Щит и меч «майора Зорича» - Анатолий Терещенко

Болезненная гримаса исказила лицо гитлеровца, глаза округлились, щеки побледнели, а уши стали пунцовыми. Он тяжело задышал.

— Откуда ты знаешь его псевдоним?

— Он всё рассказал чекистам, — искренне ответил «агент».

— Где Шамко сейчас? Под арестом? Что с ним? — взрывался вопросами побледневший гестаповский начальник.

— Нету Шамко… Уже, к превеликому сожалению, он на том свете. Его тут же партизаны расстреляли как шпиона. Как мне рассказывал сослуживец по отряду, после короткого следствия и такого же суда-трибунала его вывели на опушку леса и застрелили беднягу возле оврага, — скривился, словно от искреннего переживания за судьбу своего «коллеги», Иван и испытующе посмотрел на шефа.

— Собаке собачья честь — не суди, да не судим будешь. Не он судья! — рявкнул Аккардт, а потом спросил: — На сколько тебя «отпустили»?

— На два дня. Для встречи с женой, за одеждой и кое-какими харчами, там с этим делом у них бо-о-о-льшие проблемы, — спокойно ответил Макарук.

— В Люблине не крутись. Могут случайные люди засечь. Немедленно отправляйся к себе домой в деревню. Тебя подбросят на машине. Завтра встретимся у пани Зоси ровно в шестнадцать — я думаю, ты найдешь её ресторанчик?

Затем он стал подробно растолковывать, как найти ресторан.

— Теперь найду. Когда-то я бывал в тех местах, даже возле него — да-да, припоминаю.

— Ну вот и хорошо… Там у меня есть комната. Пройдешь через черный ход на второй этаж — третья дверь слева. Если меня не будет — подождёшь в коридоре. Но этого, я так думаю, не случится. Я буду тебя ждать — приду заранее.

И действительно за Иваном вечером пришла легковая машина. Его гестаповец-солдат отвез на край села и не проводил из салона, а скорее выбросил, как зайца из мешка в чисто поле. Он шел впервые робко не по своей, а чужой, недавно приютившей его с женой земле и всё время пригибался, как будто хоронился от своих соседей. Пробирался огородами, преодолевая колючие кустарники домашней ажины — ежевики и ломкой малины.

Лениво лаяли собаки по крестьянским дворам. Пахло прелой соломой и навозом с хозяйских дворов. На болоте и у пруда квакали лягушки. Иван вздрогнул, когда неожиданно услышал громкое ржанье соседского коня. Над горизонтом из-за черной полосы леса поднимался огромный красный шар вечерней луны, от чего, казалось, стало ещё темнее.

Вот и милая хатка, ставшая ещё роднее после разлуки с женой. Он подошел на цыпочках к окну и подушечками пальцев тихо побарабанил по стеклу. Тут же колыхнулась занавеска, как будто кто-то стоял у окна.

Через мгновение в сенях зашуршали босые ноги Марыси — милой Марысечки. Так он называл свою любимую. Дверь отворилась. Жена бросилась тигрицей на плечи Ивана и буквально впилась в его губы. Он, в свою очередь, долго не отпускал её. Слёзы радости полились из глаз. Крепко обнявшись, они вошли в светелку. Она хотела зажечь каганец и стала искать в темноте на выступе русской печки коробок со спичками.

— Не надо, Марысечка, посидим без света. Я утром должен покинуть дом… Так надо, так надо…

Ничего он ей не сказал об идейной переориентировке, о задании партизан-разведчиков, только обнадежил, что скоро закончится война и они вернутся на Родину — в их многострадальную Волынь, где будет новая власть, которая защитит людей от дурацких кровавых шабашей между славянами.

— А когда она закончится? — задала глупый вопрос Марыся.

— Скоро, числа не могу знать, но скоро, по сравнению с тем, сколько она уже идет.

— Ох, как уже все надоело. Да поможет нам Дева Мария!

— Согласен, Марысечка, согласен!.. Помогут нам с тобой одинаково почитаемые нами и Дева Мария, и Иисус Христос.

Глава 6. ОХОТА НА ЭРИХА КОХА

Ещё в Киеве нарком госбезопасности УССР генерал-майор С.Р. Савченко, ставя оперативные задачи Зоричу, предупредил его, чтобы он был готовым совершить возмездие над палачом украинского народа гауляйтером Восточной Пруссии и рейхскомиссаром Украины Эрихом Кохом. Генерал несколько раз подчеркивал, что такую задачу им поставила сама Лубянка.

Это был тот случай, когда слова Макиавелли о том, что, вынося приговор, нужно руководствоваться человеколюбием, осмотрительностью и милосердием, полностью игнорировались как моралью, так и совестью. Игнорировались потому, что чекисты имели дело с лютым зверем в человеческом облике, уничтожившим сотни тысяч ни в чем не повинных мирных граждан в Украине и Польше.

Зорич помнил слова, сказанные генералом Савченко при инструктаже по Коху:

— Такую задачу нам поставил Центр и наш руководитель генерал Судоплатов. У Павла Анатольевича с исполнителя особый спрос. У него давно руки чешутся на этого мерзавца и проходимца. Его позиция однозначна — палач Кох должен быть или пленен, или уничтожен. Позорно не наказание, а преступление. Осень приходит после весны и лета не потому, что ей так вздумалось, а потому, что там, где не было посеяно зерно и не расцвели цветы, не дождешься урожая. Я надеюсь на урожай — ты его должен собрать. Зерно и цветы — это победы нашей армии. Коху некуда деваться — ему остается только прятаться…

По полученным данным, после освобождения города Ровно — гитлеровской столицы оккупированной Украины — он якобы сбежал в Восточную Пруссию, а затем переместился в Польшу. Во всяком случае, скоро следы особо опасного военного преступника обнаружились на польской земле.

Выполняя это сверхсекретное задание, Зорич постоянно отслеживал информацию о перемещениях кровавого палача Украины. Для этой цели чекисту пришлось одно время даже действовать от имени повстанца — офицера Ваффен СС 14-й гренадерской дивизии «Галичина», созданной и официально оформленной 28 апреля 1943 года специальным «Актом» немецкого губернатора Галиции Вехтера.

Кстати, присяга для личного состава дивизии была такая же, как и для других добровольческих объединений:

«Я служу тебе, Адольф Гитлер, как фюреру и канцлеру германского рейха верностью и отвагой. Я клянусь, и буду покоряться до смерти. Да поможет мне бог!»

Идея действовать от имени украинских «эсэсманов» возникла в голове майора тогда, когда к нему в отряд стали часто «наведываться» битые и обманутые вояки этого фашистского карательного соединения.

Мало их вышло тогда в июле 1944 года из «бродовского котла» — настоящего пекла, куда их умышленно кинули струсившие и запаниковавшие в конце войны гитлеровские командиры, не желавшие положить свои животы на алтарь нереальной победы сумасбродного фюрера. Бросили украинцев, в основном галичан, в огненный ад только для своего прикрытия. Телами львовских, тернопольских, волынских и ровенских мужиков, а также из других западноукраинских регионов они выстилали пути к своему не отступлению, а настоящему позорному бегству.

По рассказам «говорливых галичан», немцы их использовали под Бродами в качестве «пушечного мяса». На своих танках и автомашинах гитлеровцы драпали, прорываясь через советские позиции, выходя из окружения. Бежали сами — без «союзников». Украинских вояк, даже раненых, положенных на танки, скатывали, словно бревна, с брони коваными сапогами. Не помогли они и оставшимся без боекомплекта здоровым солдатам и офицерам дивизии. Они были брошены на произвол судьбы, а точнее чтобы погибнуть от пуль, осколков и под гусеничными траками советских тридцатьчетверок, стремительно рвущихся в сторону Львова.

Один украинец, родом из посёлка Яворов, что на Львовщине, как будто распропагандированный «Советами», прямо заявил:

«Готов с оружием в руках теперь драться с немчурой. Она нас подло обманула с державой, объявленной во Львове 30 июня 1941 года. Посадили нашего вождя Бандеру под арест, а под Бродами нас прямо-таки "кинули"…

Подлейше предали нас.

Немцы бросили наше войско под пули и гусеницы красных.

Русские "катюши" там поработали так, что земля после такой "вспашки" стала "красной кашей".

А если бы вы знали, пан майор, сколько там было раздавлено наших хлопцив. Нет, перемолото наших пацанов гусеницами и советских, и немецких танков. И всё это по вине Гитлера и местных фашистских командиров. Они же улепетывали без оглядки, спасая свои шкуры. Нас там крепко надули».

Такая информация заинтересовала майора Зорича. После штабного совещания и соответствующего отбора действительно в партизанский отряд имени Железняка было принято несколько десятков разочаровавшихся в гитлеровцах «галичан». Кстати, прозревши, они мужественно потом воевали с карателями, а некоторые даже получили правительственные награды за совершенные мужественные поступки. Вот уж действительно, войны зависят от славы, и часто ложь, которой поверили, становится истиной. Теперь оуновцам не хотелось делить «славу» побежденных пополам с фашистами. Такая «истина» им была не нужна. Они искали выход из создавшегося положения, и он был только в сотрудничестве с советскими партизанами, среди которых было много и своих земляков — украинцев.