Византийская принцесса - Елена Хаецкая

— Полагаете, кто-то из христианских воинов способен на грабеж, убийство или кражи? — осведомился Тирант.

Диафеб молча кивнул. Тирант посмотрел на него странно и сказал:

— Нет, мародерства и грабежей в моей армии не будет.

Вернувшись в лагерь, он приказал возвести большую виселицу, сказав при этом, что намерен повесить на ней семерых человек. Это было исполнено, и на холме, на открытом пространстве, так, что видно было и из Миралпейща, и из лагеря, воздвигли помост с перекладиной и подвесили семь веревок.

Сопровождаемый Диафебом, Сверчком и несколькими простыми воинами, Тирант лично приблизился к виселице и осмотрел ее, а осмотрев, остался доволен. Он щедро заплатил плотникам и отпустил их.

— Кого вы намерены здесь казнить? — тихо спросил Диафеб.

Тирант повернулся к нему и опять глянул на брата очень странно — как бы забавляясь.

— Эти бедняги уже доставлены, — ответил он. — И ожидают своей участи без страха, я надеюсь.

Горожане и многие из греческой армии рвались поглазеть на казнь, однако по распоряжению севастократора к помосту никого близко не подпускали. Солдаты выстроились таким образом, чтобы все происходящее было видно хоть и хорошо, но издалека.

Герцог де Пера, который также вышел из своего шатра и поднес ладонь к глазам, щурясь, оставался в недоумении.

— Что он затеял? — обратился герцог к своему приятелю, графу де Сен-Жорди. — У вас глаза помоложе. Что вы видите?

— Севастократор сидит на лошади и разглядывает помост и виселицу, — сказал граф де Сен-Жорди. — Рядом с ним, кажется, его кузен… Палачей двое. Осужденные одеты в саваны, с закутанными головами. Они ничего не видят, идут еле-еле, ноги заплетаются.

— Немудрено, — кривя губы, заметил герцог де Пера, — ведь им предстоит позорная смерть за какие-то позорные дела. А трус никогда не умрет достойно.

— Странно, что он не допускает к помосту толпу, — сказал граф.

— Ничего странного, — отрезал герцог де Пера. Теперь он был целиком и полностью на стороне севастократора. — Наверняка у этих осужденных негодяев остались какие-то приятели. Незачем давать им возможность поднять бунт и устроить беспорядки.

— Полагаете, в этом дело? — спросил Сен-Жорди.

Герцог де Пера пожал плечами.

Первый из преступников закачался в петле, за ним — второй. По толпе прокатились вздохи, послышались вопли и громкий свист. Все перекрыл звук рожка, и затем раздался громкий голос глашатая, который кричал, обращаясь к горожанам:

— Смотреть и слушать! Смотреть и слушать! Этот преступник и гнусный негодяй был захвачен в тот самый час и миг, когда он хотел обесчестить женщину! И всякий, кто захочет обесчестить женщину, будет повешен по приказу севастократора!

Глашатай отъехал от прежнего места и повторил возглас, на сей раз направляя свой мощный голос в сторону лагеря.

И пока он говорил все это, на виселице появился второй казненный. И снова раскачивалось тело, а глашатай объявлял:

— Сей ничтожный и низкий человек был уличен в мародерстве и в том, что он обдирал с трупов все ценное и складывал к себе в мешок, и даже в том, что, застав кого-то на поле боя не убитым, но только раненым, наносил несчастному последний удар или, того хуже, бросал его умирать! И за это он был повешен. За подобное же преступление будет повешен любой!

Третий казненный взял продовольствие у местных жителей и отказался платить, что было приравнено к грабежу.

— Севастократор запрещает брать без платы хлеб, вино, одежду или что-либо другое! И всякий грабитель, чью вину сумеют доказать, будет без жалости и снисхождения повешен!

— …повешен, повешен!.. — разносилось над полем, улетало за городские стены, металось между палаток военного лагеря.

— И каждый, кто войдет в церковь, дабы украсть из нее, и каждый, кто затеет ссору, закончившуюся кровопролитием, будет повешен, повешен, повешен!..

Наконец все семеро были подняты на виселицу. Они были, точно младенцы, спеленуты по рукам и ногам: в саванах из рогожи, со связанными щиколотками и с веревкой поперек живота.

— Дьявольские плоды растут на этом дереве, — сказал герцог де Пера, обращаясь к самому себе, ибо его собеседник уже ушел в свой шатер. — Но когда же севастократор успел произвести расследование столь многих преступлений? Однако надо отдать ему должное: вряд ли теперь в городе или лагере начнутся беспорядки. Во всяком случае, в ближайшие несколько дней.

Он прошелся взад-вперед, потирая руки, и видно было, что происходящее не на шутку занимает его.

Когда Тирант вернулся, герцог де Пера подошел к нему и заговорил:

— Я видел то, что вы сделали.

— Правда? — Севастократор чуть улыбнулся. — И что же вы видели?

— Скажите, — настойчиво попросил герцог, — как вам удалось так быстро отыскать преступников?

— В преступниках никогда нет недостатка, и разыскать таковых не составляет труда.

— Неужто они совершили все те преступления, за которые их повесили?

— Во всяком случае, никаких других преступлений они больше не совершат.

Тирант перестал улыбаться. Герцог увидел, что севастократор едва держится на ногах от усталости, но это стало заметно лишь теперь, а прежде Тирант выглядел очень веселым и оживленным.

— Прошу вас, зайдите в мой шатер и освежитесь, — забеспокоился герцог. — Как вы себя чувствуете? Я сожалею, что докучал вам вопросами. Хочу угостить вас вином из моих виноградников. Я возил с собой. Такого вы еще не пробовали.

— Благодарю, — сказал Тирант.

Он вошел в шатер герцога и опустился на раскладной стульчик с сиденьем из шкуры леопарда и с ножками из резного черного дерева.

Герцог велел подать севастократору неразбавленного вина и, пока Тирант утолял жажду, внимательно его рассматривал.

— Вы должны беречь себя, — посоветовал ему герцог де Пера. — В молодые годы мы считаем, будто запасы сил у нас неограничены, однако это прискорбное заблуждение. И молодость, поверьте мне, оставляет человека слишком скоро.

— Но у меня нет времени для этого, — ответил Тирант.

— Кто были эти казненные? — спросил герцог де Пера. — Кого вы повесили?

Тирант долго молчал, прежде чем ответить, и наконец сказал:

— Обещайте никому не говорить.

Герцог приложил руку к сердцу.

— В таком случае, я открою вам правду, — произнес Тирант. — Эти бедняги, которые служат теперь устрашением для бунтовщиков, — просто убитые солдаты, которых я подобрал на поле боя. Я не знаю, кто они.

— Вы опозорили их, — не веря услышанному, вымолвил герцог. — Вы жестоко надругались над телами ни в чем не повинных людей!