Ребята с нашего двора - Эдуард Шим

— Давно подозреваю, Валечка, что эта работа вам не по душе.

— Да нет же! Я согласна отработать свой срок, и даже с энтузиазмом! Но чем приходится торговать?! Какого сорта продукцией?! Ну, вот это, например, ну что это такое: «… Шар земной, лысеющий шар земной, изборожденный горами и дюнами, точно лоб человека, объятого думами…» Шар — точно лоб! Да еще лысеющий! Да еще изборожденный горами! И за эту чепуху я должна брать с людей деньги! Не понимаю, хоть убейте… Или я какая-то недоразвитая, или половина этого товара — чудовищный брак, и я обязана защищать от него покупателей!

Николай Николаевич взял у нее книжку, перевернул мизинцем страницу.

— Г-хм… Да, стихи не чеканные… Но рядом, Валечка, есть недурные строки. А иногда попадается просто хорошая. Почему не обрадоваться даже одной хорошей строке?

— Нет уж, спасибо! Я продам бракованную рубаху, скроенную шиворот-навыворот, и скажу: в ней есть отдельные хорошие ниточки! Вы обрадуетесь?

Валечка в гневе заломила подрисованную бровь, смотрела негодующе. Николай Николаевич деликатно сказал:

— Есть разница, Валечка, между поэзией и… г-хм… изделиями легкой промышленности.

— Везде требуется качество! Прежде всего качество!

— Разумеется, Валечка. Но стихи… как бы это выразиться, г-хм… они живые. Их надо воспринимать как нечто одушевленное. Вот вы встретили ребенка, у него удивительные синие глаза. Кажется — мелкая деталь, правда? Но это же прекрасно…

Николай Николаевич улыбнулся продавщице, забрал свои покупки и зашаркал к выходу, останавливаясь почти у каждого прилавка.

Продавщица не сразу очнулась от задумчивости, когда к прилавку подбежал — щеки бледные от волнения, кепочка набекрень — Алексей Петухов.

— Девушка!!! Поступила к вам книга под названием «Ступеньки»?

— Нет.

— Стихи! Такой сборничек! «Сту-пень-ки»!

— Я же вам говорю, что никаких «Ступенек» нет.

— А мне позвонили, что уже поступила в продажу! Вы проверьте, девушка!

Петухов алчущим взглядом ощупывал прилавок; названия путались, буквы двоились и прыгали у него в глазах.

— Да вот же она!!! — Рука Петухова дернулась и схватила маленькую, в неброском переплете книжицу.

— Ах, эта, — сказала продавщица. — Простите, я не расслышала название. Да, сегодня получили. Будете брать?

— Беру! Выписывайте!

— Восемь копеек, прямо в кассу.

— Но мне требуется много экземпляров!

— Сколько же?

— Все, сколько есть в магазине! — выпалил Петухов.

— То есть как это все?!

— Я хочу купить все до единой! Всю партию, которую завезли!

— Подождите, гражданин. А если у нас — пятьсот штук? Тысяча? Я не знаю, сколько их привезли!

— Пускай будет тысяча! Беру! Выписывайте чек!..

Продавщица была ошарашена. Впервые в ее практике встретился человек, делающий такие закупки.

— Простите… вы от какой-нибудь организации? Берете по безналичному расчету?

— Нет, — сказал Петухов. — За наличный! Плачу сразу!

— Не знаю, разрешается ли отпускать столько книг в одни руки. Я должна навести справки.

— Девушка, да какая вам разница?! — взмолился Петухов. — Это же не дефицитный товар! Не автомобиль «жигули»! Очередь тут не выстроится, можете мне поверить!

— Я все-таки должна навести справки. Подождите немного. Скоро придет заведующая, она даст указание.

— А без заведующей нельзя?

— Потерпите несколько минут, гражданин. Ведь книжку-то не раскупят, правда же?

Петухов отступил от прилавка, поискал глазами какое-нибудь укромное место. Ему не хотелось торчать у всех на виду. Он зашел за бетонную колонну, привалился к ней плечом. Невидяще уставился на портреты классиков, украшавшие стену.

Лев Толстой — с бородою до пояса, юный Лермонтов, мечтательный Пушкин свысока смотрели на Петухова. Казалось, они сдерживают усмешечку, все понимая.

Петухов дернул плечом и отвернулся от классиков.

А в этот момент к поэтическому отделу подошли две старшеклассницы. У обеих колотились по длинным ногам портфели, у обеих сверкали модные очки, похожие на автомобильные фары.

— Вознесенский на пластинке есть?

— Кончился, — сказала продавщица.

— А Евтушенко?

— Кончился.

Школьницы одинаковым жестом поправили очки.

— А что же у вас есть-то?!

— Петухов сегодня поступил, — сказала продавщица. — Сборник «Ступеньки», восемь копеек. Не желаете?

Петухов, стоя за колонной, услышал эти слова. И увидел, как продавщица взяла с прилавка маленькую книжечку.

Старшеклассницы склонились, разглядывая обложку.

— Ты о нем что-нибудь слышала, Машка? Наверняка производственная тематика.

— Кажется, у него что-то было в журнале «Юность»… — Мучительные морщинки возникли на конопатом лице подружки. — Или в этом, как его… Помнишь?

— В этом был Пастухов! — сказала черненькая подружка. — Пастухов! И не со стихами, а с детективом. И с трубкой в зубах.

— Да, правильно… — кивнула конопатенькая. — Но тогда… может, радиостанция «Юность» передавала? Где-то я что-то такое помню…

— Машка, ты меня изумляешь! — сказала черненькая. — Тебя пригласили на день рождения в культурную семью! А ты принесешь Петухова! За восемь копеек!

Книжечка шмякнулась обратно на прилавок. А стоявший за колонной Алексей Петухов, жалко улыбаясь, отвел глаза в сторону.

3

Сережа, Вера и Павлик шли мимо книжного магазина. Павлик, что-то заметив, прильнул к витринному стеклу.

— Ребята, кажется, мы прозевали историческое событие! У прилавка дежурит Петухов. Наверное, вышла его книжка!

— А зачем он дежурит? — спросил далекий от поэзии Сережка.

— Наблюдает за покупателями! Все авторы бегают смотреть, как продается их сочинение!

— Прославится теперь, — сказала Вера. — Нос задерет. Давай те зайдем, поздравим его. И купим по книжечке.

— Не надо, — сказал Павлик. — Мы не те покупатели, которых он ждет.

— А других-то я не замечаю, — сказала Вера, тоже наклонившись к витрине.

— Да, желающих маловато.

— Поэзия затоварилась, — сказал Сережка. — Нет спроса. Зато самих поэтов развелось тьма-тьмущая.

— Что за выражение?! — сказал Павлик. — Поэты не разводятся. Их рождает время.

— Во-во, — подтвердил Сережка. — Их не сеют, не выращивают. Они сами произрастают.

— Без намеков! — сказал Павлик.

Вера посмеялась, спросила:

— Как думаете — у нашего Петухова настоящий талант?

— Талант — категория неопределенная, — сказал Сережка.

— Почему это? — возразил Павлик. — Определить очень просто. Талант — это подаренные природой дополнительные возможности. Одного человека бог наделяет лопатой. Другого — землечерпалкой. Третьего — шагающим экскаватором. Я привожу близкий тебе пример. Чтоб ты понял.

— А чем бог наградил Петухова? — спросила Вера.

— Затмением в голове, — сказал Сережка. — Имеет такую профессию, такие руки — и тратит время на ерунду. Вкалывал бы как следует — тогда про него бы стишки сочиняли. Я предпочитаю не воспевать, а быть воспетым.

— Всех сразил наповал! — сказал Павлик. — А не боишься, что будет отражен твой мыслительный уровень?

— Хватит вам! — приказала Вера. — Надоели.

Напротив книжного магазина был подземный переход. В его тоннеле, освещенном неоновыми трубками, шла бойкая торговля. Пожалуй, более успешная, чем в магазине. Тут громыхали мокрыми ведрами цветочницы, вертелся лотерейный барабан. Дяденька с тугими щеками продавал пирожки, испускавшие последний пар. Подошел к лотку Николай Николаевич, держа под мышкою связку книг. Приобрел за десять копеек пирожок, стал его кушать. А чтобы этот процесс зря не отнимал его времени, Николай Николаевич раскрыл один из купленных сборников — и углубился в чтение.

Николаю Николаевичу совсем не мешала толчея. Он не замечал прохожих, не слышал криков еще одного продавца.

А этот продавец — парень в лоснистом, как голенище, кожаном пиджаке — орал на весь подземный переход: «… Соблюдайте современную диету!! Вот книга, пока единственная!!! Научно обоснованный режим питания, последние экземпляры!!!».

Полезная книга шла нарасхват.

— Петуховские стихи так не рекламируют… — задумчиво сказала Вера.

— Ну и что? — спросил Сережка. — Население без его стихов как-нибудь проживет. А без правильного питания можно коньки отбросить.

— Нет, все-таки несправедливо, — сказала Вера.

— Что предлагаешь? Перевернуть эти лотки?

— Мы сделаем иначе, — сказала Вера.

4

Заведующая задерживалась, и Петухов изнывал, прячась за колонной. Торчать здесь было так же приятно, как у позорного столба.