Три высоты - Георгий Береговой

Мишка, когда Лядский, щедро разливая по стаканам минеральную воду, рассказал эту историю, хохотал так долго и так громко, что вокруг нашего столика собралась целая толпа, наперебой интересующаяся, что именно мы пьем неужели, как и все, минералку. Узнав, что наше опьянение всего лишь плод радости встречи двух близких родственников, нас наконец оставили в покое.

Лядский и вся компания, не желая мешать нашей встрече, вскоре тоже ушли, а мы с братом засиделись до закрытия. Поговорить нам, когда прошел первый шок от неожиданной встречи, разумеется, было о чем. Не всякий день встречаешься на войне с родным братом.

А на следующее утро мы отправились на аэродром принимать новые самолеты. И хотя «илы» были, что называется, прямо с иголочки, осматривали мы их дотошно и придирчиво. Особое рвение, как всегда в таких случаях, проявил Фетисов. В качестве главного техника он облазил каждую машину, проверил все до последнего болтика и только потом допустил летчиков сесть по кабинам. Опробовав каждую из машин в воздухе, мы подписали акт приемки и быстро собрались в обратный путь. После двух промежуточных посадок для дозаправки горючим мы на второй день приземлились в местечке Млынов Житомирской области, где нас уже поджидал командир полка Ищенко.

— Машины новехонькие. Беречь как зеницу ока! — делая серьезные глаза, объявил он. — И чтоб никаких теперь компенсаций, вроде задрипанного грузовика. «Фиат» ваш, кстати, уже сломался.

Ищенко, понятно, шутил. У какого комполка не поднимается настроение при виде пополнения такой материальной частью!

…Заканчивался уже сорок четвертый год. В конце декабря, как раз перед Новым годом, в наш полк из дивизии прибыл полковник Лахно. Погода, помню, стояла нелетная: снегопад, ветер, пурга. Летчики, зная, что боевых вылетов наверняка не предвидится, собрались отметить праздник. До Нового года, правда, оставалось еще дня два, но кто знает, какая к тому времени сложится обстановка. Решили не упускать случая… Хозяйка огромной пятистенной избы, где мы ночевали, оказалась женщиной щедрой. Добавила к нашим харчам кое-что из своих запасов, а главное — выкатила из погреба две двадцатилитровых кадушки с деревенским квасом домашней выделки. В одной — белый квас, из муки; в другой красный, настоянный на ржаных сухарях и сдобренный изюмом.

Проверяющий из дивизии полковник, чтобы не тратить времени попусту, принимал у пилотов зачеты по тактической подготовке и вот, когда добрался наконец до нашей эскадрильи, с порога почуял ядреный, слегка отдающий спиртом дух, которым к тому моменту изрядно пропиталась большая горница в избе. Мы о приезде полковника не знали, поэтому его визит застал нас врасплох.

— Та-ак! И что же это, любопытно, у вас содержится там? — ткнув в сторону кадок пальцем, не без доли ехидства поинтересовался он у Ивана Гусева, который только что успел зачерпнуть кружкой в одной из них.

— Да так, пустяки. Говорить не о чем, — нарочито засмущался Гусев, сразу догадавшийся о подозрениях начальства, вызванных двусмысленным квасным ароматом. А затем, продолжая игру, сделал вид будто взял себя в руки и с обезоруживающей улыбкой предложил: — Может, попробуете?

— Рискну! — усмехнулся Лахно, беря из рук Гусева кружку.

Мы молчали, ожидая, что выйдет из инициативы Ивана. Полковник Лахно отпил пару глотков, сделал долгую, многозначительную паузу, во время которой внимательно обвел глазами и наши лица, и саму горницу, затем вздохнул, кашлянул и осушил кружку до дна.

— Квас! — коротко сообщил он нам, как бы давая тоном понять, что споры здесь совершенно излишни. — А я, грешным делом, думал…

— Он самый… Мы его вместо шампанского употребляем… Трезвость — закон для летчика… — сделал сразу три сообщения Гусев.

— Квас, — снова повторил Лахно. И, секунду-другую помолчав, добавил: Причем, кажется, хороший.

— А во второй кадке еще лучше! — охотно согласился Гусев. — Вы белого пригубили. А в другой кадушке красный — из ржаных сухарей.

— Не может быть! — сказал Лахно, беря из рук Гусева вторично наполненную кружку.

Неясно, правда, было, к чему это его «не может быть» относилось: к тому, что в кадушках квас, или к гусевской сентенции о трезвости. Глядя, как пьет полковник, мы с нетерпением ждали дальнейших разъяснений.

— Ну как? — спросил Гусев.

— А никак, — ответил спокойно Лахно. — Не разобрался еще.

Мы облегченно перевели дух и дружно расхохотались.

— Чего перетрусили? — улыбнулся и Лахно. — Думали, компанию вашу нарушу, праздничное настроение испорчу? Сам летчик! Знаю: нечасто для нашего брата выпадает на фронте такая минута, когда душу можно отвести, в кругу товарищей посидеть. Так что зря тревожились. А квас у вас и впрямь хорош! Аппетит от него так и разбирает…

— За чем дело стало? Садитесь к столу! — пригласил Гусев.

Мы дружно поддержали приглашение.

Когда через час в избу заглянул Ищенко справиться — успешно ли проходят зачеты, от неожиданности он даже слегка растерялся, не зная, что сказать. Пир шел горой.

— А как же с зачетами?

— Подождут зачеты! — решительно отрезал Лахно. — Они их каждый день в небе над вражескими эрликонами сдают…

Зачеты в тот раз действительно так и не состоялись. Лахно засиделся с нами допоздна.

— Конечно, можно было бы отметить Новый год и сдачей зачетов. Подтвердить, так сказать, свой профессиональный уровень, — как бы подводя итоги, высказался на другой день Гусев. — Только ведь нашему брату-летуну хоть в праздник, хоть в будни что важнее всего? Доверие! А Лахно с Ищенко и без того верят, что, как били мы фрицев, так и будем бить! Это и есть для нас главный зачет. Вот так я, братва, на сей счет думаю.

Мы думали точно так же, как Гусев.

Летчик Гусев появился в нашем полку во второй половине сорок четвертого. Прежде он воевал на ночных разведчиках По-2, сделав на них шестьдесят девять боевых вылетов.

— Не хватило одного для ровного счета, — сказал он, когда в августе сорок четвертого получил назначение в наш 90-й гвардейский штурмовой авиаполк.

Но Гусев ошибся.

Первое боевое задание, которое он получил на новом месте, заключалось в том, чтобы получить и перегнать в дивизию не новый «ил», а как раз По-2. Фанерный этот самолет был незаменим для связи и ценился порой наравне с боевой бронированной машиной. В штабе дивизии, где Гусев получил приказ, ему дали механика и техника звена, предупредив, чтоб при перегоне самолета обоих с собой не брал. Пусть, дескать, либо техник, либо механик добирается назад попутным транспортом.

Прибыв в часть, Гусев присмотрел на свой вкус один из По-2. Самолет оказался еще довоенного выпуска, планер полностью свое вылетал, но был сухим и прочным. Заменив у правого шасси амортизатор, Гусев спросил, кто с ним полетит — техник или механик? Оба молчали. Никому не хотелось добираться на попутных. Тогда Гусев махнул рукой и решил взять с собой того и другого. «Дотянем как-нибудь, — подумалось ему, — не впервой…»