Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил - Грэг Стейнметц

В отчете приводились и другие красноречивые факты. Было установлено, что Фуггер иногда платил императору за медь меньше цены добычи. Другими словами, Максимилиан терял деньги на каждой лопате руды. Еще один факт был таков: Фуггер и прочие торговцы часто кредитовали императора в обесцененной валюте либо поставляли шерсть и шелк, которые придворные императора не могли разумно оценить. Максимилиан, возможно, был уверен, что получил 40000 флоринов – монетами или товарами. На деле же он получал гораздо меньше.

В докладе немало ошибок и преувеличений. Тем не менее, этот документ был чреват неприятностями для Фуггера. Если Максимилиан согласится с советом и повернется к банкиру спиной, с ним вполне может быть покончено. Никто не называл вслух имени Жака Кера, некогда основного банкира Карла V Французского. Но Фуггер, возможно, вспоминал об этом человеке. Кер был богатейшим человеком во Франции. Его дворец в Бурже конкурировал роскошью с королевским и сделал его мишенью для зависти дворян. Король ценил Кера – тот финансировал его военные походы и обеспечивал победы, – но в дворянах он нуждался сильнее, чем в банкире. Поддавшись давлению, Карл заключил Кера в тюрьму и захватил его владения и имущество. Кер бежал, подкупив тюремщиков, но не сумел вернуть благосклонность короля. Он умер в изгнании в Италии. Некоторые члены тирольского совета явно желали аналогичной участи Фуггеру.

Совет утверждал, что контракты Фуггера с императором являются недействительными, ибо кредитор злоупотребил доверием императора. Кроме того, Фуггер подкупал тирольских чиновников и манипулировал ценами на медь, наводняя рынок металлом со своей мануфактуры в Фуггерау. Члены совета предложили Максимилиану 400000 флоринов из собственных средств – эта сумма равнялась доходам от Шваца за несколько лет, – если император порвет с банкиром.

К сожалению для них, для императора Фуггер стоил намного дороже. Совет может оставить свои деньги себе, ответил Максимилиан. После чего император закрыл заседание имперского сейма и вернулся к повседневным делам. Он был готов рискнуть мятежом, потому что находился у порога величайшего свершения своей жизни. Этот проект в случае успеха надежно утвердит гегемонию Габсбургов в Европе. Чтобы все состоялось, необходим Фуггер.

Если бы история выборов императора содержала некую универсальную истину, она была бы следующей: предоставленные сами себе, многие политики готовы бесконечно «доить» своих финансовых спонсоров. Почему бы и нет? Ведь, если пришел к власти, цель в том, чтобы у этой власти оставаться. Чем больше денег у политика, тем больше он может потратить на частную армию, телевизионные рекламные ролики, вброс бюллетеней или на что угодно еще.

Избирательная кампания началась в 1517 году, когда Максимилиан, усталый телом и духом, прибыл в Нидерланды и молил своего внука Карла стать его преемником. Максимилиан считал титул императора лучшей, если можно так выразиться, работой на земле. Он был убежден, что обладатель короны Карла Великого может править всей Европой. Но отпущенный ему срок близился к концу. Пятидесятивосьмилетний император заживо гнил от сифилиса; вдобавок несчастный случай на прогулке верхом обернулся сильным повреждением ноги, причинявшим невыносимую боль. Требовалось, что называется, подготовить почву для будущего, прежде чем станет слишком поздно. Семнадцатилетний Карл, по сути, еще подросток, только учился быть королем. Но, будучи правителем Испании и Нидерландов, он уже представлял, каково бремя короны. Перспектива присоединить к своим владениям Германию его откровенно страшила. Карл вовсе не разделял романтических воззрений своего деда на императорство и потому медлил с ответом. Максимилиану пришлось воззвать к семейной чести, чтобы заставить Карла согласиться.

Золотая булла[55], конституция Священной Римской империи, обязывала проводить выборы, но общее безразличие делало эти выборы фактически бессмысленными. Фридрих в свое время передал корону Максимилиану, а Максимилиан полагал, что сможет передать ее Карлу. Кроме того, пока Максимилиан не возродил престиж этой короны своими грандиозными планами, хитростью и деньгами Фуггера, никто о ней не вспоминал. Поколением ранее курфюрстам пришлось умолять Фридриха, отца Максимилиана, принять императорскую корону. Фридрих тянул с ответом несколько месяцев, прежде чем согласиться, потому что реальных полномочий почти не было, а польза бремени виделась сомнительной.

Новые выборы должны были отличаться от предыдущих – впервые в истории имелась конкуренция. Французский король Франциск, лихой авантюрист, который ошеломил Европу, разгромив грозных швейцарцев, опасался Карла. Он знал, что Карл, став императором, обложит его, Франциска, со всех сторон. Карл воспользуется своим влиянием в Германии, чтобы напасть на французов в Италии, а затем наверняка обратит взор на саму Францию. Значит, его надо остановить и стать императором самому. Рассуждая подобным образом, Франциск выставил свою кандидатуру. «Мною движет стремление помешать испанскому королю сделаться императором», – признавался он.

Франциск представлялся наилучшей кандидатурой. На несколько лет старше своего соперника, он, по мнению Макиавелли и прочих мыслителей-современников, был могущественнейшим и наиболее дееспособным государем Европы; когда придет день, именно ему следует возглавить поход против турок. Тот факт, что он был французом, а империя считалась немецкой, не являлся препятствием. В булле никак не оговаривалась национальность императора; кроме того, Карл – такой же немец, как и Франциск. Возможно, как шутили остряки, Карл разговаривал по-немецки со своим конем, но при дворе изъяснялся по-французски.

Кандидаты знали, что все решают деньги, то есть, учитывая алчность курфюрстов, выборы будут аукционом. Снова – почему бы нет? Выбор между богатым королем Испании и богатым королем Франции обещал курфюрстам отличную возможность из разряда тех, какие выпадают раз в жизни. Максимилиан предупреждал Карла не скупиться в расходах. «Если желаешь владеть человечеством, придется играть по высоким ставкам, – говорил он. – Будет прискорбно, если после стольких усилий по возвеличиванию нашего дома и нашего потомства мы потерям все из-за некоего ничтожного упущения или неразумного пренебрежения». Франциск мыслил схожим образом. Когда один из советников предложил действовать уговорами, Франциск высмеял его наивность: «Если бы мы имели дело с людьми благородными и добродетельными, ваш совет, несомненно, был бы разумен. Но в такие времена, как сегодня, когда человек грезит о папстве, империи или о чем-либо еще, не менее возвышенном, он вынужден добиваться своего исключительно силой или подкупом».

Короче говоря, обоим кандидатам требовались источники финансирования. Фуггер представлялся наиболее очевидным банкиром Карла. Он долгое время служил Габсбургам и располагал непревзойденным набором ресурсов. Но Якоб не строил никаких планов. Карл никогда не бывал в Германии, никогда не встречался с Фуггером, читал, вполне вероятно, сокрушительный отчет тирольского совета и имел собственных банкиров в Испании. Среди этих банкиров были несколько итальянцев, а также жители Аугсбурга и соперники Фуггера, те самые Вельцеры, которые вели дела в Испании вследствие участия в португальской торговле пряностями. Карл мог обратиться к любому из них. Но Фуггер не собирался позволить кому-либо, меньше всех Вельцерам, обойти его в этом предприятии.

Едва выборы начались, Фуггер, выражаясь современным языком, запустил маркетинговую кампанию. Людовик Арагонский, итальянский кардинал, прибыл в Аугсбург в рамках утомительной поездки, длившейся девять месяцев, за которые он посетил сорок восемь городов в восьми странах и встретился в том числе с Леонардо да Винчи. Людовик желал завершить свое путешествие встречей с Карлом в Нидерландах. Уверенный, что кардинал сообщит молодому Габсбургу обо всем услышанном по пути, Фуггер позаботился принять Людовика как особу королевской крови[56]. Когда кардинал прибыл, Якоб устроил ему «экскурсию» по своему дворцу, показал часовню Фуггеров в церкви Святой Анны и устроил пиршество. Кардинал наслаждался увиденным. «Эти Фуггеры развлекали моего господина танцами и компанией множества прекрасных дам в своем саду», – писал Антонио де Беатис, секретарь Людовика в этом путешествии. Фуггер похвастался кардиналу, что погребальная часовня обошлась ему в 23000 флоринов и что он ссужал деньгами каждого епископа в Германии.

Продуманная атака Фуггера произвела надлежащее впечатление; де Беатис размышлял над увиденным и услышанным: «Эти Фуггеры, без сомнения, принадлежат к числу величайших торговцев христианского мира, ибо они без посторонней помощи способны предоставить 300000 дукатов наличными и не лишиться при этом даже толики своей собственности, по любым меркам преизрядной». Далее он хвалил Вельцеров, но прибавлял, что «оных ни в коем случае нельзя сравнивать с Фуггерами».