Преподобный Симеон Новый Богослов (949-1022) - Василий (Кривошеин)

Кратко выразить отношение пр. Симеона к Св. Писанию можно было бы следующими словами его Главизн, в которых он высказывается особенно рассудительно: «Познавательно стяжавший в себе Бога, дающего людям познание, прочитал все Святое Писание и собрал весь плод пользы от чтения и уже не будет более нуждаться в чтении книг. Почему так? Потому что обладающий как собеседником Тем, Кто вдохновил написавших Божественные Писания, и посвящаемый Им в сокрытые неизреченные тайны сам будет для других богодухновенной книгой, содержащей новые и ветхие тайны, написанные в ней перстом Божиим, как все совершивший и почивший в Боге, первоначальном совершенстве, от всех своих дел»[517]. Дух всегда открывает скрытый смысл Писания: «Вот что я нашел телесно находящимся в богодухновенных Писаниях и чему духовно научился от Духа и написал для вашего удостоверения, не уклонившись от этого по большой любви»[518]. Для пр. Симеона верность преданию, послушание Писанию, согласие с учением отцов не находились в каком-либо противоречии с тем, что он сам говорил и проповедовал, потому что тот же Святой Дух, Который вдохновлял их, с такой силой побуждал его писать, что молчать он не мог. О невозможности хранить молчание и о силе, заставлявшей его говорить, лучше всего свидетельствуют Гимны пр. Симеона. «А сейчас, — спрашивает себя пр. Симеон, — чего хочет эта странная вещь, которая во мне происходит, чем же желает быть это страшное потрясение, в данный момент совершаемое?»[519]

Он чувствует, что что-то большее происходит в нем, чем в людях былых времен, хотя он и лишен их добродетели: «Постигая себя, я прихожу в исступление и не имею силы переносить происходящее во мне, блуднике от утробы матери, от Бога, создавшего словом всю тварь. То, что трепещу помыслить, как же напишу словом? Какая рука послужит, какая трость напишет, какое слово выразит, какой язык выскажет, какие губы проговорят то, что во мне видится происходящим и совершающимся целый день?»[520] Он чувствует, что в нем происходит нечто совершенно новое, такое, что заставляет его думать, что «он больше всех, бесстрастный, и святой, и мудрый богослов», хотя подобные мысли у самого у него вызывают иронию[521]. Он благодарит Бога, дающего ему силу писать для пользы своих современников: «Благодарю Тебя, что Ты помиловал меня и дал мне видеть это и так написать и провозгласить тем, кто со мною, Твое человеколюбие, чтобы и теперь были бы посвящены в тайну народы, племена и языки, что Ты милуешь всех тепло кающихся наравне с апостолами Твоими и всеми святыми»[522]. Несмотря на свое недостоинство, пр. Симеон чувствует, что он обязан говорить: «Я, Владыка, даже если хочу, не в силах говорить, ибо что я вообще скажу, будучи нечистым и мыслями, и действиями, и всеми размышлениями? Однако я уязвляюсь душой, воспламеняюсь внутренностями, желая говорить с Тобою, хотя бы немного, о Боже мой»[523]. Пр. Симеон снова говорит о невозможности молчать: «Как я вынесу, как перенесу, как вообще понесу или как выскажу это великое чудо, происходящее во мне, блудном? Ибо я не терплю молчать, Боже мой, и покрывать глубинами забвения дела, которые Ты совершил и творишь ежедневно с теми, кто непрестанно взыскует Тебя и прибегает к Тебе покаянием, чтобы и я, как лукавый раб, скрывший талант, не был справедливо осужден, но говорю, открывая это всем, и передаю письму Твою милость, и рассказываю последующим поколениям, о Боже мой»[524].

При всей преданности церковному преданию, пр. Симеон ясно чувствовал, что имеет сказать нечто, свойственное ему лично, не для того, чтобы возвестить новые истины, но чтобы указать новый путь жизни, который в действительности является лишь возвращением к жизни апостольской. А это несомненно вызывало враждебность его современников[525].

3. Познание Бога и богословие

Вера в Бога христианского предания и личного опыта, неведомого и вместе с тем открывающегося, ставит пр. Симеона перед проблемой познания Бога и побуждает его рассмотреть, каким образом наша вера в Него и наш опыт Его присутствия могут быть выражены. Иначе говоря, встает вопрос богословия и его отношения к духовной жизни христианина. Как и можно было ожидать, пр. Симеон восстает против всякого отвлеченного и книжного богословия, лишенного духовной основы. Мы бы сказали — схоластического, если бы этот термин не отсутствовал в писаниях пр. Симеона. Так, он ополчается против светских ученых, «имеющих вид благочестия… тех особенно, кто воображает превзойти других знанием и словом и думает, что носит царское начертание, чтимых и почитаемых многими в качестве мудрых и благоговейных, но тем не менее не отличающихся невидимыми движениями души от богатых пороками»[526]. Не ученостью приобретается познание Бога, «ибо если бы посредством образования и учения давалось бы нам… познание истинной премудрости и знания Бога, какая была бы нужда в вере, или в Божественном крещении, или в причащении самих тайн? Никакой, несомненно!»[527] Знание веры и таинства противополагается здесь ученому знанию. Вообще, светская мудрость без откровения свыше не дает проникнуть в тайны Божий. Приведя слова Христа (Мф. 11, 27), пр. Симеон говорит, что «такими и такого рода словами (Христос) затыкает бесстыдные и бездверные уста говорящих и считающих возможным посредством внешней мудрости и изучения наук познать действительную истину, Самого Бога, и приобрести познание сокровенных тайн в Духе Божием… ибо кто из людей на земле, мудрых или риторов, или кто другой из ученых, кроме как из очищенных умом крайней философией и подвигом и поистине имеющих обученными душевные ощущения, смог бы познать без откровения свыше, от Господа, одной человеческой мудростью, сокровенные тайны Божий, которые открываются посредством умного созерцания (νοεράς θεωρίας), действуемого Божественным Духом в тех, кому дано и всегда дается познавать это благодатию свыше»[528]. Как мы можем видеть, пр. Симеон не просто отвергает всякое ученое исследование, но противополагает ему «умное созерцание», действуемое Святым Духом. Он видит очень важное различие между созерцанием и знанием посредством понятий. «Не только это, — говорит он, — но и самые среди нас почитаемые бессмысленно полагают, что созерцание, бываемое в достойных посредством одного Духа, то же, что и воссоздание понятий в их разуме»[529].

Не только светские ученые занятия, но и чтение отцов, когда кто не имеет их духа, не ведет к истинному познанию Бога. «Мы думаем, что одно чтение, — говорит он, — боговдохновенных писаний святых есть постижение православия, и считаем это точным и верным знанием Святой Троицы»[530]. Пр. Симеон восстает против тех, кто читает отцов с единственной целью блистать своей начитанностью: «Говорить и высказываться о Боге и исследовать то, что к Нему относится, и невыявляемое делать выявляемым и всем непонятное объявлять понятным — было бы признаком смелой и дерзкой души. И этим страдают не только те, которые осмеливаются говорить от себя о Боге, но и те, которые повторяют наизусть в древности сказанное против еретиков и переданное письменно божественными отцами и интересуются этим не для того, чтобы собрать, как плод, какую-нибудь духовную пользу, но чтобы быть предметом удивления у слушателей на попойках и сборищах и прослыть богословами. Это больше всего огорчает меня и приводит в уныние, когда я помышляю умом, как страшен такой образ действия и какой суд ожидает этих дерзких»[531].

Всему, что говорят эти богословы, пр. Симеон противопоставляет то, в чем мы уверились бывшими в нас действиями и харизмами Духа и самими священными установлениями и Евангелиями[532]. Дух Святой проявляется разно, но только Он является единственным источником всякого христианского познания: «Это (учение) верные получают посредством разнообразных знамений, загадок, зеркал, тайных и невыразимых энергий, Божественных откровений, неярких осияиий, созерцания слов творения (λόγοι της κτίσεως) и посредством многого другого… Но не только это, а Бог извещает их, как апостолов, посланием и пришествием Святого Духа. И они просвещаются более совершенно и научаются светом, как неизречен и невыразим… Бог, вечен и непостижим. Ибо всякому знанию и познанию… усыновлению и самому… знанию тайн Христа и знанию тайны Его о нас строительства и, одним словом, всему тому, что неверные не знают, а мы, удостоившиеся быть верными, можем знать, мыслить и говорить, всему этому мы научаемся посредством одного Духа»[533]. Потому что наш ум не может сам собою подняться на небо: «Наш ум во всяком случае нуждается в ком-нибудь, кто возвел бы его на небо и указал бы тамошние видения ему и открыл бы тайны Божий. Потому что, как невозможно птице без крыл взлететь на высоту, так и уму человеческому взойти туда, откуда он упал, если он не будет иметь предшествующего ему и возводящего его»[534].