Знатные распутницы - Бенцони Жюльетта

– Он не увидел, что произошло в моей комнате? В этом я очень сомневаюсь!

Действительно, Вольтер должен был быть слишком близорук, чтобы впасть в заблуждение относительно подлинного характера «диалога» между Эмилией и Сен-Ламбером. Тем не менее провинившаяся точно последовала советам своей подруги.

Вскоре она, облаченная в платье нежных оттенков, грациозно и легко, как ангел спаситель, опустилась в большое кресло у изголовья умирающего гения… в результате чего силы к нему вернулись.

– Покиньте это помещение, мадам! – закричал он. – Уходите, или я прикажу мои людям выкинуть вас! Я готовлюсь умереть. Моя смерть принадлежит только мне!

– Ну, ну, мой друг! Успокойтесь, же! Гнев, который я воспринимаю с большой болью, не даст вам ничего хорошего. Вы так бледны, что становится страшно. Вы должны беречь силы. Почему бы нам, как старым друзьям, которыми мы в конце концов и остаемся, не внести в дело некоторую ясность!

– Хватит разговоров, мадам. Я видел более чем достаточно!

– Вы вообще ничего не видели… или только очень мало! И поскольку сила вашего воображения соответствует вашей гениальности вы кое-что прибавили к этой истории и приукрасили ее…

– Вы смеетесь надо мной? Приукрасил? Поистине!..

– Но, воистину, я вас не обманывала… Я имею в виду сердцем, – быстро добавила она.

Хотя Вольтер был мастером аргументации, перед этой интеллигентной и остроумной женщиной, которая твердо решила втереть ему очки, он вынужден был сложить оружие. Для этого она воспользовалась впечатляющей речью, единственной целью которой была попытка представить свою «игру» с Сен-Ламбером в совершенно невинном свете. Бросив взгляд на свое разорванное письмо, она мягко сказала.

– Если бы вы решили прочесть мое письмо, то поняли бы, что я хочу вам сказать, поскольку я люблю вас и даже сильней, чем прежде. Но вы меня забросили… разумеется, по причине слабости вашего здоровья, но тем не менее я осталась без вашего внимания. И поэтому совершенно естественно, что я ищу немного утешения и как раз у верного, преданного друга, который, кроме того, относится к вам с таким почтением, что его нежность ко мне, не что другое, как выражение этого преклонения перед вашей персоной.

Не известно, поддался ли Вольтер на эту защитную речь, но как знаток он оценил обрушенный на него набор аргументов. Возможно, его больше пугала мысль о длительном одиночестве, на которое он будет обречен в случае разрыва. Как бы там ни было, он, наконец, сказал со вздохом:

– Хорошо! Я вижу, что вы всегда правы, мадам, и что бессмысленно с вами бороться. Но в будущем я бы просил, чтобы… ваши утешения происходили не у меня на глазах.

– Но я ведь говорю вам, что нежность шевалье носила чисто дружеский характер! Впрочем, он может подтвердить это сам, когда я приведу его сюда.

И она исчезла, как молния, не оставив больному времени для возражений. Но привести Сен-Ламбера к постели больного оказалось нелегко. Молодой человек успокоился и теперь не давал отговорить себя от дуэли. Эмилии пришлось использовать все свои дипломатические способности, чтобы убедить его от нее отказаться.

В конце концов Сен-Ламбер появился в комнате Вольтера. Тот ждал его, сидя в халате с большими цветными узорами, и при его появлении раскрыл руки для объятий.

– Все забыто, сын мой, – крикнул он. – Вы еще в том счастливом возрасте, когда любят, тогда как старые люди, такие, как я, лишены этого удовольствия.

И чтобы игра стоила свеч, великий человек решил написать на эту тему короткую галантную комедию…

Буря миновала, и жизнь потекла так же приятно, как и прежде. Ни одно облачко не омрачало сияющее голубое небо, пока не настал сентябрь, когда всем нужно было возвращаться домой. Но едва мадам Шатле возвратилась в Сире, она сделала открытие, которое ее очень обеспокоило. Сомнение вскоре сменилось уверенностью: она ждала ребенка!

Всхлипывая, она доверилась Вольтеру, который с большим тактом решил взять дело в свои руки.

– Конечно, это досадно, – сказал он безутешной Эмилии, – но это не катастрофа. Прежде всего, ребенку нужно найти отца, и на эту роль не подойдет никто другой, кроме вашего супруга.

Монсеньор дю Шатле, однако, редко бывал в Сире. Он находился в своем гарнизоне в Дижоне, практически забыв свою жену. Под предлогом необходимости кое-что обсудить, Вольтер вынудил его приехать в Сире, осыпал его словесными тирадами, потребовал рассказать о его военных походах, основательно накачал его алкоголем, и когда тот окончательно опьянел, переправил в постель его же супруги. На следующее утро бедный маркиз проснулся, лежа в полном недоумении рядом с женой, которая улыбнулась ему смущенной улыбкой.

Месяц спустя, едва придя в себя от душевных переживаний, он узнал, что у них будет ребенок…

Наконец, пробил час возвращения в Люневиль. Эмилия была этим очень счастлива, потому что хотела, чтобы ребенок любви увидел свет в том месте, где и родилась эта любовь. Разумеется, мадам де Буффлер приняла в замке свою подругу с распростертыми объятиями, которая в ночь в 3 на 4 сентября 1749 года произвела на свет маленькую девочку, однако несчастному ребенку было суждено прожить на свете лишь несколько дней, к большому разочарованию Вольтера, у которого внезапно проснулись отцовские чувства.

Но вскоре ему пришлось пережить еще более сильный удар, поскольку судьба умеет готовить веселой комедии траурный конец: через четыре дня после рождения ребенка Эмилия заболела «молочной лихорадкой». Она выпила стакан ледяного миндального молока и через два часа почувствовала себя плохо. Доктор был бессилен. Затем все случилось очень быстро. На следующий день около двух часов бедная «Урания» рассталась с жизнью, окруженная с одной стороны безутешным Сен-Ламбером, а с другой – почти потерявшим рассудок Вольтером.

На этом для него закончились радостные и беззаботные дни в Люневиле при дворе короля Станислава. Без любимой «Урании» все сделалось невыносимо. Теперь были необходимы движение, путешествия, смена окружения и новые лица. Для него настало время посетить двор другого знатного друга: великий Фридрих – король Пруссии ждал его… а вместе с тем и новая слава!

НЕВЫНОСИМАЯ ЖЕРМЕНА!

Из-за отсутствия информации простодушный народ мог считать, что деятельность атташе посольства в последней четверти XVIII века была приятна, уютна и высоко оплачиваема. К несчастью, это не всегда было так, и в этом на своем горьком опыте убедился в январе 1778 года молодой барон Эрик-Магнус Сталь Гольштинский. Он буквально не знал, что ему делать…

Его игорные долги настолько выросли, и он уже так часто занимал деньги у своего посла, графа фон Кройца, что уже боялся появляться на улице дю Бак, где находилось посольство его величества короля Швеции – Густава III.

При этом его ценили, и у него не было недостатка в друзьях, скорее наоборот. Граф фон Кройц был о нем очень высокого мнения, его коллега, соблазнительный граф Аксель Ферзен, был с ним на короткой ноге, многие молодые женщины сходили от него с ума, и утверждают даже, что молодая королева Мария Антуанетта ему симпатизировала. Ему нетрудно было удостоиться этой королевской благосклонности, поскольку правительница с некоторых пор питала слабость ко всему, что имело отношение к Швеции.

Однако хотя Эрик-Магнус и вращался в Версале и Трианоне и очень старался быть во всем на равных со своим другом Ферзеном, существовала, к сожалению, одна проблема, о которой не догадывался прекрасный Аксель: он был очень беден. Двадцать девять лет назад он родился в семье капитана кавалерии, будучи восьмым ребенком в основательно пришедшем в упадок замке в Остерготланде. Эрик-Магнус не имел ничего, кроме симпатичной внешности, элегантного вида и тонких черт лица, обрамленного светло-золотистыми волосами. Он пользовался также благосклонностью своего властителя, которому оказал неоценимую услугу, бурно аплодируя, когда тот, отменив конституцию своей страны, стал в 1772 году абсолютным монархом. Благодаря силе голоса молодому Сталю, в то время прапорщику, удалось получить чин лейтенанта. После короткой учебной поездки, во время которой его обучали дворцовому этикету, он был назначен камергером короля.