Душа демона. Искупление - Мария Ларго

Внезапно комитетская дверь резко распахнулась, будто выходящий очень торопился, и я снова увидел Чернецкого. Вид у него был крайне утомленный, но решительный.

Я попытался предположить, что он задумал, но дальнейших его слов я ожидал меньше всего.

– Элир, извините меня. Я погорячился. – Произнес он, глядя мне прямо в глаза.

Честно говоря, я был крайне удивлен. Не думал, что Чернецкий сможет так быстро заткнуть свое раздражение и недовольство поглубже и признать неправоту. Его попытка примирения была достойна уважения. Но проблема заключалась в том, что я отходчивостью не отличался. Совсем даже наоборот, мстительность – мое второе я. А в сочетании с гордостью она иногда пугает даже меня. Поэтому о мировой в данный момент не могло быть и речи. К тому же показать начальству, кто из нас реально имеет больший вес, было необходимо.

– Я рад, что вы умеете признавать свои ошибки, Илья Владимирович, – просто сказал я. – Уж, не знаю, чем продиктовано ваше рвение – нежеланием получить по голове от руководства за проваленную миссию или действительно осознанием своей неправоты. В любом случае, я не бросаю слов на ветер. И продолжать сотрудничество в таком формате не собираюсь.

– Что вы хотите? – Понял мой намек Чернецкий.

– Я уже озвучивал вам свое желание, – не стал дважды повторять я. – Однако теперь у меня появились дополнительные требования.

Приятно было наблюдать за покрасневшим уязвленным начальником. Но я имел право отстаивать свои права.

– Роль, как вы выразились, «мигрантов» меня не устраивает, – мой ультиматум был жестким и решительным. – Чтобы я не чувствовал себя ущемленным и снова задумался о целесообразности нашего сотрудничества, вы сделаете мне и Нафу полноценный комплект документов: паспорт с гражданством, права, необходимые страховки. Подумайте сами, что может понадобиться бедным «гастарбайтерам» в вашем неприветливом мире.

Чернецкий смотрел на меня круглыми глазами.

– Также вы подготовите трудовой договор со мной и Нафом, – добавил я. – И, если его условия будут приемлемыми, появится шанс на возобновление наших отношений. Согласитесь, нечестно использовать наш уникальный труд без соразмерного денежного поощрения.

На самом деле, мне было глубоко начхать и на документы, и на трудоустройство. Просто сейчас мне хотелось поставить начальника на место, указав на банальные нарушения моих хоть и нечеловеческих, но прав. К тому же, если у меня проблем с паспортом и деньгами не было, фантому все вышеперечисленное точно пригодиться.

– Кстати, жильем Нафа тоже не забудьте обеспечить, – бросил я уже на ходу, удаляясь от здания Комитета. Ожидать от Чернецкого какого-либо ответа я не стал.

Мой непредвиденный самовольный отпуск продлился, к сожалению, недолго.

Чернецкий, поразив меня скоростью, не свойственной бюрократической волоките, в течение двух дней оформил необходимые документы, вероятно перетряхнув все свои связи. Я даже немного расстроился, когда, открыв дверь своей квартиры, увидел его на пороге. Хмурясь, начальник вежливо поздоровался и протянул мне папку.

Мне не хотелось проверять бумажки, стоя в холле. Поэтому я пригласил Чернецкого войти, подавив неслабое внутреннее сопротивление.

Он некоторое время колебался.

– Не пойму я вас, – наблюдая за его реакцией, сказал я. – То вы почти с боем пытаетесь прорваться на мою территорию, то не решаетесь принять приглашение зайти в гости.

– Не планировал я сегодня гостить, – начальник был напряжен. – Торт не захватил.

Я сдержанно рассмеялся.

– Обойдемся как-нибудь без торта. Тем более, что я не любитель сладкого.

Когда мы с Чернецким зашли на кухню, за столом сидел Наф и увлеченно крутил в руках кубик Рубика.

– Добрый день, – он отвлекся, чтобы поздороваться, а потом снова погрузился в свое занятие.

Пока я изучал документы и трудовые договоры, Илья Владимирович внимательно приглядывался к мороку.

– И все же, – не выдержал, наконец, он, – как вам удалось создать такого фантома. Он независим, разумен, принимает самостоятельные решения.

Я оторвал взгляд от бумажек и сказал:

– Давайте договоримся раз и навсегда. Вопрос, как мне это удалось, я обсуждать больше не хочу. Считайте, что это мой секретный авторский рецепт, делиться которым я ни с кем не собираюсь.

А если на чистоту, то мне просто не хотелось признавать, что я, также как и Чернецкий, был в полном недоумении от случившегося. Кроме того, я не желал упоминать в разговоре Диану. Неизвестно, чем может все закончиться, если информация о нашем общем эксперименте дойдет до руководящей элиты ангеров.

– Но согласитесь, мы должны понимать, что от него можно ожидать, – так просто Илья Владимирович не сдался.

– Я не вижу смысла вас убеждать, что он безобиден. Вы все равно мне не верите. И все же скажу так: у нас с ним очень сильная ментальная привязка. Я чувствую его помыслы и намерения. – Я специально опустил тот факт, что и Наф может меня считывать. – Внутренне он наивный любознательный ребенок, который не понимает, почему его боятся. И могу сказать больше, он очень хочет быть полезным, а вы от него шарахаетесь.

Мои слова несколько поубавили пыл начальника филиала, однако его настороженность все же сохранилась:

– Я, конечно, рад, что вы так оптимистично настроены. Но кто будет отвечать, если по его вине пострадают люди?

– Если вам нужен крайний, обращайтесь ко мне. Я уже привык. – Настырность Чернецкого мне уже порядком надоела. – Морок мой, а значит, и ответственность за него несу я.

Может и не стоило так бездумно брать на себя роль козла отпущения. Но я почему-то был уверен в том, что мой фантом – абсолютный пацифист, и без действительно веской причины или моего приказа бедокурить не станет.

И тут внезапно голос подал Наф, очень серьезно, с укором глядя на Илью Владимировича:

– Почему вы так боитесь эфемерного зла, которого я еще не сделал? В то же время сами причиняете боль другим, даже не задумываясь об этом.

Я и Чернецкий ошарашено посмотрели на морока.

– А ну-ка, с этого места поподробнее, – умозаключение Нафа поразило меня на столько, что я забыл о документах на столе и благополучно смахнул их локтем на пол. – Бездна! – Подняв кипу бумажек, я впился взглядом в своего подопечного, пытаясь настроиться на его мысли и эмоциональный фон. Фантом определенно был расстроен и обижен. А еще я явно ощущал его волнение.

– Жестоко держать ее одну взаперти, – продолжил обвинять Чернецкого Наф. – Ей очень больно и плохо. Она умирает. – Он опустил глаза, словно стыдясь чего-то. – Я пытался ей помочь, но смог лишь на время заглушить боль.

Илья Владимирович сначала побледнел, потом на его лице проступили красные пятна, явно указывающие на сильное волнение мужчины.

– И о ком же идет речь? – Попытался разобраться я.

– Вероятно о ведьме, которая была задержана в Якше, – нехотя сказал начальник.

– Она до сих пор жива?! – Неприятные воспоминания всколыхнули во мне негатив, а место, куда стерва воткнула кинжал, стало навязчиво зудеть.

Тут я наткнулся на удивленный взгляд Нафа?

– Почему ты ее ненавидишь? – Спросил фантом, ощутив мою злость.

Я