Огненные врата - Дмитрий Емец

Медленно, очень медленно, Тухломоша открыл крышечку и залюбовался сиянием эйдосов. Впервые, пожалуй, его лицо перестало перемеривать в минуту сотни масок и имело теперь собственное выражение – алчное, нетерпеливое и одновременно полустертое.

Насладившись эйдосами, Тухломон широко разинул рот и двумя пальцами вытащил дальний фарфоровый зуб, воткнутый прямо в пластилиновую десну. Раскрутив зуб, оказавшийся внутри полым, комиссионер высыпал на ладошку три отличных эйдоса, один из которых, подумав и с сожалением попыхтев, отложил для сдачи в Канцелярию, а два оставшихся пересыпал в пузырек, после чего вернул крышку на место.

И именно в этот миг предельного, просто зашкаливающего счастья обладания по запястью комиссионера ударили хлыстом – точно и безжалостно. Заветный пузырек из-под валерьянки взмыл под потолок. Тухломон взвыл и, щерясь, хотел прыгнуть за ним, но внезапно застыл и едва не вплющился в стену.

Перед ним стоял тощий страж, костистые руки которого торчали из коротких рукавов спортивного костюма. Бесцветные селедочные глаза выпукло смотрели на Тухломона.

– Вольгенглюк! – прохрипел комиссионер, не понимая, как мог его просмотреть.

Описав в воздухе полукруг, пузырек из-под валерьянки упал точно на ладонь сыскного пристава мрака по розыску суккубов и комиссионеров. Вольгенглюк посмотрел на эйдосы сквозь стекло. Те, ощутив присутствие стража мрака, вспыхнули от боли, и на миг их страдальческое сияние отразилось в пустых глазах пристава.

– Я тут это… хотел… в подарок! Как дар уважения! – забормотал Тухломон, торопливо нашаривая самую правильную тактику поведения. Интуиция подсказывала, что лгать Вольгенглюку бесполезно. Мрак слишком хорошо знает сам себя.

Длинная рука метнулась вперед и небрежно отбросила Тухломона от щели. Присев на корточки, Вольгенглюк заглянул в щель и хмыкнул.

– В подарок, говоришь? Так-так… В Тартар захотел? Единственный тайник или еще есть? Ну, быстро! – Голос звучал сухо и наждачно, без заметной угрозы. Но в этом был весь Вольгенглюк – он никогда не угрожал и всегда действовал.

– Е-е-е-е-е…

У Тухломона были еще тайники, однако он так искренно зарыдал и затрясся, что пластилин, составлявший его тело, стал провисать и стекать на пол. На Вольгенглюка это не произвело ни малейшего впечатления. К фокусам комиссионеров и проделкам суккубов он привык давно.

– Слушай меня, расходный материал! Я сосчитаю эти эйдосы! Завтра ты принесешь мне ровно в три раза больше, и чтобы качеством были не хуже. Окажется на эйдос меньше – отправляешься в Тартар без возможности возвращения. Наши законы ты знаешь: даже за один украденный эйдос – лишение сущности. Я выразился ясно?

Тухломон заскулил и забился головой об пол, попутно производя сложные арифметические подсчеты. Вольгенглюк, зевая, щелкал хлыстиком по трубам. Театр одного актера имени Т. У. Хломона занимал его мало. Почувствовав это, комиссионер перестал растекаться и сел на полу.

– Можно сказать? – спросил он абсолютно нормальным голосом.

– Только не торгуйся!

– Нет-нет… Как вы могли такое подумать? Ни в коем случае.

– Говори!

– Э-э… Краем уха я слышал: у вас личные счеты к Эссиорху! Он избил вас! Сломал вам руку и нос… – быстро выпалил Тухломон, зная, что жизнь его повисает на волоске. Стражи мрака не любят неприятных воспоминаний.

Комиссионер осторожно поднял голову и решился посмотреть на лицо Вольгенглюка. Зрачки мертвой сельди покраснели. В этих глазах была гибель Тухломона.

– Дальше, – сказал сыскной пристав мрака все тем же треснутым, как старое зеркало, голосом. – Теперь тебе придется договорить до конца!

– Я случайно узнал: у Улиты и Эссиорха будет ребенок. Мальчик. Родится он месяцев через шесть.

– А ты откуда знаешь?

– О, я всегда ощущаю мгновение зарождения нового эйдоса! Это как вспышка новой звезды! Возникновение галактики!.. – затараторил Тухломон.

– Без поэзии! Твои предложения?

– Я доставлю вам его эйдос!

Мертвая сельдь сделала невозможное для рыбы – моргнула. Красные прожилки укрупнились.

– И как ты собираешься это устроить? Думаешь, младенец произнесет формулу отречения? – спросил Вольгенглюк.

– Ни в коем случае! У ребенка есть мать. Пока ребенок в чреве, она может сделать это за него, – сказал Тухломон и на миг высунул язычок.

Вольгенглюк опустил голову. Смерть Тухломона исчезла из его глаз. Комиссионер безошибочно ощутил, что сыскной пристав доволен. Затем Вольгенглюк сделал рукой короткое движение. Тухломон осознал, что это означает, только когда пузырек из-под валерьянки описал полукруг и залип в изумленной ладони пластилинового гадика. Комиссионер мрака никак этого не ожидал. Он так поразился, что коленки выгнулись у него в противоположную сторону. СТРАЖ МРАКА ОТДАЛ ЭЙДОСЫ! Как же сильна должна быть ненависть!

– Сколько времени тебе надо?

– Ны-ны-ны… несколько месяцев! – наудачу выпалил Тухломон.

– Слишком долго! Жду до Нового года! Если первого января у меня в руках не окажется эйдоса этого младенца… – Вольгенглюк не стал договаривать. В его рыбьих зрачках ясно отпечаталась страшная смерть пластилинового гадика.

– А теперь спрячь это, и идем! – приказал Вольгенглюк. – И живее! Кое-кто желает тебя видеть!

– Меня? – пугливо переспросил Тухломоша, спешно соображая, как лучше поступить: захватить бесценный пузырек с собой или спрятать его на глазах у Вольгенглюка. Оба варианта Тухломону страшно не нравились.

Не тратя времени на уговоры, пристав мрака сгреб Тухломона за ворот и поволок за собой столь небрежно, словно это был пустой костюм. Дверь из подвала Вольгенглюк искать не стал и вышел сквозь стену. Протискиваясь вежливым лицом сквозь кладку, комиссионер чудом сберег свой пузырек, не обладавший способностью проходить сквозь предметы.

Дальше было еще хуже. Пристав мрака вроде особенно и не разгонялся, но Москва начала прокручиваться, точно валик машины для глажки белья. Каждым шагом Вольгенглюк отхватывал по улице. Только в одном месте они затаились у трубы, прижимаясь к дому: на высоте ста метров над городом проносилась боевая двойка златокрылых, сияющая на солнце так, что на нее нереально было смотреть. Один из златокрылых на ходу поднес к губам флейту, и одним притаившимся суккубом, хитро замаскировавшимся под девушку на рекламе новостроек, стало меньше.

Вольгенглюк втянул носом разлившийся запах духов.

– Обормот! Думал, если он охотится – за ним не охотятся! – сказал он сквозь зубы.

И снова Москва завертелась гладильным валиком. В районе улицы Хромова пристав мрака скользнул во дворик и остановился. Это был тихий, немосковский по духу жилой затончик. Два киоска стояли буквой «Г». В одном из них продавались фрукты и овощи, в другом – хлеб, крупы, соки. Продавщица хлеба сидела в киоске, ее подруга грелась на солнышке. Шагах в трех восточный дворник в надвинутой на лоб тюбетейке менял камеру в старом велосипеде «Кама». Случайно посмотрев на то, чем он разбортировал покрышку, Тухломоша принялся протирать глазки и тер их до тех пор, пока они окончательно не слиплись. На асфальте лежал серповидный бронзовый меч с золотой рукоятью, с вплавленным в нее громадным рубином.