Последний козырь Президента - Александр Овчаренко

Я опять углубился в дело, и не зря. В конце дела была подшита справка о наличии в крови потерпевшего алкоголя.

– На момент получения ранения Шестопёров был пьян? – снова обратился я к Егоркину.

– Выпивши, – не глядя на меня, ответил Санёк, который был занят изучением каких-то финансовых документов.

«Видимо, переключился на дело по незаконному предпринимательству», – машинально отметил я, в ожидании дальнейших пояснений.

– При повторном допросе он заявил, что в тот вечер вместе с женой был в гостях у сослуживца.

– Фамилия и адрес сослуживца известны?

– Да, его координаты указаны в допросе.

– Допрошен?

– Кто? Сослуживец? Нет. А зачем, он ведь о конфликте ничего не знает.

– Вызови его на завтра.

– Зачем?

– Надо! Я сам его допрошу. Хотя нет, я лучше сам к нему вечерком нагряну. Ты же говоришь, что дело мутное, вот и давай черпать информацию из дополнительных источников. Даже если он ничего нового не скажет, то хотя бы даст развёрнутую характеристику своему коллеге по работе. Да, кстати, а где работает Шестопёров? В допросе написано, что он начальник отдела продаж.

– А я что, не записал? Значит, лопухнулся! Он что-то говорил про какую-то торговую корпорацию. Чёрт! Забыл название! Ну, это поправимо, – и Егоркин стал давить на кнопки сотового телефона.

– Всё, дозвонился! – радостно сообщил он мне после короткого телефонного разговора. – Завтра в десять часов господин Шестопёров будет у меня в кабинете, как штык.

– Что ты ему сказал?

– Правду! Сказал, что в свете вновь открывшихся обстоятельств необходимо провести дополнительный допрос.

– Думаешь, придёт?

– Придёт! Куда он денется! Могу поспорить, что сейчас господин Шестопёров мечется по кабинету, пытаясь вычислить, что именно стало известно следствию.

– Я хотел бы присутствовать при допросе.

– Без проблем! – быстро согласился следователь. – И хотя УПК[14] запрещает оказывать на фигуранта уголовного дела психологическое давление при проведении следственных действий, но именно этим мы завтра с тобой и займёмся.

На следующий день за четверть часа до начала допроса я был в кабинете Егоркина, и хотя это был мой далеко не первый допрос, волновался как перед первым свиданием.

Шестопёров был точен: ровно в десять часов открылась дверь, и в кабинет вошёл высокий статный мужчина с открытым лицом. Его можно было назвать симпатичным, если бы не бегающие глазки, к тому же он нервно морщился, отчего создавалось впечатление, будто у него болит зуб.

Сев на предложенный стул, Пётр Семёнович опасливо покосился на меня.

– Сегодня на допросе будет присутствовать Васильчиков Валерий Сергеевич, майор полиции, – представил меня Егоркин. – Валерию Сергеевичу поручено оперативное сопровождение расследования. Надеюсь, Вы не возражаете?

Шестопёров не возражал, но и радости на его лице я не заметил.

– Раз возражений нет, предлагаю преступить к делу, – вклинился я в допрос. После этих слов потерпевший напрягся и непроизвольно подался вперёд. – Накануне получения ножевых ранений Вы с супругой были в гостях у своего коллеги Виктора Никанорова. Подтверждаете этот факт?

– Подтверждаю, – откликнулся потерпевший и тут же закашлялся. – Что-то в горле пересохло, – виновато пояснил он.

«Значит, сильно нервничает, – отметил я про себя. – Пускай понервничает, мне это на руку».

– Я этого и не скрывал. А какое отношение это имеет к делу…

– Имеет, – выдержав паузу, произнёс я с многозначительным видом. – На предыдущем допросе Вы умолчали о том, что в гостях между Вами и вашей женой произошла ссора.

– Дела семейные! С кем не бывает, – с показным равнодушием пояснил Пётр Семёнович и закинул ногу на ногу.

– Бывает, – легко согласился я. – И то, что ваша жена после ссоры вызвала такси и одна уехала домой, тоже пока ни о чём не говорит. Я вчера был у Никанорова дома, и он пояснил, что после ухода жены Вы оставались в гостях ещё примерно минут сорок.

– И что такого? Мы с женой часто соримся, я её характер хорошо знаю, поэтому и приехал домой через час. По моим расчётам, она за час должна была успокоиться.

– Ну и как, успокоилась? – вклинился Егоркин.

– Не знаю, – нервно дёрнулся потерпевший. – Не знаю. Я с ней не разговаривал и к ней в комнату не заходил. Я сразу пошёл выгуливать собаку.

– То есть вы не переодевались, а как были в куртке, подцепили собаку на поводок и пошли гулять во двор? – перехватил я у Саньки инициативу.

– Да, именно так и было.

– Вы были в куртке, которая сейчас на Вас?

Потерпевший почувствовал подвох и занервничал ещё больше.

– Так да или нет? – продолжал напирать я.

– В этой! – повысил голос потерпевший. – Я не понимаю, что происходит! Вы оба ведёте себя так, словно меня в чём-то подозреваете.

– Вы подозреваетесь в даче заведомо ложных показаний, – привычно уточнил следователь. – Статья триста семь УК РФ. Вас с ней знакомили под роспись.

«Молодец! – мысленно похвалил я Егоркина. – Вовремя ввернул об ответственности по триста седьмой. А ведь он даже не знает, какой сюрприз я приготовил для Шестопёрова».

– Значит, неустановленные следствием лица ударили Вас ножом, когда на Вас была надета эта самая куртка? – и я ткнул пальцем в грудь потерпевшего.

Шестопёров заёрзал на стуле и неуверенно кивнул в знак согласия.

– А если так, то покажите на куртке порез.

– Какой порез? – забеспокоился Шестопёров.

– На куртке от удара ножом должен остаться след. Покажите его.

– Нет у меня никакого пореза, – быстро сообразил Пётр Семёнович, и тут же выдал новую версию: – В момент удара куртка была расстёгнута.

– А что, десятого января вечером было заметное потепление? – ехидно уточнил Егоркин.

– Выпивший я был, – отбивался Шестопёров. – Вот мне и казалось, что не холодно.

– Допустим, – подхватил я Санькину инициативу. – А костюм вы тоже расстегнули? А когда Вам нанесли удар ножом по правой руке Вы, наверное, были без куртки и пиджака? На вашей верхней одежде нет повреждений, зато они есть на рубашке. Это зафиксировано в протоколе осмотра вещественных доказательств.

– И что из этого следует? – неуверенно спросил потерпевший.

– Из этого, господин Шестопёров, следует, что Вы заврались! – жёстко произнёс следователь. – А это до двух лет лишения свободы, я ведь не зря напомнил Вам об ответственности по статье триста семь УК РФ!

– Я не вру, – промямлил Шестопёров.

– Врёте! Ещё как врёте! – умышленно сорвался я на крик и даже припечатал ладонью по столу, отчего вздрогнул не только потерпевший, но и Егоркин. – При осмотре места происшествия следов крови на снегу не обнаружено! Нет их и на всём пути следования от места, где, как Вы утверждаете, Вам нанесли ранение. Нет их и в подъезде, зато на вашей кухне весь пол был перепачкан кровью, хотя ваша жена постаралась замыть кровь. Это зафиксировано в протоколе осмотра места происшествия. Будете отрицать?

Шестопёров молчал, только его лицо приобрело меловой оттенок. Я незаметно кивнул Егоркину, дескать, можешь дожимать.

– Не было никаких подвыпивших молодых людей, – металлическим голосом произнёс Санёк. – Как не было конфликта во дворе вашего дома. Ножом Вас ударили на кухне, когда Вы сняли пиджак и остались в рубашке. Ваши соседи показали, что вечером девятого января они слышали шум из вашей квартиры, и крики. Кричал мужчина, то есть Вы. Хотите, расскажу, как было на самом деле?

– Не надо, – разлепил губы Пётр Семёнович. – Ничего не надо. Я… я сам себя порезал. После ссоры с женой я хотел покончить с собой…

– …Поэтому полоснули себя не по горлу, а по предплечью правой руки, – перебил я его. – Это новое слово в истории суицида! К тому же зачем так изгаляться: брать нож в левую руку и резать предплечье на правой руке. Вы ведь не левша! Потом перекладывать нож в раненую правую руку и бить себя ножом в левую половину живота?

– Хотите взять вину на себя? – вклинился Егоркин. – Не получится! Судебно-медицинская экспертиза легко докажет, что колотую рану Вы сами себе нанести не могли – не тот угол раневого канала. Уж поверьте мне, следователю. Я на ножевых, можно сказать, собаку съел!

– Что же теперь будет? – заскулил Пётр Семёнович и закрыл лицо ладонями.

– Вы сейчас пойдёте домой, – после небольшого раздумья произнёс Санек.

– Пойдёте домой, и убедите жену написать явку с повинной. Хоть это и является нарушением процессуальных норм, но я обещаю закрыть на это глаза и её признательные показания приобщу к материалам дела. Только в этом случае можно рассчитывать на условный срок.

– А если она не согласится?

– Тогда ей придётся отъехать на пару лет за Урал, вероятней всего, под Нижний Тагил – там у нас женская колония. Вы тоже без «подарка» не останетесь: пару лет условного срока за дачу ложных показаний я Вам обещаю, и тогда прощай престижная работа! Кому сейчас нужен уголовник?