Я свидетельствую перед миром - Ян Карский

— Кажется, я заснул, — виновато пробормотал он. — Кто вы?

Я объяснил, что мне надо. Парень знал, что я приеду, и согласился перевести меня вместе с группой евреев через три дня. Он благополучно проделывал эти рискованные вылазки десятки раз и держался совершенно спокойно. Пока мы разговаривали, он надел теплую куртку и, обхватив меня за плечи, вывел на улицу:

— Пошли-ка поскорее, время дорого. Вам надо устроиться в деревне. Но сначала я покажу, где мы встретимся.

Он шел впереди широкими шагами, позевывая и потягиваясь на ходу. До условленного места было километра три с половиной. На меня он почти не обращал внимания. Чтобы завязать разговор, я спросил, почему он такой сонный. Он охотно рассказал, что прошлой ночью переводил на ту сторону очередную группу, а сегодня ему тоже не дали выспаться — то и дело приходили люди из новой группы, просили показать место встречи.

Мы перешли через ручей и оказались на поляне у мельницы.

— Вот здесь, — сказал проводник усталым голосом, как будто в сотый раз повторял одно и то же. — Встречаемся на этом месте через три дня, ровно в шесть. Ждать никого не будем.

— Я приду вовремя, — сказал я. — А где я могу пока остановиться?

— На другом конце деревни есть трактир. Он один-единственный, не ошибетесь. На обратном пути хорошенько запоминайте дорогу. Второй раз показать будет некому.

Я послушался и внимательно оглядел все вокруг: деревья, тропинку, ручей. Проводник подождал, пока я как следует осмотрюсь, и мы пошли обратно. Он шагал быстро и грузно, а один раз пошатнулся, и я заметил, что глаза у него полузакрыты. Я подтолкнул его локтем. Он мгновенно встрепенулся:

— Что такое?

— Ничего, но вы же спите. Я испугался, что вы споткнетесь и разобьетесь.

— Разобьюсь? Здесь? — Он презрительно посмотрел на ровную, покрытую грязью дорогу. — Да никогда, даже если напьюсь или ослепну!

Когда мы дошли до его дома, он без лишних слов свернул к нему.

Я действительно легко нашел трактир, который оказался на удивление приличным. Хозяин, старый морщинистый крестьянин, вопросов не задавал, но цену заломил изрядную, поскольку кое о чем догадывался. Три дня я прикидывался больным и не показывал носу из своей комнаты, чтобы не привлекать внимание. На поляну я пришел чуть раньше назначенного часа, но большинство беженцев уже были там.

Стемнело. Полная луна освещала поляну. Среди беженцев были старики, две женщины с малыми детьми на руках, молодые девушки и парни. Все — евреи. Должно быть, предчувствовали, что их народ будет безжалостно истреблен.

У всех в руках свертки, сумки, баулы. Кое-кто прихватил даже подушки с одеялами. Особенно выделялось семейство из восьми человек: пожилая чета с четырьмя дочерьми и двумя зятьями. Нам предстояло пройти двадцать километров по лесам и полям, так что вообще-то брать больных и младенцев не полагалось.

Но, видимо, наш проводник не очень строго следовал этому правилу — он только шикнул на матерей и велел им утихомирить своих отпрысков, которые разорались на всю округу. Женщины укачали и убаюкали младенцев, и мы пустились в путь.

Проводник шел впереди широким быстрым шагом, не глядя по сторонам и только изредка оборачиваясь, чтобы пресечь слишком громкие разговоры. Впрочем, вероятность встретить кого-нибудь, кто мог бы нас выдать, была невелика — стоял промозглый холод, кругом ни души, а голые деревья придавали пейзажу унылый вид.

Дорога петляла по лесу, огибала поля, мы переходили через речки и топкую грязь. Иногда казалось, что проводник сбился с пути, но он шагал так уверенно, что всякие сомнения отпадали. Если луна скрывалась за тучей, нас накрывала тьма, мы шатались, спотыкались, цеплялись друг за друга, падали, обдирали колени и локти, лица у нас были исцарапаны и забрызганы грязью.

Когда луна появлялась вновь, я видел перед собой обеих матерей. Исхлестанные ветками, растрепанные, измученные, они одной рукой держались за идущих впереди мужчин, а другой прижимали к груди ребенка. У нас оставалась свободная рука, чтобы отвести ветки или удержать равновесие, они же натыкались на все камни, корни и колючки и подчас еле удерживались на ногах.

Каждый раз, когда такое случалось, младенцы принимались хныкать, а мы все замирали от страха. Но у женщин хватало сил успокоить их лаской. Время от времени проводник останавливался, велел нам оставаться на месте и ждать, пока он разведает дорогу, а потом подзывал нас и поторапливал. Мы шли по извилистой тропе, о которой знали только местные жители, так что не было риска столкнуться с советским или немецким патрулем.

Наконец мы вышли из леса прямо на большую дорогу. Проводник тихонько позвал нас и радостным голосом сказал:

— Граница позади. Можете теперь спокойно отдохнуть.

Мы свалились на влажную землю под стоящими вдоль дороги деревьями. Проводник разбил нас на три группы, которые по очереди повел в деревню.

Первые две состояли в основном из женщин и стариков, мы же, остальные, сбились в кучку на опушке и дрожали от холода. Разговаривать не хотелось, каждый старался хоть как-то привести в порядок одежду. Когда проводник вернулся за нами, он облегченно вздохнул и сказал:

— Ну вот, еще одну партию перевел.

— Давно вы этим занимаетесь? — спросил я, чтобы нарушить гнетущее молчание.

— С тех пор, как немцы взяли Варшаву.

— И долго еще собираетесь продолжать?

— Пока Варшаву не отвоюют.

Он довел нас до деревни и повернул обратно. Мы, пятеро мужчин и одна женщина, зашли в трактир. Хозяин, шустрый старый еврей, встретил нас шутками и прибаутками — верно, хотел поднять нам настроение. И тут же сообщил последние новости. Гитлер обречен. В Голландии произошло наводнение, утонула целая немецкая армия. В самой Германии готовится заговор против Гитлера, и скоро его убьют. Германия и СССР — смертельные враги и вот-вот передерутся. Нарисовав такую радужную картину настоящего и будущего, хозяин напоил нас горячим чаем и предложил немного водки «по довоенной цене».

Всю первую половину следующего дня мы просидели в трактире, слушая россказни хозяина, а после обеда порознь пошли на станцию, расположенную в пяти километрах от деревни. Дочь трактирщика провожала нас. Несколько раз по дороге попадался советский патруль, и, чтобы не вызывать подозрений, мы поднимали сжатый кулак в коммунистическом приветствии.

На вокзале толпилось множество народу, все кричали, размахивали руками. В кассах билетов не было, но их продавали из-под полы втридорога. Дочь трактирщика за пять минут раздобыла шесть билетов до Львова. Львовский поезд уже был объявлен и прибыл почти вовремя. Доехали без приключений. Никаких проверок не было. Я заснул и даже успел немного отдохнуть в дороге.