Золото мертвых - Александр Прозоров

— А может иначе, Пахом? Может, мы сперва посулы сатанинские на вкус попробуем, а уж опосля покаемся? Хоть знать будем, за что. А Бог милостив. Он простит.

— И речи у тебя бесовские, уж не гневись. Крамольные речи, хитрые. Разве ты забыл имя Сатаны, властителя тьмы? Отец лжи его имя, и власть свою над миром заберет он не силой, а обманом, сказками сладкими да обещаниями лживыми. Не побеждены люди будут, а сами души ему свои отдадут, чтобы за то гореть в геенне огненной, никакой награды не получив.

— Душа, душа… Душу у меня никто пока не просит.

— И не заметишь, княже. Диавол хитер. Ты и не поймешь, в какой миг его рабом сделаешься.

— Не верю. Не ради себя, ради святой земли русской стараюсь, ради людей русских. Нечто может служба такая грехом оказаться?

— И сомнения твои от лукавого. Так вот, малость за малостью, волю он твою и забирает.

— Дядька, дядька, — покачал головой Зверев. — А надо ли мне вообще бояться? Пока ты рядом, ты меня от шага последнего завсегда остановишь, слугой Сатаны и его Золотого тельца стать не дашь. А коли так, Пахом, почему бы и не рискнуть?

Завтракали они на этот раз в Запорожском, во дворе старосты, за длинным, накрытым белоснежной скатертью столом. Пока девки уплетали за обе щеки окуней, запивая их парным молоком, князь с княгиней лакомились копчеными линями и расстегаями с луком и грибами. Холопы подтягивались один за другим, с разных сторон, полусонные и взъерошенные. За стол не садились — видать, харч каждому обломился неплохой, на добавку не тянуло. Почти переставший хромать Левший, краснощекий, как после бани, Звияга. Пахом с тремя лопатами на плече. Старый Лучемир приплелся вихляющей походкой и развалился на лавке у амбара. Видать, ночью с него тоже силушки выкачали немало.

— Тришка где? — налив себе квасу, поинтересовался Зверев.

— Вроде… — Фрол зачем-то оглянулся в дом. — Вроде как с Авдотьей они вчерась показались. Там, над рекой, в покосившейся избе за крапивником.

— Пахом, Звияга, прогуляйтесь, — поднимая ковш, приказал князь. — А ты, Левший, ступай на ушкуй, скажи Риусу и Ваське, чтобы взяли пилу двуручную, топоры, лопаты и сюда поднимались. Перекусят и с нами пойдут.

— А куда ты собираешься, милый? — положила руку ему на запястье княгиня.

— Сон ныне странный приснился. Про каменную выпь. Хочу пойти, проверить.

— На Боровинкину гору? — испуганно перекрестился староста. — Не ходи, княже! Сгинете, как и не было! Сколько там народу попропадало, страсть!

Полина сильно сжала его запястье, но промолчала.

— Оставь, Фрол, — скривился Андрей. — На татар ходили — не сгинули, на ляхов ходили — не сгинули. Как-нибудь и с каменной выпью управимся. Зачем еще смердам князь нужен, кроме как не для защиты от бед всяческих? К вечеру не останется ничего страшного в Боровинкиной дубраве, это я тебе обещаю. А ты, милая, отдохни покамест. Тебе по чащобам за нечистью лазить ни к чему.

Речь Зверева, может, и была несколько высокопарна — но ведь мужики деревенские должны знать, чего ради они князя и его холопов кормят, от себя и детей снедь отрывая. Вот, каменной выпи не станет — уже кое-что.

— Бог ты мой, Тришка, — всплеснула руками Полина. — Андрей, он опять!

Звияга и Пахом тащили холопа, закинув его руки себе на плечи. Временами Тришка начинал переступать ногами, но большей частью они волочились по траве. Голова же его и вовсе не поднималась.

— Вот, княже. — Холопы поставили героя перед Андреем на ноги.

Князь ощутил, как сознание его захлестнула волна гнева, и кистень словно сам собой выскользнул из рукава, готовый к смертельному удару. Но в последний миг Зверев спохватился: и так каждый человек на счету. Прибить легко — где другого возьмешь?

— Выпороть… Так времени нет. Староста, в погреб его запри. Как оклемается — двадцать пять плетей.

— У меня в погребе, того… — забеспокоился Фрол. — Медок настаивается.

— Тогда из колодца его пару раз окатите да к дереву привяжите. Пусть остывает. Да, и воды рядом оставьте. А то как бы не загнулся совсем с похмелья.

Снизу, от заводи бодрым шагом поднимались мальчишки, и Зверев выбрался из-за стола:

— Благодарствую, Фрол, попотчевал. Пахом, Звияга, берите топоры — и за мной. А вы, как поедите, догоняйте. Ноги молодые, быстрые. По стуку топоров легко найдете.

В этот раз к штурму Боровинкина холма князь подошел куда более основательно. На своем пути люди срубали низко висящие ветви, сносили кусты. Самые трудные завалы обходили, на тех, что попроще, — вырубали в стволах ступени. Когда отряд нагнали мальчишки, некоторые стволы стали перепиливать, засыпая скользкий мох белыми опилками. Как ни странно, вся эта работа сильно движение не затормозила. Вчера Андрей поднимался три часа, нынче — где-то четыре. Видать, срубить куст куда проще, чем через него продраться.

Добравшись до макушки, немного передохнули, перекусили пряженцами и молоком, которыми снабдила Звиягу его новая знакомая. Андрей походил между дубами и наконец выбрал пятачок земли, из которого почти не торчало корней:

— Здесь. Давайте, мужики, начинайте рыть. Копать придется глубоко, так что силы берегите. Не надорвитесь сразу.

— И как глубоко, Андрей Васильевич? — уточнил Звияга.

— Думаю, сажени на три. И где-то на десять в стороны.

— Ого! За день не управимся, княже. Тут ден на пять работы получится. Опять же, дубы помешают.

— Корни подроем — сами свалятся, — поплевал на ладони Пахом и взялся за работу. — Ну, чего стоишь? Копай.

Перехитрить природу не удалось. Едва холопы углубились на штык, как уткнулись в сплошное переплетение корней, тянущихся от дубов в разные стороны. Добрых полдня эти жилы, твердые как камень, пришлось перегрызать пилой и перебивать топорами. Ради ускорения работы Андрей, скинув ферязь, сам взялся за инструменты. Зато ниже корней земля оказалась довольно мягкой, и дело пошло споро. Вчетвером забравшись в яму, копатели за полчаса углубились больше чем на метр, пока Риус, испуганно вскрикнув, не выпрыгнул на край котлована:

— Там череп! Настоящий! С зубами!

— Чего орешь, черепов никогда не видел? — недовольно буркнул Пахом, перешел на его край, ковырнул лопатой, выворачивая земляной ком, отряхнул ладонью. — Ну, череп. Медвежий. Ты, когда бараньи ребрышки обгладываешь, тоже над каждой косточкой голосишь?

— Так то мясо… А тут земля.

— Все мы из земли вышли, в нее и войдем. И люди, и боги, и звери. Копай давай, я за тебя один рыть не намерен.

Рыжий холоп слез в яму и почти сразу стукнул лопатой во что-то твердое. Присел: