Бабушка на сносях - Наталья Нестерова

— Но вы же физически худее Иры! — укоризненно сказала Галя.

— Я как начала полнеть, — сообщила Ира и показала на мою округлившуюся талию, — точно такой была. А потом понесло!

— И меня, — поддакнула Клава.

— После родов, — продолжила тему Галя.

Возраст толстушек я затрудняюсь определить.

Женщины столь выдающейся комплекции могут пребывать в промежутке от тридцати пяти до пятидесяти пяти. Морщины жиром заплыли. Они определенно радовались, что судьба свела их вместе.

Решила зайти с другой стороны, призвать к женскому милосердию:

— Дело в том, что я в положении!

Фраза, которая далась мне с большим трудом, никакого сочувствия не вызвала.

— А мы тут все беременные! — засмеялась своей тупой шутке Ира.

— На сносях! — веселилась и колыхала валиками тела Клава.

— Перехаживаем! На двадцатом месяце! — подхватила Галя и булькающе захихикала.

— Самоирония — прекрасное качество, — отозвалась я.

Они мгновенно перестали смеяться и осуждающе уставились на меня.

— Ты вроде не молоденькая, почти под сорок? — спросила Галя.

— Раньше не получалось залететь? — предположила Клава.

— Мы тебя на верхнюю полку подсадим, — пообещала моя противница Ира. — И не бреши про беременность! Видали мы всяких, как бы тяжелых.

Ладно, как тебя? Кира? Садись, сейчас оттянемся!

Я развернулась, вышла в коридор, направилась к проводнице искать законной справедливости.

Мне было ужасно обидно. Конечно, я бойцовски настроена защищать свое тело и ребенка! Но любой выпад попадал прямо в сердце. Хотелось плакать. Предыдущие экзамены были интеллектуальной разминкой, проверка на биологическую совместимость с народом оказалась намного сложнее. Я сама себе напоминала плод авокадо: кожура на вид прочная, а по сути тонкая, зеленая мякоть окружает твердую большую косточку внутри.

Косточка — это ребенок, его травмировать трудно, да и не позволю, а мякоть все, кто горазд, могут пинать.

Проводница не знала, что в моем воображении она превратилась в ангела. Она, проводница, в компании еще с двумя девушками ужинала.

— Простите, пожалуйста! Приятного аппетита!

Извините, что отвлекаю вас! — Разговаривая с незамысловатыми людьми, я почему-то начинаю выражаться как на дипломатическом приеме. — К сожалению, вынуждена вас побеспокоить. У меня билет на нижнее место, но его заняла другая женщина и не хочет уступать!

Последнее предложение я проговорила плачущим тоном. Правильно проводница вспоминала детский сад!

— Места согласно купленным билетам! — отрезала проводница.

— И я о том же! Но она не отдает мое место!

— Согласно билетам! — повторила девушка. — Видела я эту тетку! Что же я с ней, драться буду?

— А мне как быть? — беспомощно пробормотала я и второй раз за десять минут призналась:

— Я беременная, часто в туалет хожу, и вообще мне сложно наверх забираться. А если упаду?

Несколько секунд проводницы смотрели на меня, если точнее, на мой живот. Не поверили.

— Чего только не придумают ради нижней полки! — насмешливо скривилась проводница нашего вагона.

— Прям такие все инвалиды! — поддержала другая.

— Через пять минут родят! — ухмыльнулась третья.

Невероятным усилием воли я подавила в себе два желания: лебезить перед ними и расплакаться.

Вернулась к окну напротив своего купе и занялась любимым делом — аутотренингом, который точнее было бы назвать аутоуспокрением.

Все хорошо! Трагедий нет. Дышим ровно и свободно. Плакать не надо. Меня никто не любит и не жалеет. Потому что их тоже никто не любит и не жалеет! Никто никого! Все хотят получить много, а отдать мизер. Стоп! Опять мрачная картина мира. Посмотри, какой пейзаж за окном. Вовсе не унылый! Осенний. Очей очарованье! Для слепого очарованье! Снова не в ту сторону. Только позитив!

Что у нас в позитиве? Беременность. Она же в негативе. По эмоциям — предменструальный синдром длиной в девять месяцев. Тебе повезло, ты четыре месяца не подозревала. Девять минус четыре — пять. Всего-то пять! Осталось три. Оглянуться не успеешь! И на верхней полке ночь переспишь, не упадешь. Держись за поручень или привяжи себя на случай резких торможений.

— Кира! — Дверь купе ушла в сторону. — Что же вы не идете? Мы все накрыли!

Я обернулась и смело шагнула вперед.

Маленький столик был завален дорожной снедью: копченая курица, разорванная на куски, соленые огурцы и помидоры, вареная картошка с катышками масла, порезанная жирная буженина, вареная колбаса, пустивший слезу сыр, зеленый лук перьями, квашеная капуста, корейская морковь… Просто пиршество. Нашлось место и для бутылки водки, пластиковые тарелки держали на коленях, стаканы — на весу.

Как я поняла из дальнейших разговоров, все женщины не москвички. Приезжали в столицу по делам, личным и служебным. Но, отправляясь в обратный путь, они хорошенько затоварились продуктами — в лучших традициях советских железнодорожных путешествий.

Водка была Ирина, я свои тонюсенькие интеллигентские бутерброды не рискнула предложить.

Спиртного, естественно, не пила, вообще от жидкости отказалась, чтобы ночью не бегать. А мои попутчицы лихо уговорили на троих бутылку водки и захмелели-то не сильно, в самый кайф.

Пошли разговоры, дошло дело и до песен. У Гали оказался прекрасный голос, открытый и сильный, Клава славно подпевала, Ире лучше бы рта не открывать.

В купе заглянула проводница. Похоже, она тоже приняла на грудь, покраснела и подобрела.

— Помирились? Поете? Я так и думала. Спокойной ночи!

На верхнюю полку меня действительно подсаживали, все трое, мешая друг другу. Я стояла одной ногой на нижней полке и пыталась вторую забросить на верхнюю, не получалось. Ира неожиданно присела, уперлась макушкой в мои ягодицы и резко распрямилась. Я влетела на полку.

Самое главное, что девочки обещали мне не закрывать дверь на ночь. В купе стоял плотный дух: алкоголя, чистого и переработанного их дыхательной системой, солено-копченых продуктов, ароматов нечистых тел и прокисшей парфюмерии.

К факту моей беременности попутчицы по-прежнему относились игриво-недоверчиво.

— Может стошнить прямо на вас! — припугнула я.

— У меня воровать нечего, — заявила Ира. — Хоть бы саму кто-то украл.

— Душно! — согласилась Клава.

— Пусть будет открыто, — подвела итог Галя.

Как же они храпели! Громче всех Ира, у которой не было певческого голоса, весь в храп ушел.