Стеклянный дом - Ева Чейз

По лицу мамы я вижу, что она, как и я, подсчитывает дни: у нас осталось меньше двух недель. Она смотрит на Большую Риту. Ее голос смягчается, в нем слышится испуг:

– Вы упоминали девочку?

– Я… я не знала, что сказать. Связь оборвалась.

Мама выдыхает.

– Вы правильно поступили, Рита. Думаю, лучше будет не говорить Уолтеру о малышке. Пока не стоит. Вы ведь обещаете? Правда?

Большая Рита прикладывает руку ко лбу, как будто у нее разболелась голова.

– Идемте в дом. Пожалуйста. – Мама наклоняется к окну машины, устроив Леснушку на плече, и переходит на заискивающий тон. – Вы нужны малышке. Она так проголодалась. Посмотрите. Присосалась к моей шее, как осьминожка. Приготовите ей бутылочку?

Мама никогда сама не готовит молочную смесь. Может, она и не умеет. Подгузники она тоже не меняет и не стирает их в ведре – это делает Большая Рита каждое утро перед завтраком. Плещет их в вонючей коричневой воде своими длинными, как трубы, бледными руками.

Наконец Большая Рита медленно выходит из машины и направляется к дому, хотя на ее лице еще читается сопротивление.

– Вы хорошая девушка, Рита, – говорит мама.

За обедом мама съедает целых три картофелины и половинку бараньей отбивной. Большая Рита сидит молча, положив малышку на плечо, помогая ей срыгнуть, а сама едва притрагивается к еде – совсем на нее не похоже. Слышится стук садовой калитки, как будто кто-то только что прошел через нее. Опасаясь, что это Мардж, я выбегаю в лес и смотрю по сторонам. Никого не видно. Но я готова поклясться, что чувствую чье-то присутствие. Кто-то явился к нам в обход заваленной дороги, с тыла, через лабиринт леса.

После рулета, сочащегося сладким вареньем Мардж, я забываю о калитке и странном ощущении чужого присутствия. Все возвращается к нашему новому, но уже привычному распорядку. Мы с Тедди идем в гостиную, чтобы помочь Большой Рите переодеть малышку. Тедди зажимает нос пальцами. Пестрое бурое перышко влетает в открытое окно и опускается на пол. Я подбираю его, решаю, что это совиное, и щекочу ножку малышки пушистым кончиком. Она поджимает пальчики. Появляется мама, вся взволнованная, в руках – кружевные пинетки и серебряная погремушка, которая звенит, покачиваясь на ее мизинце. Вещи нашей сестренки, которые Большая Рита спасла из-под кровати родителей в Лондоне.

– Думаю, время пришло, – говорит мама.

Рита ахает.

– Ей так идет, правда? – Мама наклоняется, чтобы завязать пинетки, и вкладывает погремушку во влажный кулачок малышки. Та встряхивает игрушку, и комнату заполняют серебристые перезвоны, призраки умерших младенцев и мамина улыбка.

Покачивая малышку на руках, мама начинает ходить по комнате, а за ней – мы с Тедди. Я не вижу, как Большая Рита уходит наверх. Но когда я замечаю, что ее долго нет, то отправляюсь ее искать.

Большая Рита сидит, сгорбившись, над своим чемоданом и очень быстро закидывает в него одежду. Она оглядывается на меня – глаза красные, – но потом продолжает паковать вещи, заталкивая свои любимые детективные романы во внутренний карман. Но террариум стоит на полу рядом с другой сумкой. Это меня немного утешает. Пока террариум здесь, пока он еще не упакован, Большая Рита тоже никуда не денется.

Я вдруг вспоминаю вечер в Лондоне в прошлом году. Мы уже ложились спать, день был неудачный – в школе меня поймали на краже, я стянула у другой девочки грушевые леденцы, – а Рита погладила меня по голове и рассказала, как однажды в детстве она легла спать расстроенная и злая, а на следующее утро обнаружила, что у нее в террариуме поднимается целый урожай лютиков. Она решила, что это дух ее умершей мамы рассыпал семена внутри, пока она спала, – никакого иного объяснения быть не могло. Я думаю о том, что Большая Рита, как никто другой, умеет подобрать правильные слова, сказать то, чего ты никак не ожидаешь. Меня снова охватывает паника.

– Ты не можешь уехать.

– Я не могу остаться, Гера. – Она укладывает в чемодан темно-синие гольфы. – Где-то там молодая девушка уже все глаза выплакала, сожалея о своем поступке. И кто-нибудь непременно ее знает. Кто-нибудь непременно донесет.

Я вспоминаю качающуюся садовую калитку. Ощущение чужого присутствия.

– Здесь все всех знают. Если мы продолжим прятать здесь ребенка, у нас будут проблемы – большие проблемы, Гера.

Слезы обжигают мои глаза. Она говорит с такой уверенностью. Я вспоминаю про лечебницу, и у меня внутри все сжимается от страха.

– И неправильно, что вы с Тедди скрываете от отца такую важную новость.

– Но так живут все семьи.

– Не все, Гера, – тихо возражает она, качая головой.

У меня внутри что-то вспыхивает.

– Как будто у тебя нет секретов!

Она вздрагивает. Попалась.

– В чем твой секрет, Большая Рита? – подначиваю я, чтобы помешать ей укладывать вещи.

Ее губы дергаются.

– Оставь меня в покое, Гера.

Я набрасываюсь на чемодан, захлопывая крышку и с хрустом запрыгивая сверху. В картонной стенке остается вмятина.

– Я тебя не отпущу.

Рита закатывает глаза.

– Бога ради, Гера. Мне вообще не следовало сюда приезжать, понятно? Я совершила ошибку. Все, отойди.

– Ты все равно не проедешь по дороге.

– У меня есть ноги. Пойду пешком.

– А как же Робби? – Я отчаянно ищу хоть какие-то аргументы. – Он тебе нравится, я точно знаю.

– Не говори глупостей, – раздраженно отвечает она.

– Тебе некуда идти. И… И ты будешь по нам скучать.

Рита поднимает взгляд на меня. В ее глазах пробегает какая-то тень.

– Очень сильно, – тихо, почти шепотом говорит она.

Я смотрю на террариум, и меня охватывает почти безудержное желание растоптать еще и его. Меня пугает эта мысль, пугает ее разрушительная сила. Чувство потери – это злое чувство, тонкое, как прожилки в беконе, – всякий раз вызывает у меня желание что-нибудь разбить.

– Ты вырастешь чудесной девушкой, – говорит Рита, словно учуяв, как сильно я боюсь самой себя. У нее на такие вещи нюх. – Ты прекрасно справишься без меня, Гера.

Слезы начинают затекать мне в уши.

– Но я все время боюсь, что сделаю что-то плохое, что-то очень плохое, Большая Рита, и от этого кто-нибудь пострадает. А ты единственная, кто может меня остановить. – Это не ложь – не совсем ложь.

Она смотрит на меня и будто мысленно спорит сама с собой. Где-то за окном стучит дятел, понемногу дробя тишину.

23

Сильви

УБЕДИВШИСЬ, ЧТО ЭННИ крепко спит, я босиком крадусь к узкой лесенке, ведущей вниз. Темнота становится плотной и тесной. В тишине я слышу пульс моря за окном