Темная лошадка. Возвращение - Архангельская Мария Владимировна

Тогда Канхо с Давиной проговорили больше трёх часов. Генерал не приказывал – он просил, и Давина сама не поняла, как согласилась. Новую операцию с её участием готовили долго и тщательно. Все доступные воспоминания Конверса заблокировали, постаравшись сделать это поаккуратнее, его новую биографию продумали до мелочей. Всё это время Давина с ним не встречалась, хотя постоянно чувствовала его где-то на краю сознания, но на эту их связь она быстро научилась не обращать внимания. В конце концов, она была телепатом, а телепаты и эмпаты либо учатся абстрагироваться от чужих чувств и мыслей, либо сходят с ума. И вот очнувшегося Конверса успешно убедили, что его травма получена в боях за Федерацию, и после лечения в госпитале отправили в тренировочный лагерь, чтобы после приписать к десанту одного из кораблей. И он растворился в массе десантников, оставшись неузнанным, став одним из многих, спрятанный там ото всех…

Да уж. Спрятали факел в темноте.

Не то, чтобы Давина предвидела, что может получиться из новоявленного Райана Танни, но его активность её не удивляла. Её же задачей было «открыть» телепатические способности в своём телохранителе, после чего держаться поблизости, по мере возможности выстраивая с ним дружеские и доверительные отношения. Что благодаря их связи она смогла видеть всплывающие в его снах воспоминания, оказалось сюрпризом, но сыграло лишь на руку. И всё это время она напряжённо присматривалась к нему. Ведь это был враг, человек, развязавший страшную войну со своей бывшей родиной, устроивший настоящий террор против своих собратьев-псиоников, причём всё это – безо всякой видимой причины. Должно же это было проявиться… ну хоть в чём-нибудь! Но нет, она видела перед собой нормального человека, смелого, решительного и, пожалуй, доброго. В нём не просматривалось ничего от маньяка, оголтелого властолюбца, неуёмного вояки, вплоть до потери здравого смысла не представляющего, куда себя девать в дни мира. Лишь иногда, когда его глаза вспыхивали холодным стальным блеском, а на лице появлялось выражение непреклонной решимости, готовности смести все препятствия или расшибить себе голову, но не отступить, тогда Давине начинало казаться – вот оно. Но каждый раз чувство справедливости заставляло её признать: на его месте она поступила бы точно так же. Если бы хватило сил.

Что до дружеских отношений, то тут задача оказалась выполнена и перевыполнена. Да, – поначалу Давина старалась держать дистанцию, пытаясь убедить себя, что выполняет приказ и только. Но уж слишком сильные, хоть и неоднозначные чувства Райан в ней вызывал, и не последними из них были восхищение и искреннее уважение. И когда она ловила на себе столь же восхищённый, уважительный или ласкающий взгляд, это не могло не льстить. Давина чувствовала себя дрессировщицей, сумевшей приручить мутировавшего тигра с Новой Бенгалии – огромную, смертельно опасную тварь, способную, тем не менее, на настоящую преданность тому, кто сумеет завоевать её расположение. Не раз и не два она ловила себя на мысли, что встреться они при иных обстоятельствах… Вот только выяснилось, что никаких «иных обстоятельств» уже и не нужно. Тогда на Парадизе, когда он поцеловал её, а Давина оттолкнула его и убежала, она ещё долго сидела без сна в своей спальне. Больше всего она боялась тогда, что он войдёт к ней, но если бы он всё же вошёл, она стала бы счастливейшей женщиной на свете. Однако он не вошёл.

И потому чем дальше, тем страшнее ей становилось. Ведь однажды он вспомнит всё. И что тогда? Как он отнесётся к ней, обманщице, всё знавшей и использовавшей его самого и его чувства к ней? Да, по приказу, да, из-за государственной необходимости, но когда это кого-то оправдывало в глазах обиженного? Давина чувствовала себя преступницей, хотя её ещё никто ни в чём не обвинял. Она поклялась себе, что, когда всё это кончится, когда они найдут наконец эту проклятую Тёмную звезду, она расскажет ему обо всём, и будь что будет. Если он ещё не вспомнит сам, и плевать, что командование этого не одобрит. Она больше не могла так жить, так пусть он решает, как быть дальше, и захочет ли он после этого её видеть. Но правда раскрылась неожиданно, застав её врасплох. Она пожертвовала собой, дав остальным шанс уйти, да, всё правильно… Но ею двигала не только жертвенность. Это было глупо, но обречь себя на смерть или плен в тот момент оказалось легче, чем ждать, какими глазами Райан посмотрит на неё, когда они выберутся и он в полной мере осознает всё, сказанное ему Игеном.

Зашелестела, распахиваясь, дверь, и в камере появились двое в броне и с оружием. Один встал у двери, а второй поставил около койки Давины лёгкую металлическую табуретку. Давина не шевельнулась. За оставшейся открытой дверью послышались шаги, и в камеру вошёл консул собственной персоной. Кинул долгий взгляд на охранников, и те, не дожидаясь приказа, вышли. Александр сел на табурет, и некоторое время они с пленницей молча смотрели друг на друга.

– Так как же получилось, что Симон оказался у вас? – спросил наконец Иген. – Полагаю, теперь уже нет смысла хранить эту тайну?

Космодром на Посейдоне был только один, на самом крупном острове небольшого архипелага в северном полушарии планеты. Ответ на запрос о посадке пришёл сразу же – ттартиф не любили, когда на орбите болтались корабли, могли и ракетой долбануть, благо соответствующие технологии были им кем-то проданы ещё в самом начале установления торговых отношений. А когда стало ясно, что пришельцы в любом случае не оставят их в покое, посейдонцы вздохнули, вытребовали чертежи стартовых и маневровых двигателей и устроили над планетой собственную сеть спутников связи и обороны. Людские власти после этого понадеялись, что теперь им удастся заманить ттартиф к себе, что, конечно, было бы сопряжено с некоторыми трудностями, ведь воздухом аборигены дышать не могли, но всё же вполне возможно. Однако оказалось, что ттартиф интересовала только собственная безопасность и немного – удобство прилетающих с товаром гостей. Ни один из уроженцев водных глубин так до сих пор планету и не покинул.

Теперь, во время войны, всем было не до торговли, а потому кораблей в космопорту было мало и очереди на посадку ждать не пришлось. Даже пожелай того Рауль с Райаном, предлога для задержки им бы найти не удалось, и «Зимородок» нырнул в атмосферу. Впрочем, совсем перебить жажду наживы не удалось даже войне: когда яхта благополучно села, оказалось, что на соседнем секторе поля стоит корабль неприятно знакомых очертаний. Одно утешение – не военный.

– Союз или Альянс? – спросил Райан, когда трап опустился и они с Игнасио и Ульрихом вышли на поле.

Игнасио пожал плечами. Старик явно был не в духе и потому немногословен.

– Альянс, – уверенно сказал Ульрих. – Видишь панели на маневровых двигателях? Мы таких излишеств не делали. Зачем, когда при посадке можно просто развернуться брюхом к земле? Вы вообще обожаете портить то, что копируете у нас.

– Приспосабливать, – уточнил Райан, но Лей лишь презрительно фыркнул.

Подгонять транспорт к трапу никто не стал, и к федеральному сегменту космопорта пришлось идти пешком, к счастью – не очень долго. Пока они шли, с космодрома взлетел ещё один корабль, судя по всему – грузовой челнок, но он был слишком далеко, чтобы определить, кому он принадлежит. Ттартиф упорно сохраняли нейтралитет в любых конфликтах, их девизом было: торгуем со всеми или ни с кем. Достать их в их глубинах было довольно затруднительно, разве что забросать бомбами весь океан по всей планете, но на это мало кто решился бы пойти. А потому, пройдя контроль и выйдя в – небольшой – городок, путешественники сразу же наткнулись на компанию, говорившую на одном из диалектов Внешних планет, ныне вошедших в состав Альянса. А вскоре, проходя мимо бара, они разминулись с несколькими направлявшимися выпить дейнебами, явно из бывших вояк, причём один из них окликнул Лея как старого знакомого. Ульрих в ответ махнул рукой, не замедляя шага. Казалось странным, что представители враждующих сторон мирно уживаются бок о бок, но ттартиф на своей территории сумели наладить неплохой контроль за гостями. Конечно, это не значило, что тут можно потерять бдительность, но открытой вражды они не допускали.