Завоевание счастья - Бертран Рассел

более важной биологической цели, а именно – родительству. Неспособность вызывать сексуальное влечение – существенный недостаток для любого мужчины и любой женщины, поскольку тем самым они лишаются величайших радостей из тех, которые предлагает нам жизнь. Почти наверняка это обстоятельство рано или поздно покончит с любовью к жизни и обернется замыканием в себе.

Впрочем, достаточно часто некие ранние несчастья в детстве формируют те черты характера, которые препятствуют обретению любви во взрослом возрасте. Быть может, это замечание более справедливо в отношении мужчин, а не женщин, поскольку женщины в целом склонны любить мужчин за характер, а вот мужчины склонны любить женщин за облик. Тут следует отметить, что мужчины оказываются ниже женщин, ибо качества, прельщающие мужчин в женщинах, как таковые менее желательны в сравнении с качествами, прельщающими женщин в мужчинах. Но я, признаться, не уверен, что приобрести хороший характер проще, чем внешнюю красоту; так или иначе, женщины гораздо лучше осознают, какие действия им необходимо предпринять для обретения красоты, и гораздо охотнее их выполняют, нежели это делают мужчины для закалки своего характера.

До сих пор мы говорили о любви, направленной на человека. Далее я намерен обсудить любовь, которую сам человек направляет вовне. Она тоже двояка, и первая ее форма выступает, пожалуй, важнейшим воплощением жажды жизни, тогда как вторая представляет собой выражение страха. Первая видится мне вполне достойной восхищения, зато вторая сулит в лучшем случае утешение. Плывя погожим днем на корабле вдоль побережья, мы восторгаемся видами и испытываем удовольствие. Это удовольствие возникает целиком и полностью из контакта с внешним миром и не имеет ничего общего с насущными внутренними потребностями. С другой стороны, если корабль терпит крушение и до берега предстоит плыть, побережье приобретает новое значение: оно олицетворяет спасение, его красота или невзрачность уже совершенно не важны. Лучшая разновидность любви соответствует чувствам человека, чей корабль уверенно скользит по волнам, а худшая – чувствам человека, плывущего к берегу на обломке. В первом варианте любовь возможна, только пока человек чувствует себя в безопасности или, во всяком случае, не осознает грозящие ему опасности; во втором варианте, наоборот, любовь проистекает из ощущения уязвимости. Чувство, порожденное уязвимостью, куда субъективнее и эгоистичнее, чем его противоположность, поскольку того, кого любят, ценят за оказанные услуги, а не за внутренние качества. Однако я вовсе не утверждаю, будто такого рода любовь необходимо вычеркнуть из жизни. Фактически едва ли не всякая настоящая любовь сочетает в себе обе разновидности; пусть она не в состоянии справиться с ощущением уязвимости, но любовь снова пробуждает в человеке интерес к жизни, прежде подавленный страхами, реальными и мнимыми. При этом, признавая ценность любви для жизни, мы должны сознавать, что «эгоистичная» ее разновидность хуже другой, так как она опирается на страх, а страх есть зло (а еще она слишком уж ориентирована на себя). В лучшей разновидности любви человек мечтает о новом счастье, а не об избавлении от былых несчастий.

Лучшая форма любви взаимно живительна; каждый из партнеров принимает любовь с радостью и отдает без принуждения, а мир вокруг становится интереснее вследствие этого взаимного счастья. Но есть и другая форма, тоже довольно распространенная, когда человек как бы высасывает жизненные силы своего партнера, когда один получает, но почти ничего не отдает взамен. Такая форма любви встречается у отдельных жизнелюбивых личностей. Они вытягивают жизненную силу из череды жертв, процветают и вызывают интерес, но те, на ком они пируют, постепенно тускнеют, бледнеют и скучнеют. Такие люди используют других в качестве инструментов достижения собственных целей, однако себя как инструмент не воспринимают. По сути, им безразличны те, кого они, как им кажется, в данный момент любят; их интересуют лишь стимулы собственной деятельности, причем скорее обезличенные. Очевидно, что такое отношение обусловлено какими-то дефектами натуры, но не так-то просто диагностировать эти дефекты и от них избавиться. Нередко такое отношение соседствует с непомерными амбициями и коренится, надо признать, в искаженном, сугубо одностороннем взгляде на составляющие человеческого счастья.

Любовь как взаимный животворящий интерес двух людей, не только как средство создания блага для каждого, а скорее как сочетание общего блага, является одним из важнейших элементов подлинного счастья, и тот, чье эго прочно заперто в стальной оболочке, не допускающей внешних контактов, лишает себя шансов на величайшую радость в жизни, пускай у него может быть сколь угодно успешная карьера. Честолюбие, исключающее любовь из рассмотрения, оказывается, как правило, следствием раздражения на человеческий род – вызванного каким-то несчастьем в молодости, несправедливостями позднейшей жизни или теми причинами, что ведут обычно к мании преследования. Чрезмерно раздутое эго – словно тюрьма, из которой нужно бежать, если хочется в полной мере наслаждаться жизнью. Способность к настоящей любви отличает человека, сбежавшего из этой тюрьмы эго. Принимать любовь мало; то, что получаешь, должно высвобождать чувство, направленное вовне, и только там, где налицо обе разновидности, реализумые равноправно, любовь достигает невиданных высот.

Препятствия для расцвета взаимной любви, психологические и социальные, воплощают страшное зло, от которого мир страдал всегда и продолжает страдать сегодня. Люди не спешат восхищаться, опасаясь ошибиться в предмете восхищения; они не спешат проявлять любовь из опасения обречь себя на муки – либо по прихоти того, кому они дарят любовь, либо по воле жестокого мира. Осмотрительность превозносят как во имя нравственности, так и во имя житейской мудрости, а в результате благородство и авантюрность в любви не поощряются. Логично, что все перечисленное порождает робость и гнев на человечество, ибо многие люди упускают на протяжении своей жизни возможности удовлетворить поистине фундаментальные потребности, а последние для каждого девятого на свете олицетворяют собой обязательное условие счастливого и деятельного познания мира. Не следует думать, будто те, кого принято именовать аморальными типами, превосходят в этом отношении прочих. В сексуальных отношениях очень часто нет и капельки подлинной любви; нередко присутствует даже некая «исконная» вражда. Каждый из партнеров не желает делиться, каждый блюдет свое вековечное одиночество, каждый остается цельным, а потому не оплодотворяется. В этом опыте отсутствует фундаментальная ценность. Не собираюсь утверждать, будто сексуальных отношений нужно избегать, поскольку подобные усилия наверняка войдут в противоречие со случаями, когда и вправду возникает значимая, подлинная любовь. Зато утверждаю: сексуальные отношения единственно ценны, когда в них нет скрытности, когда личности партнеров как бы сливаются в новую коллективную личность. Среди всех форм осторожности осторожность в любви можно признать наиболее фатальной и губительной для настоящего счастья.

Глава 13

Семья

Из всех институций, унаследованных нами от