как потерявшийся парусник в далеких морях, он сделал петлю по дворам и вышел к остановке токовых возков. Умник считал знак остановки и выдал ему сложную путевую сетку. Если он сядет на седьмой или четырнадцатый, через три остановки будет у дома.

«Папа уже вернулся или нет? – подумал Денис. – Уехал на свое глядело бог знает когда».

Подошла «семерка». Ярцев вошел в двери, махнув гимнасическим пропуском перед заграждением. Устроился в самом конце, в углу – он любил это место, пусть там трясет, зато всех видно, а если не хочешь смотреть, так отвернись к окну, гляди, как убегает назад город. Он пятится, разматывается вдаль, мимо идут люди, едут машины, и никому до тебя нет дела.

Возок качался, как лодка по улице-реке, уплывали вдаль смешные светильники с навершиями в форме корабликов. Морской город, здесь даже при «обнаружении подозрительных предметов» следует обращаться к команде возка.

Смешно, ну какая команда? Водитель и охранник, дед лет под шестьдесят.

Возок затормозил. Похоже, пробка. Денис заскучал, принялся разглядывать плакаты. Белозубый воин в пятнистом, военного покроя платье призывал идти на службу в пограничные войска Закатного воеводства, защищать границы русского мира от агрессивного оскала НАТО, что было немного странно, потому как на Западе НоРС граничил не с враждебной Окраиной, а с дружественным Донецким кругом.

На другой стене второй, такой же белозубый его брат-близнец в черном морском платье, с тельняшкой, рвущейся на могучей груди, звал бросить скучную землю и вступить в ряды морской пехоты. Третий их брат, гражданской наружности, обнаружился на скосе потолка у выхода. В телогрейке нараспашку, в обнимку со слегка задубелым китайским другом они жизнерадостно махали рукавицами на фоне ледяных гор. Надпись на плакате гласила: «Русская вода – здоровье на года!» Шрифт чуть поменьше приглашал на Север, в артели ледорезов.

Больше ничего интересного на стенах не было. Денис вернулся к изучению улиц. Вокруг творился непривычный для Суджука московский ад – как на Третьем кольце в шесть часов дня. Бодались друг с другом округлые туши вездеходов, между них пытались протиснуться маломерные машинки, а нахальные токовые двухколесы проскальзывали в совсем уж невозможные зазоры.

Натуральная «трешка». Не хватало только чернявых коробейников, предлагающих в этом стоянии все, что душе угодно – от успокоительных леденцов «Водительские», одобряемых Лекарским приказом, до свертышей дешевого индийского табака, совсем не одобряемых. Как правило, в каждой пробке еще и сновали юркие зарядные тележки с токохранами, которые толкала пара таджиков. Всегда находился бедолага, который за возможность подпитаться был готов отвалить несколько алтын – а куда деваться, если заряд бака на нуле?

Московский голова коробейников гонял, грозился извести под корень или хотя бы на учет поставить, но они как топтали московские улицы, так и топчут.

«Что ж там случилось?» – Денис вытянул шею, но в этом раскардаше понять что-нибудь было решительно невозможно. Возок медленно выплыл на площадь, поравнялся с громадой торговых рядов. Светоплат у Дениса задрожал.

Ну конечно, забыл закрыть входящее русло и вот, пожалуйста – десяток продажных входящих. Умники громады тут же завалили объявлениями. Десятихоромное смотрилище «Ярило» звало на первый показ «Огненной дуги», нового военного полотна о войне с хунтой, лавки зазывали на новое летнее собрание Амалии Даггубати, предлагали исключительные копии световых очков прямиком из Сингапура или хотя бы белорусские футболки из настоящего хлопка – последнее поветрие! Телорисовальня «С иголочки» разворачивала целую радугу услуг: от росписи гжель-махенджи до умных набоек, отражающих настроение владельца. Денис раздраженно стер все, заблокировал открытое русло.

По возку прошло волнение, люди вставали с сидений, шептались. Женщина рядом с Денисом охнула, прижала руку ко рту. Ярцев обернулся.

«Скорые», бесшумно вращающие мигалки, сыскные машины. Толпа сыскарей, в их темно-синем море – вкрапления черных казачьих бешметов.

Военный грузовик завалился на правый бок, подмял тяжелой тушей машину. Ярцев разглядел серебристый остов, увидел под ребристыми колесами «Урала» смятый числовик ряда «Аз». Вцепился в поручень, во рту пересохло. Звуков он не слышал, возок плыл мимо, он как во сне смотрел на машину Феди Веселовского. Красные пятна на сером смолокамне. Кубики разбитого стекла. Белые ошметки защитной пены, пар столбом из охладителя.

Денис поднял умник и включил запись.

Бледный, как полотно, солдат топтался возле «Урала», бессмысленно мусолил в уголке рта незажженную сигарету, хмурый сыскарь стоял рядом, набивал показания на светоплате.

Лекари загрузили в «Скорую» каталку с телом, лекарь поднял с асфальта рыжую туфлю, забросил в «Скорую», захлопнул дверь.

Ярцев увидел Улиту. Два казака придерживали ее под руки, вели к обочине, к вездеходу. Перед тем как сесть, она обернулась. Ярцев вздрогнул – на лице ее застыла легкая недоуменная улыбка, светлые, как промытые дождем глаза сияли голубым светом.

…Он выскочил на остановке, побежал к перекрестку.

Сыскари сворачивались, «Скорые» уехали, и урядник со здоровенным ящиком объемного снимала на боку махал водителю подъемника, который стаскивал «Урал» с раздавленной машины Веселовского.

Ярцев протолкался сквозь толпу к краю дороги.

– Что случилось?

– А то не видишь, – отозвался жилистый дед с хмурым, морщинистым лицом. – Догонялся, гонщик. Хотел на красный проскочить, думал, самый быстрый.

– Совсем еще малец, кто таким только права дает? – вздохнула женщина с другой стороны.

– А то вы не знаете, как они эти права получают, – сварливо сказал дед. – В два прихлопа, три притопа. Вон сколько ментов набежало, – он кивнул в сторону сыскарной машины.

– Когда автобус в Цемдолине перевернулся, я и то столько не видел. Золотая молодежь.

– Ой, мужчина, вы чего? – тетка с сумкой испуганно оглянулась. – Возок это, возок. Не дай бог, Словнадзор услышит.

– Да в гробу я их видел, – проворчал дед. – Корежат язык, идиоты…

Дед не договорил, двинулся прочь, на зеленый сигнал пешеходного перехода. Ох, договорится дед – снимут его на умник, запишут речь крамольную и в удаленную приемную Словнадзора пришлют. Доносчику – поощрение денежное, а деду – виру немалую.