Боярыня (СИ) - Брэйн Даниэль

Милый ты мой, подумала я, и слезы навернулись на глаза — пусть я не кормила, пусть влияние гормонов ослабло, но периодически организм напоминал, что моя задача не только деньги считать. Милый ты мой человек, за какие заслуги тебя мне послали Пятеро?

Через неделю Фока Фокич, загадочно улыбаясь, пригласил меня прокатиться «до одного заведения». От купца я не ожидала подвоха, да и вряд ли здесь существовали сомнительные места — город не портовый, не казарменный, — поэтому согласилась. За мной, потому что это уже вошло у него в привычку, увязался Пимен. В возок мой он не помещался, ехал на санях, и даже сильная метель его не остановила. Я пораженно смотрела, как два мужика вешают над дверью вывеску «Душеспасительный и повивальный домъ. Головина, Разуваевъ и с-я», краем глаза наблюдала, как шевелится на санях сугроб и трясет бородой, и думала — вот насчет «с-ей» мы с тобой, Фока, не договаривались… Мимо здания проходили люди и, косясь на вывеску, совершали ритуальный жест.

В этом здании должны были расположиться и страховая — душеспасительная — касса, и школа повитух. Еще, как пояснил Фока Фокич, можно выкупить во-он ту гостиницу, потому что у хозяина она все равно прогорает, и размещать там всех, кто приедет по делу. Он хотел еще прокатить меня до дома, в котором предполагалось открыть ясли-интернат, но погода была против, снег заметал улицы, пришлось вернуться.

Обедали и отогревались мы в кабинете, и я, вытаскивая какие-то расчеты, опять наткнулась на приглашение.

— Боярыня Екатерина свет Кириловна, — окликнул меня Фока Фокич, видно, уже не впервые. — Задумалась о чем, матушка?

— А? — вздрогнула я. — Да вот, Фока Фокич, — и я со вздохом протянула ему приглашение. — Как думаешь, поехать или хворой прикинуться?

Разуваев в притворном ужасе замахал руками:

— Пятеро с тобой, боярыня! То же столько дел промеж танцев обделать можно! Али мне одному за все отдуваться прикажешь?

— Ты тоже поедешь? — удивилась я. Я читала, что на ассамблеи допускались и купцы, по крайней мере, в первоначальной задумке, и если это так, то Фока Фокич прав.

— То-о, матушка… — покачал он головой, улыбаясь. — А что думаешь, граф-то Удельный спроста прибежал? То он прибежал первый, посему дай-ка я тебе еще вот что покажу…

Я трепала в руках приглашение и внимала новым расчетам. Фока Фокич был убежден, что парочка богатых землевладельцев не преминет потеснить графа с делянки, и заранее присмотрел помещения и цены у купцов запросил. Мне в который раз оставалось дивиться его хватке, а еще я приказала отловить и привести ко мне Акашку и, пока железо было горячо, сплавила его в обучение Фоке Фокичу. Я ожидала сопротивления, но обеими сторонами предложение было воспринято с энтузиазмом, а после ужина пришлось отбиваться от Пимена, который готов был на коленях ползать, благодаря меня за такое решение.

Все довольны — вот и славно. Проклятое приглашение я в этот вечер взяла с собой в спальню.

Мне не было нужды перетряхивать сундуки — я знала, какая одежда у женщин в доме Головиных. Все приданое Анны и ее вещи мы уже переписали, согласовали и сложили, мой гардероб отличался разве богатством шитья и размером — в меньшую сторону.

— Наталья? — тоскливо всхлипнула я. — Что мне с нарядом для ассамблеи делать?

— А что, матушка? Ай, да вон сколько платьев, а негожи, так посади баб нашить, срок-то до Пробуждения еще немалый! — Наталья не видела в этом проблемы, зато видела я.

Я все еще страдала от неудобства традиционного боярского платья, хотя и подкалывала втихаря длиннющие рукава. Но надевать на себя полуголое нечто зимой тоже не собиралась.

Маленький Кондрат, которому минуло полтора месяца — вот у кого жизнь, лопай молоко да спи! — преспокойно сопел в колыбельке. Я подумала, что надо бы заказать ему коляску, можно уже выходить с ним гулять… Наталья кормила Тимофея. Я поднялась, сняла кику, пошла к сундукам.

— Есть у нас каретный мастер, Наталья? — спросила я.

— Ай… надо, так отыщем, матушка, а что, возок твой чинить надобно?

— Нет, — помотала я головой, откинула крышку сундука и начала одно за другим доставать платья. — Возок для сына заказать хочу. Как люлька, но на колесах. Или полозьях.

— Пошто он?

— Гулять, — и, пока Наталья замолчала, не зная, как толковать очередную боярскую блажь, кинула пару подходящих платьев на кровать.

То, что нужно. Красивого алого цвета, умеренно расшитые, неброские, а еще — они мне велики, я носила их, когда была беременная. Корсеты и декольте, которыми щеголяли дамы при дворе, и сарафаны — как найти баланс? Где золотая середина, в которой я могу появиться на ассамблее и не уйти оттуда с больными напрочь придатками, почками и легкими?

Я была бы не я… если бы не сказала крамольное: спасибо, художники по костюмам, всегда плевавшие на историческую правду и климатические условия. Если они одевали девиц и кавалеров семнадцатого века в псевдоримские тоги ради эстетики и визуального ряда — хорошо, что не в латекс, впрочем — то и я могу раздвинуть границы возможного?

Я отошла к лавкам, наощупь вытащила из сундучка мешочек с булавками. Издалека к тому же было виднее, что сделать с платьем: под грудью слегка ушить — до талии, и юбку сзади и спереди, совсем немного, посадить на китовый ус. Надо спросить у Фоки Фокича, где достать эту гадость… Будет нечто похожее на платья двадцатых годов двадцатого века, почти прямой силуэт, китовый ус приподнимет юбку, но не будет мешать ходить и сидеть; не вызывающе и актуально. Рукава… При дворе носили узкое в предплечье с кучей кружев ниже локтя, мне такое не подойдет, холодно и неудобно, и перешивать долго и муторно. Оставить рукава как есть, но подкоротить их до запястья, все равно под платье я надену расшитую рубаху? Как это будет выглядеть вообще?..

Я долго ползала по кровати, прикалывая булавками там и тут согласно моей идее. На покрывале платье смотрелось в итоге так себе, и что-то нужно сделать с открытой грудью, я не испытывала никакого стеснения, но на улице зима.

— Матушка, — раздался голос Натальи, — а ты бы Пелагею спросила?

— Она умеет шить?..

— Ай, а на ее сарафаны глянь?..

Мне, положа руку на сердце, было некогда иногда даже поесть, не то что всматриваться в чужие шмотки, но я улучила минутку уже на следующий день. Пелагея больше молчала, кивала изредка, ничему не удивлялась, хотя я полагала, что ее реакция на мое внимание будет несколько более резкой. Я выдаю замуж ее сестру вперед нее самой против последней воли их матери, я устроила в доме проходной двор, разбазариваю, как многие наверняка считали, деньги и веду себя, как женщине моего сословия не подобает, а теперь еще и моду выдумала свою.

Но нет. Пелагея, не вставая, потянула на себя невесть что, еще вчера бывшее моим «беременным» платьем.

— Сделаю, матушка, — негромко сказала она. Всего остального будто и не бывало. Или — она знала про планы Анны и Аниськи? Была всему свидетельницей и не могла никак помешать? Ей нравится то, что происходит?

Шла подготовка к свадьбе, не прекращались визиты купцов, я постоянно покидала дом и ездила на объекты… Афонька по моим рисункам состряпал коляску: я специально спустилась в каретный сарай и посмотрела, как он ловко управляется с деревом. Может, не особо эргономично, ну так мне ее не таскать на себе на пятый этаж «хрущевки»?

С Анной я пересекалась все меньше и меньше: она замкнулась, сидела у себя, но когда я ее видела, отмечала, что недовольной она не выглядит. Возможно, взвесив все, она решила, что не так и плохо вырваться из-под опеки и, как выяснилось, тяжелой руки сумасбродной мачехи.

Я заглянула в светлицу посмотреть, что получается с моим нарядом, и Анна, поклонившись мне, вышла. Задерживать ее я не стала, но когда уже шла к себе, услышала шаги и обернулась.

— Что ты? — спросила я как можно более дружелюбно, но сильно насторожилась внутренне. Анна подняла голову, посмотрела на меня… вздохнула и ничего не сказала, только еще раз поклонилась и ушла.