'Небесный огонь' и другие рассказы - Олеся Александровна Николаева

— Путь твой лежит — в монашество. И поэтому завтра поезжай не в Москву, а к местному владыке и проси его тебя покрестить и постричь в монахи.

Как‑то так сказала ему Матерь Божия в тонком сне и исчезла.

Он так и сел и до самого раннего утра дивился этим неслыханным доселе словесам. Почему сразу — в монахи? Можно ведь и так потихоньку в храм заглядывать, попа попросить покрестить на дому. Можно ж — тайком! Он про такие случаи среди обкомовцев знал… Можно ж — тайным христианином быть. Говоришь что‑нибудь про коммунизм, а сам пальцы — указательный и средний крестиком сложишь, и, мол, в обратном смысле это все! Аллилуйя!

А с другой стороны — это ж не просто так: это ж Сама Матерь Божия ему сказала!

Вскочил он с кровати, натянул рубашку, брюки и ринулся к местному архиерею в резиденцию.

Стучит в ворота, стучит, наконец вышел заспанный послушник, увидел его, узнал в нем ответственного работника, глаза выпучил.

А тот все стучит:

— Пусти меня к владыке! — кричит. Взволнованный, красный.

А послушник спросонья решил, что тот вот так — без предупреждены! — рвется к владыке в неурочный час, чтобы его… арестовать, и не только не отпер дверь, но и сам на нее изнутри налег:

— Владыка, — кричит, — Бегите! Тут вас арестовывать приехали!

Спустился к ним владыка, велел дверь отворить. Уединились они с ответственным работником, и наконец архиерей ему и говорит:

— Сам я тебя крестить не буду — человек ты заметный в городе, скандала не оберешься. Но есть у меня один тихий приход, где служат монахи — практически это монастырек, скит. Мы тебя отвезем туда, окрестим, а там ты сам решишь, что тебе делать.

Так и произошло. Провел он целый день в архиерейских покоях, скрываясь в келье. А под покровом ночи владыка отвез его в этот скит и передал с рук на руки двум священномонахам. Они его и покрестили, да так он там и остался.

Но только его в тот же день, когда он у владыки прятался, хватились: куда пропал наш ответственный работник? И из города исчез, и в Москву не прибыл. С ног сбились, разыскивая его. Потом прошел какой‑то темный слух, что монахи его выкрали и держат в архиерейском подвале. Так ведь милиция приходила к владыке его искать!

А тот уже вовсю в черном подряснике средь лесов на клиросе «Святый Боже» читает, четки тянет, поклоны кладет… Там его и постригли с именем Гедеон. И тогда уже он сам решил легализоваться и объявился властям. Ну и путем взаимных уступок они и договорились, что партийцы оставят его в покое и закроют глаза на его славное партийное прошлое, а он обещал предать забвению все, что ему было известно о жизни номенклатуры. Потому что он очень уж много знал такого, чего человеку вне «системы» знать не положено. Вот так: баш на баш получилось.

Я с ним познакомилась, когда приехала в тот монастырек, где его сначала спрятали, а потом и постригли. Поздно вечером мы вышли с моим мужем подышать свежим воздухом, и вдруг мимо нас спортивной трусцой пробежали две фигуры в подрясниках. Послушники, подумали мы, поспешили по монастырским нуждам — один спортивный, а другой — не очень, потому что очень уж округленький. Прошлись немного, а те уже обратно бегут. Один — легко и ловко, а другой — еле — еле, с одышкой. Остановились мы под сосной, смотрим — опять бегут: один — как молодой олень, а другой — как тюлень: шлеп — шлеп, язык на плече.

«Что за диво?» — подумали мы и пошли в монастырскую гостиницу — спать. Наутро спросили знакомого иеромонаха:

— Кто это у вас тут по монастырю бегает по ночам?

— А, — понимающе кивнул он, — ну раз вы сами видели, вам скажу. Это наш новый насельник Гедеон взялся за нашего настоятеля, а то больно уж он полноват. Поит его травками и гоняет бегать вдоль монастырских стен, когда все спят.

И действительно — недавно я увидела этого настоятеля. Его было не узнать. Стройный, подтянутый, весь устремленный ввысь. На славу потрудился тогда отец Гедеон.

Сидели как‑то у нас дома с монахами за чаепитием и говорили о том о сем. Зашла речь и об искушениях.

— Все‑таки машина для мужчины — всегда соблазн, — сказал кто‑то из них.

— Это точно, — подхватила я. — Я знаю историю, как один мужик из семьи ушел ради того, чтобы не расставаться с машиной.

— Да ну, расскажи!

— Была у меня приятельница, которой очень нравился чужой муж. Она с ним вместе работала, и начались у них любовные отношения, к которым он относился как к легкой интрижке. Собирался он уже ее сворачивать, пока жена не узнала, да тут попал в аварию — самому‑то ничего, а машина восстановлению не подлежит. И он ужасно расстроился — тот, кто привык много лет сидеть за рулем, может понять человека, который вдруг вынужден повсюду передвигаться общественным транспортом. И в такой трудный для него момент эта его подруга покупает новый автомобиль и дает своему возлюбленному

Соблазн

Сидели как-то у нас дома с монахами за чаепитием и говорили о том о сем. Зашла речь и об искушениях.

Все-таки машина для мужчины — всегда соблазн, — сказал кто-то из них. Это точно, — подхватила я. — Я знаю историю, как один мужик из семьи ушел ради того, чтобы не расставаться с машиной. Да ну, расскажи!

Была у меня приятельница, которой очень нравился чужой муж. Она с ним вместе работала, и начались у них любовные отношения, к которым он относился как к легкой интрижке. Собирался он уже ее сворачивать, пока жена не узнала, да тут попал в аварию — самому-то ничего, а машина восстановлению не подлежит. И он ужасно расстроился — тот, кто привык много лет сидеть за рулем, может понять человека, который вдруг вынужден повсюду передвигаться общественным транспортом. И в такой трудный для него момент эта его подруга покупает новый автомобиль и дает своему возлюбленному на него генеральную доверенность: на, милый, пользуйся! А как он может им пользоваться, если он как раз собирался порвать с его хозяйкой? Пришлось ему отношения и продолжить.

И вдруг узнает об этом его жена. «Как же так! — кричит, — Как ты мог? Выбирай — или я,