Новогодние неприятности, или Семья напрокат (СИ) - Гранд Алекса

— Разминулись.

Пожимает плечами Ларин и лукаво мне подмигивает. Незаметно время близится к полуночи, мы включаем телевизор и готовимся слушать речь президента. Наполняем стаканы соком и хором запускаем обратный отсчет.

— Десять, девять, восемь…

На Красной площади бьют куранты, снежинки кружатся в воздухе в причудливом танце и опадают на землю, устилая ее пушистым покрывалом. И я зажмуриваюсь и с колотящимся сердцем загадываю желание.

Хочу, чтобы наша семья из фиктивной превратилась в настоящую.

— С Новым годом!

— С новым счастьем!

Поздравляем друг друга, крепко обнимаемся и принимаемся разворачивать подарки. От Деда Мороза Алиса получает планшет, от Демьяна — изящные золотистые туфельки для бальных танцев, ну, а я вручаю малышке игрушечный набор «Салон красоты». Там туалетный столик с банкеткой, механический фен, куча коробочек и шкатулок.

Вскоре у Лисы начинают слипаться глаза, и мы укладываем ее спать, после чего возвращаемся в гостиную. Опускаемся прямо на ковер и недолго молчим, купаясь в искрящихся эмоциях, как в фонтане.

Предчувствие волшебства повисает между нами. Телевизор выключен, посторонние звуки не отвлекают. Опустившийся на комнату полумрак мягко нас обнимает. Радужными вспышками мерцает гирлянда.

И я застываю, боясь пошевелиться и спугнуть магию.

— С Новым годом, Юль. Пусть он будет счастливым.

Повторяет Демьян и разжимает кулак. На ладони у него лежит элегантная подвеска с кулоном-каплей.

— Нравится?

— Очень.

Шепчу приглушенно и позволяю Ларину надеть мне на шею цепочку. От прикосновений его пальцев тело прошивает электрический разряд, напряжение скручивается в тугой узел внизу живота. А в следующую секунду он наклоняется и впивается поцелуем в мои губы.

Неторопливо, но властно. Так, словно имеет полное право на эту вольность и даже больше.

Глава 23.1

Демьян

Каждый год я устраиваю для Алиски праздник. Выбираю заранее подарок, гоняю Ленчика по магазинам и еду домой к родителям. Где уже наряжена елка, в холодильнике стоит селедка под шубой, а по телевизору идет обожаемая мамой «Ирония судьбы, или с легким паром». В духовке томится курица или утка с яблоками, кремом пропитывается «Наполеон», батя возвращается с рынка с мандаринами и банкой горошка, который забыли купить.

В десять мы садимся за стол, в двенадцать поднимаем бокалы, в двенадцать ноль пять жжем бенгальские огни, после чего звоним друзьям. Желаем друг другу счастья и благополучия, сетуем на то, что редко видимся, и прощаемся, так и не договорившись о встрече. В двенадцать тридцать съедаем по кусочку торта, сгружаем посуду в посудомойку и ближе к часу укладываемся спать.

В этот раз все иначе. Высоченные сугробы за окном, подпирающие небосвод разлапые ели, щекочущий ноздри запах хвои и древесины. Тени, отбрасываемые от гирлянды. Почти забытое ощущение эйфории, которое, казалось, пропало в далеком детстве. И пронзительная тишина, перебиваемая шумом нашего с Юлькой дыхания.

Ее бездонные голубые глаза проникают в самую душу, скулы кажутся острее, а ключицы хрупче. Ее красота завораживает и манит, лишает рассудка и не оставляет ни шанса на спасение.

Выбрасывай белый флаг. Сдавайся. Ты уже проиграл этой беззащитной уязвимости.

— Тебе нравится? — стараясь не думать о том, что дарить девушке украшение слишком банально, я осторожно защелкиваю замок на цепочке и застываю на миг.

Жду. Грудь распирает от ставшего колючим воздуха. Все системы работают на максимум. Подбираются к критической отметке. Заставляют капитулировать от едва различимого сиплого.

— Очень.

Заглушенные слоги врезаются в солнечное сплетение и запускают цепочку необратимых реакций. Тело само наклоняется вперед, рука движется вдоль девичьего позвоночника, пальцы запутываются в шелковых волосах.

Запреты больше не существуют. Границы стерты. И даже приближающийся к Земле метеорит не способен меня тормознуть.

— С ума сводишь.

Прижимаюсь лбом к Юлькиному лбу. Выдыхаю бесхитростное признание ей прямо в рот и впиваюсь в припухлые губы. Не целую ее — пью. Дегустирую, как выдержанное дорогое вино. Чем больше хлебаю — тем меньше напиваюсь.

Мозги заволакивает густым сизым туманом. Нас обоих колошматит так, как будто мы попали под тропический ливень и теперь трясемся от жуткой лихорадки. Озноб пробегает по коже, буйное пламя лижет внутренности, а свалившееся на нас безумие представляется правильным и закономерным.

Каждое движение высекает искру. Оседает болезненным томлением внизу живота. Подталкивает к дальнейшему наступлению.

И я подчиняюсь примитивным инстинктам. Надавливаю на Юлины плечи, заставляя ее лечь на пушистый ковер. Беру секундную паузу, чтобы немного схлынуло наваждение, но вместо этого только сильнее дурею.

Заглатываю убийственную дозу Юлькиного запаха и окончательно прощаюсь с остатками цивилизованности. Нависаю над распластанной подо мной девушкой, утыкаюсь носом в ее тонкую шею, вгрызаюсь зубами в трепыхающуюся жилку. И с трудом различаю сквозь густой туман нерешительное.

— Демьян…

Мои дорогие читатели, шлю вам мои крепкие объятья даже сквозь километры. Хочу верить, что у вас и ваших семей все хорошо. Берегите себя. Пусть мои истории так и останутся для вас безопасным островком.

С любовью, ваша Алекса!

Глава 23.2

Стопорюсь ненадолго. Перевожу дыхание. Скольжу языком по нежной венке. Такую дозу адреналина выхватываю, что все жизненные показатели шкалят.

Пульс достигает каких-то немыслимых высот. Мышцы превращаются в камень. Кровь закипает.

— Вкусная.

Высекаю сиплым полушепотом и продолжаю исследовать девичье тело. Ключицы острые. Впадинку между ними. Ямочку на щеке. Родинку в центре подбородка.

Не встретив сопротивления, я подцепляю край платья и тащу его вверх. Освобождаю Юлю от серебристой ткани, кляксой падающей на пол, и со свистом выдуваю из легких воздух.

Прикипаю к соблазнительным изгибам. Едва не давлюсь слюной, как незрелый пацан. Слетаю с катушек от лежащего передо мной совершенства.

— Идеальная.

Озвучиваю кажущееся аксиомой. Рывком дергаю с себя рубашку. Нетерпеливо бряцаю ремнем.

Юля не шевелится. Наблюдает за моими резкими движениями. Осторожно облизывает искусанные губы. Добивает жалкие крохи выдержки.

И я окончательно в ней тону. Отшвыриваю в сторону мешающие брюки. Каким-то чудом не превращаю Юлькино кружевное белье в лоскуты.

Снова нависаю над ней. Ныряю в бездну голубых омутов. Терзаю голодным поцелуем пунцовый рот.

Такое удовлетворение от вздохов ее хриплых испытываю, что становится страшно. Теряю над собой власть окончательно — вряд ли замечу, если сейчас случится землетрясение или по дому пронесется торнадо.

— Демьян…

Призывно шепчет Юля, когда я фиксирую запястья у нее над головой и уничтожаю последние миллиметры, разделяющие нас. Подается вперед и плавится в том же губительном пламени, что и я.

Близость ошеломляет. Рассыпается колючими искорками по коже. Пронизывает электричеством, как будто мы с Юлькой лучшие его проводники.

Каждое прикосновение воспринимается по новому — как будто раньше я не жил, не дышал, не любил. А сейчас освободился от невидимого груза, сбросил шоры с глаз и теперь топлю на максималках.

— Невероятная.

То ли говорю, то ли в мыслях транслирую. Не знаю. Реальность размазывается. Мы с Юлей несемся на космической скорости к пику и рассыпаемся там на атомы. Дрейфуем в невесомости, категорически отрицая гравитацию.

Кажется, не на ковре в затерянном среди снегов шале лежим — на покрывале из звезд.

Слова пропадают. Даже слоги — и те улетучиваются. Конечности опутывает сладкая истома. Веки тяжелеют и начинают слипаться.

По моему виску стекают бисеринки пота. Юлин лоб блестит от влаги. От нас мощной волной валит жар. И я готов бесконечно смотреть на ее припухлые губы, на маленькие ладони и на изящные ступни. И я бы остался на полу в гостиной до самого утра, если бы Алиса не спала в соседней комнате.