Золотарь, или Просите, и дано будет... - Генри Олди

Золотарь все собирался это проверить.

— Нет, какой апперкот! — Чистильщик не мог угомониться. — Класс! Надо Петровичу показать, он оценит.

— Там везде камеры? — вдруг спросил Золотарь. — У нас?

Чистильщик стал серьезен. Остановил просмотр. Перестал жевать. Лицо его прояснилось — так радуется учитель, когда любимый ученик с шестой попытки догадывается, что Волга впадает не в Ледовитый океан.

— В «нижнем котле»? Везде.

— И на кухне?

— Даже в сортире.

— А у тебя? В студии?

— И у меня. Вплоть до балкона. И в подъезде.

— Нас целый день снимают?

— Да.

— Значит, не мы исследуем? Значит — нас?

Чистильщик кивнул.

— А я все жду, — сказал он, закрывая ноутбук, — когда ж ты это сообразишь.

— Тебя это унижает?

— Нет.

— Задевает? Давит на гонор? Типа, тварь дрожащая?

— Нет.

— Врешь!

— Нет.

Я очистил банан. Привет, доктор Фрейд, банановый теоретик! Получив коленом в пах, выбирают самый большой фрукт — для компенсации. Говорят, есть вьетнамские кабачки — те вообще анаконды. Отрежешь кусок, новый вырастает.

— Я и раньше подозревал, что сижу под увеличительным стеклом. Занимаемся ерундой… Вынюхиваем. Фиксируем. Вмешиваемся по пустякам. Как пацаны, сражаемся с Черным Блоггером…

— Как пацаны? — переспросил Чистильщик. И подмигнул: — А что? Армия Трясогузки снова в бою. Мне нравится. Пацаны пацанами, а статистики мы натаскали — вайлом. Аналитики в ножки кланяются. Ты о другом подумай, Золотарь. Вот у тебя — нюх. На атомное дерьмо. И у меня нюх.

— На что?

Ответ я знал.

— На таких, как ты. Каждому — свое. А вот почему у нас нюх, откуда взялся, как работает… Для того и камеры присобачили. Обидишься теперь? Уйдешь?

— Ты еще скажи, что от нас уходят только вперед ногами.

— А если скажу?

— Гертруда, выпей яду. Никуда я не уйду… Изучайте на здоровье. Ты мне лучше скажи: как там Шиза?

Чистильщик некоторое время молчал, изучая огрызок яблока.

— Так тебе ж Карлсон звонил, — наконец сказал он.

— Звонил.

— И что сообщил?

— Что в целом — нормалек.

— Етить-колотить?

— Не без того.

— Ну и правильно. Амнезия у Шизы. Выборочная. То помнит, это не помнит…

Мне вспомнилась биография Якова Голосовкера. Философ, литератор, знаток античной и немецкой поэзии. Задолго до Булгакова написал роман о Сатане на Патриарших прудах. Был там еще такой титан — Иисус. Рукописи не горят? — рукопись Голосовкера сгорала дважды. И судьба приложила руку, и друзья не поленились разжечь печку, пока автор хлебал лагерную баланду. Свет увидела третья переработка — сильно измененная, под названием «Сожженный роман». Свои дни Голосовкер закончил в психушке, как булгаковский Мастер. В халате, в шапочке. Память мудреца превратилась в дырявое сито. Забыл, как пишут. Забыл, как читают. Корчился от душевной боли, забыв греческий…

— Что значит — выборочная? — спросил я.

— Ты не волнуйся, ладно?

— Я не волнуюсь.

— Ну и хорошо. Все она помнит. В целом. Даже слишком. Помнит, как качала с Ритой орхидеи. Как Карлсон наехал на нее за превышение траффика.

— За что?

— За превышение. У Карлсона, по Шизиной версии, сетка начала тормозить. Народ на взводе, разосрались в полный рост. А тут ты… Ты только не волнуйся, да?

— Я тебя сейчас убью. Бананом.

— Короче, ты стал ее лапать. При всех. Ты давно на нее глаз положил.

— Я?!

— Ну не я же. Стал лапать — грубо и цинично. Она тебя ударила. Вас растащили, ты поднял кипеш…

— Я?

— Ты, брат. Ты вообще скандалист и бабник. Тут пришел я, весь в белом, и вступился за Шизу. Дал тебе по морде. На этом Шиза отрубилась и очнулась уже в больнице. Не здесь, в другой клинике. Она мне сто раз на день звонит. Спрашивает, как твое самочувствие. Костерит меня, обзывает гориллой. У вас с ней одинаковые представления о гориллах.

Чистильщик засмеялся. Слишком легко, слишком весело. Обаятелен, с харизмой, а актер из него никудышный. Это он меня успокаивает. Дескать, с Шизой — нормалек, вместо шока — ложная память, и слава богу… Разговор напомнил мне чат. Слова, слова, слова, как утверждал бедняга Гамлет. Палата, окно, ваза с фруктами — обои для монитора.

— Она хочет тебя проведать, — добавил Чистильщик. — Но стесняется.

— Думаешь, это Зараза?

— Амнезия? Удаление опасных воспоминаний?

— Да.

— Нет, Золотарь. Заразе на исполнителей плевать. Это Шизе просто повезло.

— Как Рита? — спросил я.

— Ты только…

— Иди к черту. Я знаю, что она в «Докторе Сане». Корпус «Березки», второй этаж.

— Ты был у нее?!

— Нет. Я у медсестры выяснил. Как она?

— Я ей Белова сосватал. Косметический хирург, гений. К нему очередь — как отсюда до Луны. Контурная пластика и все такое. Сделают в лучшем виде. Нос не глаз, спасибо тебе…

— Она не выходит. Сидит сиднем в палате.

— Женщина, Золотарь. Это мы, гориллы, хоть с носом, хоть без — по Невскому проспекту. Я с ней говорил. Она все помнит. Все. Абсолютно. Как резала ноздри. Как хотела выколоть глаз. Как радовалась увечьям. Представляешь? Радость. Удовольствие. И полная анестезия. Это она тоже помнит. Лучше б, блин, забыла…

— Для кого лучше?

— Для меня. Для аналитиков, понятно, хуже. Рита — аналитик. Курирует 3-й отдел. Живцом напросилась сама. Вроде тебя.

Он замолчал, отвернувшись. Ну конечно. Вот мы и подошли к главному.

— Я не напрашивался.

— Неужели?

— Ну хорошо. Напрашивался. И ты мне отказал.

— Не отказал. Это был эксперимент, Золотарь. Риту формально объявили жертвой. Рита стучала по клавишам. Рита зарегистрировалась в этом долбаном форуме. Ты сидел рядом и давал советы. «Живец» — и консультант. А шарахнуло по вам обоим. Ты понимаешь, что это значит?

— Выходит, Заразе по барабану, кто зарегистрировался, а кто советовал?

— Выходит, что так.

— Нам и Карлсон помогал! И Умат!

— Мало помогали. А то б и их накрыло.

Он взял второе яблоко. Ярко-красное, с желтым бочком.

…и сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: «не ешьте ни от какого дерева в раю»? И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло…

Я зажмурился. Не помогло. Текст стоял не перед глазами. Исчезло лишь яблоко в пальцах Чистильщика. А фрагмент «Бытия» остался. Мартовской сосулькой он таял где-то во мне. В сотрясенном мозгу? В отбитом мозжечке?

Что бы на это сказала моя бывшая?

— Она не разбирает, Золотарь. Вы с Ритой для нее были единым целым. Это один из результатов эксперимента. Я бы сказал, самый важный. Формальности Заразе неинтересны. Она видит больше, чем написано на экране. Чукча номер 36 не знала, что вас двое. А Зараза попала в яблочко. В два наливных яблочка. Без промаха. Почему?

— Почему?

— Не гони картину. Над результатами работают.

— Значит, есть еще результаты.

— Конечно. Монитор Шизы.

— Шутишь?

— Ни капельки. Его разобрали по молекулам. Изучили под микроскопом. И знаешь, что? В момент импицирования настройки монитора изменились. Самопроизвольно. Изменения не ахти какие, так сразу и не заметишь. Но в комплексе…

Он сунул мне распечатку. Филькина грамота. Samsung SyncMaster 940N. Диагональ 19''. Время отклика 8 мс. Контрастность 700:1. На второй странице вверху стояла большая «шапка»: КЛЮЧЕВЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ. И ниже: разрешение, яркость, контрастность… цветовая температура… «черный шум»… черная орхидея…

Цифры в ассортименте.

— Ну и что я тут должен понять?

— Ничего. Я тоже чайник, — ухмыльнулся Чистильщик. Похоже, он уже стоял баран бараном перед каким-то спецом, вертя в руках эту распечатку, и теперь отыгрывался на мне. — Нам достаточно знать главное. Зараза импицирует объект с помощью монитора. Хотя есть предположения, что монитор — лишь один из способов воздействия. Работает все: вплоть до тембра гудения кулера…

— Так это же решение проблемы! Забить в железо невозможность самопроизвольного изменения настроек. В случае чего пусть антивирус поднимает хай. И отключает все нафиг. Это реально?

— Реально. Даже программку надзора состряпали. За день, на коленке.

— И как?

— Отлично. При наличии такой программы монитор сгорает в течение трех дней. Без видимых причин. Любая модель. Ведется работа по адаптации, но, думаю, впустую. Слишком простое решение. Пошли на воздух, что ли? Душно тут у тебя…

Парк выглядел в меру запущенным. Клумбы, урны, беседки. Фонтанчик. Дорожки аккуратно подметены, скамейки блистают свежей краской. И в то же время — лохматые шевелюры кустов, «живые гроты» из нависающих ветвей, паутина тропинок уводит в «чащу»… Такая благоустроенная дикость требует больше усилий, чем порядок «французских» парков с их выверенной геометрией.