Борьба миров (пер. Пименова) - Герберт Уэллс

Местечко Шин, повидимому, не пострадало, но и там все было мертво и пусто. Трупов мы не видали, но ночь была так темна, что невозможно было рассмотреть, что делается в боковых улицах местечка. В Шине мой спутник стал вдруг жаловаться на слабость и на жажду, и мы решили постараться проникнуть в какой-нибудь дом.

Первый дом, в который мы вошли, не без затруднений — через окно, была маленькая дача, стоявшая отдельно от других. Но в целом доме мы не нашли ничего съестного, кроме заплесневелого сыру. Но зато там оказалась вода, годная для питья, которой мы утолили нашу жажду, и я захватил еще топор, который мог нам пригодиться, чтобы проникнуть в следующий дом.

Через некоторое время мы подошли к тому месту, где улица сворачивает к Мортлэку. Здесь, в саду, обнесенном оградой, стоял белый дом. В кладовой этого дома мы нашли провизию — два каравая хлеба, большой кусок сырой говядины и полокорока ветчины. Я потому привожу такой подробный список найденных припасов, что нам пришлось существовать ими в ближайшие две недели. На полке стояло несколько бутылок пива, а также два мешка зеленых бобов и несколько пучков завядшего салата. Над кладовой находилось нечто вроде умывальной комнаты, в углу которой лежали дрова, а в шкафу с посудой мы нашли около полудюжины бутылок бургонского, консервы лососины и супа и две жестянки галет.

Мы попали в кухню, и в темноте, так как мы не рисковали зажечь свет, поели хлеба с ветчиной и выпили бутылку пива. На этот раз викарий, как это ни странно, все торопил меня итти дальше и не задерживаться здесь. Я же уговаривал его подкрепиться пищей на дорогу, но тут и случилось то происшествие, благодаря которому мы попали в западню.

— Еще нет двенадцати часов, — начал я. Но не успел я договорить, как нас вдруг ослепило ярко-зеленой молнией, и все предметы, бывшие в кухне, как будто выскочили из темноты и сейчас же снова скрылись. Затем последовал страшный толчок, которого я никогда не испытывал еще ни до того, ни после того. Непосредственно затем, так что это казалось почти одновременно, за спиной у меня раздался оглушительный удар. Послышался звон падающих стекол, с грохотом посыпались кирпичи, и с потолка, прямо нам на голову, упала штукатурка и разлетелась на тысячу кусков. Меня отбросило на пол. Я ударился головой об печку и лишился чувств. Викарий мне говорил потом, что я был долгое время без сознания. Когда я наконец пришел в себя, то увидел своего спутника, который стоял надо мною и брызгал мне в лицо водою. Позднее я рассмотрел, что все лицо его было залито кровью от ран на лбу.

Некоторое время я не мог сообразить, что случилось. Наконец мало-по-малу я припомнил все, да и боль в виске давала себя чувствовать.

— Ну, что, лучше вам теперь? — спрашивал шопотом викарий.

Я приподнялся и сел.

— Не шевелитесь, — сказал он. — Пол усеян осколками посуды, упавшей из этого шкафа. Вы не можете двинуться, не произведя шума, а они, кажется, тут за стеной.

Мы сидели так тихо, что было слышно наше дыхание. Кругом была мертвая тишина. Только раз где-то около нас скатилась на пол штукатурка, или обломок кирпича с довольно сильным шумом. Снаружи, совсем близко, доносился непрерывный звон металла.

— Слышите? — шепнул мне викарий.

— Да, — сказал я. — Но что это такое?

— Там марсианин, — ответил викарий.

Я снова прислушался.

— Это не было похоже на тепловой луч, — сказал я. На минуту у меня мелькнуло подозрение, что на наш дом налетела их боевая машина, как это случилось с церковной колокольней в Шеппертоне.

Наше положение было так необычайно и так непонятно, что мы три или четыре часа до рассвета просидели, не двигаясь, боясь что-нибудь предпринимать. Но вот забрезжил свет, не через окно, а через треугольное отверстие, образовавшееся между балкой потолка и стеной, из которой вылетел кусок кирпича. Первый раз при сером свете начавшегося утра мы могли рассмотреть внутренность кухни.

Окно было до верху завалено землей, лежавшей на столе, около которого мы сидели, и на полу у наших ног. Землей, очевидно, завалило весь дом. У верхнего косяка окна торчала вывороченная водосточная труба. Пол был усеян обломками всякого рода. Пролом образовался во внутренней кухонной стене и, так как оттуда проходил дневной свет, то было ясно, что большая часть дома обвалилась. Резким контрастом в этой картине разрушения выделялись хорошенький шкафик, выкрашенный модной, бледно-зеленой краской и уставленный медной и жестяной посудой, белые с голубым обои "под изразцы" и картины, развешенные по стенам.

Когда рассвело, мы сквозь трещину в стене увидели треножник марсианина, стоявшего, как я предполагал, на часах у еще неостывшего цилиндра. Увидев эту фигуру, мы со всей осторожностью, на которую только были способны, перебрались ползком из полутемной кухни в темную комнату.

Совершенно неожиданно в моей голове промелькнула догадка, объяснявшая ночное происшествие.

— Пятый цилиндр! — прошептал я: — пятый снаряд с Марса, попавший в этот дом и похоронивший нас под его развалинами.

Я слышал, как викарий тихонько заплакал про себя, бормоча что-то непонятное.

Не считая этих тихих всхлипываний, в комнате, в которой мы лежали, была мертвая тишина. Я, по крайней мере, едва смел дышать и не сводил глаз со светлой полосы, пробивавшейся из-под кухонной двери. Передо мною из темноты выделялось бледным овальным пятном лицо викария, его воротник и манжеты.

Снаружи, за стеной, послышался стук, как будто кто-то стучал молотком по металлу, и потом — оглушительный вой. После этого все снова стихло и потом опять послышался свист, похожий на свист машины. Все эти загадочные звуки продолжались почти без перерыва, все время, и казалось, что количество их все росло и шум усиливался. Теперь стали раздаваться тяжелые размеренные удары, от которых задрожали пол и стены. От сотрясения в шкафчике зазвенела и запрыгала посуда. Это продолжалось довольно долго. Наконец светлая полоска над дверью вдруг пропала, и наступил полный мрак. Много часов просидели мы таким образом, боясь обменяться словом, скорчившись и дрожа, пока наконец наше утомленное внимание не ослабело и не сменилось сном…

Когда я проснулся, я почувствовал, что мне страшно хочется есть. Я думаю, что мы проспали большую часть дня. Мой голод так настоятельно требовал удовлетворения, что я решился действовать. Я сказал викарию, что пойду разыскивать себе еду, и стал ощупью пробираться в кладовую. Он ничего не ответил мне, но, когда услышал, что я ем, очнулся от своего оцепенения и пополз ко мне.

II

Что мы видели из-под развалин дома