Здесь водятся драконы (СИ) - Батыршин Борис Борисович

— Ну что, очнулся, герой? — поинтересовался Казанков. — Потерпи немного. Господин Пу осмотрел тебя, пока ты без чувств валялся. Говорит: ничего страшного, только голову ушиб в кровь, да плечо вывихнул….

«Точно, и имя китайское…» Матвей поднял руку ко лбу — действительно, голова замотана марлей. Повязка сухая, следов крови или какой-нибудь лечебной мази на пальцах не оставила. Значит, не итак всё и плохо. Но как же зверски болит плечо!..

Казанков наклонился к нему, взял за кисть руки — осторожно, но крепко.

— Ты только, братец, не шевелись… — попросил он. — Сейчас будет немного больно. Унтер, держи его, и смотри, крепче, чтобы не вырвался!

Прежде чем Матвей успел спросить, а с чего он, собственно, должен вырываться, ручищи Осадчего прижали его к ложу. Китаец вцепился в локоть и предплечье, выкрикнул что-то на своём языке, наморщился — и вдруг что есть сил дёрнул. В плече сухо щёлкнуло, руку прострелила адская боль, в глазах стало черно — и Матвей потерял сознание.

Когда он снова пришёл в себя, то первым делом выругался, а вторым — попытался пошевелить пострадавшей рукой. Боли к его удивлению, не было — так, ныло слегка, вполне терпимо.

— Вот видите, Матвей, а вы боялись! — Казанков протянул ему круглую чашку. — Да вы пейте, пейте — мастер Пу велел, для головы полезно…

— Этот мастер Пу что, китаец? — осведомился юноша и пригубил чашку. Жидкость была горьковатой и сильно пахла незнакомыми травами.

— Он самый и есть. — ещё раз подтвердил его догадку моряк. — Врач, наипервейший в этих краях. Говорят — чудеса творит,

— Аннамиты на него молятся, как на божка своего. — добавил Осадчий. — Сколько народу поранено во время штурма — а померло только трое. Господин Пу с подручными своими мазями какими-то раны пользует, отварами поит — и поди ж ты, облегчение выходит! Один знающий человек мне говорил, будто наши учёные доктора китайским врачам в подмётки не годятся. А господин Пу в этих их средствах, да всяких хитростях с иголками собаку, небось, съел…

— А я-то думал, что собак только корейцы едят! — попытался пошутить Матвей. Унтер юмора не оценил.

— А кто их разберёт? — он сплюнул на пол, устланный пальмовыми листьями поверх слоя тростника. — Болтают, будто, китайцы у себя дома всякую пакость жрут — и гусениц, и мышей летучих, птичьи гнёзда и даже какие-то морские огурцы! Одно слово –черти косоглазые, прости Господи…

— Ну-ну, унтер, полегче… — Казанков глянул на пластуна с укоризной. — Как можно так отзываться о наших союзниках? Хорошо, что господин Пу не слышит, мог бы обидится!

— Так он, вашсокородь, по-русски ни бельмеса не понимает! — возразил Осадчий, и тут же сообразил, что спорить с начальством вообще-то не положено по уставу. Виноват, исправлюсь!

И попытался, вытянувшись во фрунт, щёлкнуть каблуками. Матвей отвернулся, пряча усмешку — разыгравшаяся сцена немало его позабавила.

— Ладно, можете быть свободны. — Казанков кивнул и Осадчий с явным облегчением выскочил из палатки, не забыв задёрнуть за собой парусиновый полог. _- А вы, юноша, встать сможете? Если да — то идите за мной, надо много чего обсудить.

— В общем, штурм увенчался полным успехом. Мы даже особых потерь не понесли — нет, совсем без них, конечно, не обошлось, но на то и война. А так — взято много пленных, в том числе офицеры, оружие, огнеприпасы. Пушки тоже есть, целых пять, новые, нарезные, и к ним бомбы конические — сейчас наши артиллеристы с «Манджура» учат аннамитов, как с ними обращаться.

— А мой «Винчестер», часом, не попадался? — спросил Матвей. Он вспомнил, что с момента падения с крыши не видел своей драгоценной винтовки.

Казанков успокоительно потрепал собеседника по плечу.

— Да цел он, цел. Когда тебя подобрали — рядом валялся, на траве, в целости и сохранности. Осадчий прибрал, чтоб не спёрли ненароком, потом отдаст. Он, кстати, отличился — когда пластуны провались на полётное поле, он самолично изловил Ренара, который воздухоплаватель. Так тот форменную истерику закатил — вопил, слюной брызгал, расплакался даже. Не убивайте, кричал, пощадите! Ну, я и пообещал, что сохраню ему жизнь, если согласится отправиться в Россию и строить там свои воздушные корабли. Согласился, куда бы он делся…

— А если бы отказался? — спросил Матвей. — Неужто, убили бы?

— Что я, варвар, дикарь? — удивился офицер. — Отпустили бы, конечно… потом, попозже. Всё же, учёный человек, изобретатель, таких беречь надо.

Матвей склонился к карте, расстеленной на столешнице. Казанков уже успел отметить на ней новые позиции повстанцев — и захваченный Йенбай, и стоянку паровых катеров и малых речных судов ниже лагеря, и передовые отряды, выдвинутые вниз по долине Красной, в сторону Ханоя.

— И что мы теперь? Назад, в свой лагерь уйдём, аннамитов обучать?

— Ни боже мой. Стоит нам его покинуть Йенбай — не пройдёт и трёх дней, как неприятель вернётся, поставит гарнизон, пушки — и всё начнётся сызнова. Вожди аннамитов-повстанцев хорошо это понимают и собираются двигаться дальше — на Ханой и другие города. Пушки у них теперь есть, бойцы полны энтузиазма и распробовали вкус победы — так отчего ж не попробовать вышвырнуть французов прочь⁇ И я с ними согласен — ещё один-два крупных успеха, и восстание против колонизаторов вспыхнет по всему Аннаму и даже в Кохинхине, где французы до сих пор чувствовали себя достаточно спокойно. Но это вряд ли — пока на рейде Сайгона стоит эскадра Курбэ, это всё пустые мечты…

— И что же с ними делать? С эскадрой, я имею в виду. Может, попробовать напасть внезапно? Катера имеются, мины я сделаю, не впервой…

После успеха с подземными взрывами Матвей всерьёз уверовал в свои силы, и теперь жаждал продолжения.

Казанков покачал головой.

— Нет, это не по нашим силёнкам… пока, во всяком случае. Да и рано об этом думать, есть и другие задачи, более насущные. Мы взяли здесь, в лагере, архив начальника гарнизона, полковника Ориньи — сам он погиб, к сожалению, но и из бумаг можно много полезного узнать. Например, что две большие канонерки из числа судов, ушедших на соединение с Курбэ, оставлены для защиты Ханоя. В море их тащить не стоит — плоскодонные, даже при слабом волнении могут опрокинуться — но вооружены прилично. Митральезы по бортам, по паре пушек шестифунтовых на поворотных тумбах, полевые орудия на палубах, стрелки…. Мы даже карту нашли, с обозначением якорных стоянок. Вот для этих канонерок и готовь свои мины — пока не избавимся от них, планы строить рано.

— Я займусь. — пообещал Матвей.- Сколько всего мин надо?

— Шести, думаю, хватит — по две на катер, и ещё две для пластунов Осадчего, не зря же их учили корабли из-под воды взрывать…И поторопись, времени у нас, как всегда, кот наплакал. Через три дня чтобы всё было готово — а я пока займусь подготовкой отвлекающего удара с суши, силами аннамитов. Пусть подтянут трофейные орудия и ночью обстреляют оборонительные сооружения города с трёх сразу направлений. А пока французы будут соображать, что делать и где отбиваться — катера своё дело и сделают! А там, глядишь, и к морю пробьёмся, пока повстанцы будут французов из Ханоя выковыривать!

— А зачем нам к морю? — удивился Матвей. — Вы же говорили, что о набеге на эскадру Курбэ в Сайгоне рано пока думать. Или… хотите всё же попробовать?

Налёт на главную базу французского флота во всём Индокитае вдруг показался ему чрезвычайно привлекательным. Юноша представил, как подплывает под водой вместе с морскими пластунами, таща на буксире мину… или в полной темноте стоит на корме катера, изготовившись замкнуть гальванические провода, ведущие к заряду пироксилина в медном бочонке на конце длинного бамбукового шеста… Да, это было бы настоящее, лихое дело — не то, что ковыряться в земле за компанию с аннамитами!

Казанков ответил не сразу.

— Я и сам толком не понимаю. — признался он, как показалось Матвею, неохотно. — Я не хотел говорить перед боем, чтобы голову не забивать посторонними сведениями, но вчера ночью прибыл курьер — китаец, пробрался тайно по реке с пакетом для нас из Владивостока. Нам предписано добраться до условленной точки на побережье и ждать.