Три кварка (из 2012 в 1982) - Тимофеев Владимир

Шел тогда, помнится, не то ноябрь, не то декабрь 86-го. Наша группа «мучилась» на семинаре по теорфизу, и буквально за пять минут до окончания полупары за дверями аудитории послышался какой-то неясный шум, завершившийся матерным криком и характерным звуком падения. То ли мешка с картошкой, то ли не удержавшегося на своих двоих гуманоида.

Заинтригованные донельзя, мы вместе с преподавателем высунулись в коридор и узрели классическую картину маслом. На полу валялся какой-то мужик, а рядом с ним, тяжело дыша и приложив ладонь к окровавленному уху, стоял профессор Капица. Стоял, сжимая в руке обыкновенный туристский топорик.

Детали произошедшего выяснились чуть позже, после приезда милиции и «скорой». Как оказалось, один не слишком дружащий с мозгами товарищ специально прибыл из Ленинграда в наш институт, чтобы поквитаться со своим давним «обидчиком» – ведущим популярной телепередачи. Ну, точь в точь, по Высоцкому – совершил грандиозное «открытие», обратился в «дорогую передачу», ответа, как водится, не получил, но, вместо того, чтобы просто «написать в Спортлото», прибыл лично. Вооружившись, на всякий случай, опасной бритвой и топором («А что? Весьма веские аргументы для сугубо научного спора»). Как он просочился мимо вахтеров, история умалчивает, однако до четвертого этажа, на котором располагалась кафедра общей физики, клиент все же добрался. Добрался и… не поверил в собственную удачу. Вот он, главный душитель свобод, мракобес, гонитель всех изобретателей и новаторов, собственной персоной, один-одинешенек. Идет себе по коридору и в ус не дует. Короче, подкрался тот питерский псих к Сергею Петровичу со спины, да как шандарахнет его топором по темечку. Впрочем, профессор наш тоже оказался не лыком шит – почувствовал, видать, что-то такое, развернулся за миг до удара и успел блок поставить. Почти профессиональный. Не растерялся, короче – отобрал у придурка топорик, а когда тот попытался профессора бритвой достать, аккуратненько приложил страдальца по черепу. Обушком. В общем, отбился от очередного «гения». В буквальном смысле этого слова отбился, такие дела…

«Хм, интересно, чего это я тот давний случай припомнил? Неужели… музыкой навеяло?»

Нет, не то. Портфель меня немного смутил. Синицынский. У того придурка ведь точно такой же имелся. Ну, то есть, не совсем такой же, но очень и очень похожий.

«А что это значит?»

Да, в общем-то, ничего. Просто вспомнился мне последний разговор с Шуриком. Тот самый, в августе 2012-го. И потайное отделение, которое мой друг так и не обнаружил в своем портфеле за все тридцать лет обладания раритетом. И о котором я невзначай поведал приятелю, дожидаясь обещанного чая…

За лекцией по общей физике паровозом проследовала еще одна, по матанализу. Читал ее, естественно, уже не Капица. Лектором выступал Александр Мартынович Тер-Сифоров. Тоже профессор, тоже доктор наук, хотя и не такой знаменитый. Тем не менее, на его занятия народ ходил с удовольствием. Материал он объяснял доступно, без зауми… жаль только, учебник сподобился написать лишь к началу двухтысячных, поэтому прогуливать пары Александра Мартыновича, так же как и обходиться без их конспектирования, редко кому удавалось. При всем желании. Впрочем, у большинства моих друзей и знакомых подобное желание отсутствовало как класс. Нравился нам товарищ профессор. В смысле, как ученый и педагог, а не как… э-э… носитель толерантных ценностей просвещенной Европы. Поблажек он, между прочим, никому не давал, спрашивал обычно «от и до» и гонял по всему материалу. Помнится, принимая экзамен у одного дюже «умного» соискателя, Тер-Сифоров в самом конце «беседы» скромно поинтересовался: «А почему вы не сумели решить последний пример из письменной работы?» Претендент на очередную пятерку попробовал приколоться над экзаменатором, заявив: «Он слишком простой, я его решил в черновике». Александр Мартынович в долгу не остался, снизив оценку на балл и пояснив сей афронт словами «Молодой человек, вы еще не Пушкин, чтобы я рылся в ваших черновиках!»

Короче, следующую «после Капицы» пару я просидел до конца, ни на что особо не отвлекаясь. Даже записывал кое-что. Не все, конечно, а только самое, по моему разумению, важное – все же по второму кругу учусь, за тридцать лет многое успел подзабыть.

Долгое время, кстати, не мог понять, отчего читаемый в нашем институте курс физики, как минимум, на полгода опережал математические дисциплины. Вместо того, чтобы вовсю интегрировать неинтегрируемое и транспонировать многомерные матрицы, преподаватели кафедры высшей математики весь первый семестр вбивали в студенческие головы элементарную теорию чисел и основы векторного анализа. Талдычили про всякие там счетные, конечные и открытые множества, пределы-последовательности-функции, векторные и скалярные произведения, и лишь потом, спустя несколько месяцев жуткой нудятины, речь заходила, наконец, о дифференцировании, аффинных преобразованиях, интегралах по Риману и Лебегу и сходящихся в бесконечной дали суммах-рядах.

Кое-кто из студентов объяснял это несоответствие обычным желанием доцентов и профессоров как можно сильнее насолить будущим «светилам» науки. Поиздеваться над новоиспеченными студиозиусами, продемонстрировать собственное превосходство и тупость попавшей им в обучение публики.

Возможно, какой-то резон в этом объяснении был, поскольку бананы и трояки на экзаменах получали не только мы, мужики, но и наши немногочисленные однокурсницы. Одна из легенд, к примеру, гласила о некой физтешке, сдававшей матан приснопамятному Гоге Бодачинскому. На вопрос «дать определение расходящейся последовательности» наивная барышня после некоторого раздумья выдала перл про «это когда каждый член в последовательности больше предыдущего». Гога в ответ моментально наградил ее фразой «Это ваши девичьи грезы» и без затей отправил на пересдачу. Правда это или нет, сказать сложно, однако дыма, как известно, без огня не бывает. Учиться приходилось всем. Причем, по-взрослому, невзирая на пол, возраст и былые заслуги.

Однако, на мой взгляд, истинная причина столь явного «рассогласования» в обучении естественным и точным наукам заключалась вовсе не в «злобной натуре» профессорско-преподавательского состава. Скорее всего, нам просто с самого начала давали понять, что не стоит везде и всюду применять заученные наспех формулы и определения. Типа, попробуйте-ка лучше, господа хорошие, собственным умом дойти до сути явлений и объяснить их потом «на пальцах», без мощной поддержки уже имеющегося математического аппарата. А вот когда все поймете и осознаете, тогда да, можете и формулы применить, и методикой нужной воспользоваться. Попозже. Когда и вправду наукой займетесь. Настоящей, без дураков.

Впрочем, дураков у нас в институте практически не было – отсеивались еще на абитуриентском этапе. А вот с иностранными языками проблемы имелись. Кто-то владел английским-немецким-французским на довольно приличном уровне (спецшколы и все такое), кто-то ограничивался пределами школьной программы («читаю и перевожу со словарем… если очень попросят»), а кому-то и «I am a table» казалось запредельным знанием. Тем не менее в оборот брали всех, а затем, по мере раскрытия «потенциала», разделяли по принципу «начальные», «продвинутые» и «немцы-французы-японцы» с дальнейшим распределением в соответствующие подгруппы. Первых – изучать английский с нуля, вторых – совершенствоваться, третьих – «пусть и дальше базлают на своем никому не понятном наречии». Насчет последнего, конечно, шучу – все, кто изучал немецкий с французским, на отсутствие достойных преподавателей не жаловались.

Сегодня нас, кстати, никто никуда не распределял. Первое занятие по иностранному языку проходило в чисто ознакомительном ключе – посмотрим, проверим, понюхаем, потрогаем… оценим, так сказать, на предмет соответствия заявленным требованиям. Мы – нашу «англичанку», а она – нас. Точнее, наоборот. Сначала она – нас, а уж потом мы… ее. Если получится. Ха-ха…