Тревожная кнопка - Андрей Кивинов

— Свет, ты… Сплетни обо мне не слушай. По поводу скачущего либидо. Скачет оно у меня нормально, как у всех… Ну бывало, конечно, выходило из-под контроля. Это у меня наследственное. Мама говорит, что батя до тридцати тоже гулял, зато потом никаких проблем. Так и живут с ней.

— Он тоже в органах?

— Нет… Водитель простой. Да и я не собирался в ментуру. Школа, неудачное поступление в театральный.

— Ты артистом хотел стать?!

— Молодость, глупость, наивность… Потом армия. Два года, не то что сейчас — халявщики одногодки. После дембеля пошли с пацанами на дискотеку. В Дом культуры. Я в форме, героический весь. Нашивки, значки наградные, аксельбант, выходное пособие на кармане. Выпили, понятное дело. Немного, бутылку сухого на троих. Тут наряд. Тоже молодые. Сержанты. Попросили пройти в машину. Не очень вежливо. А тут девчонки знакомые, не хотелось пасовать. Я и спросил сдуру — какие проблемы? Объяснили… Слово за слово, погон за погон… Очнулся на стройке без денег, часов и даже значков. Два ребра сломано, зуба нет и вот, — Коля убрал с виска волосы и показал небольшой шрам, — мать потом неделю выхаживала.

— Надо было в прокуратуру…

— Я тебя умоляю… Пригрозили — вообще прибьем. А я не могу так… Даже не за ребра обидно, а за державу. Ничего, решил — все равно достану. Немного оклемался и заявление в соседний райотдел. На работу. Взяли на пост, заочно на юридический поступил, через пару лет опером перевелся. Тогда можно было с незаконченным высшим… Ты ешь, мясо стынет.

— Спасибо… Я ем… И что дальше?

— Потом прикинул — не на дуэль же их вызывать? Пистолетную. И не морду же бить. Сразу турнут, а я уже втянулся. С земли в «убойный» перевели, там четыре года. Оттуда в ОСБ. Те костоломы уже до майоров дослужились. Тут я их и принял. Одного за взятки, двоих за крышевание. Меня они, конечно, не узнали. А на обыске у одного значки свои нашел… Это, Свет, я к вопросу о принципах. Говорят, у бабников их нет… Давай накатим еще по одной.

Он разлил остатки вина по бокалам, они чокнулись, выпили за принципы.

— А что тебя, милую, хрупкую, образованную девушку, заставило пойти в нашу грубую, несовершенную систему, где правят насилие, стяжательство и коррупция?

— Увы… Собственное безволие. Родители заставили поступить в педагогический. Но работа в школе — это совсем не мое. Устроилась в зареченскую инспекцию, где отпахала пять лет. Потом, благодаря знакомству с Моржовым, перевелась в Юрьевск, участковым инспектором. Чтобы получить служебную жилплощадь. Потому что в Зареченске никаких перспектив… Не замужем, детей нет…

Николай Васильевич не донес до рта кусочек мяса:

— Свет, ты зачем мне легенду рассказываешь?

— Чтоб не расслабляться. Сейчас я живу чужой жизнью.

— Ну это, конечно, правильно, но… Хорошо… Откуда ты знаешь Моржова?

— Он приезжал в Зареченск, спасать племянника. Того поймали с травкой, материал передали в инспекцию. Я пошла навстречу, Моржов тоже.

— То есть коррупция нам не чужда?

— А куда без нее?

— И у тебя ничего не было с Моржовым? В личном плане.

— Ну, допустим, было.

— А можно поконкретней? Что, где, когда?

— Он пригласил меня в дорогой ресторан и угостил свежайшими устрицами и отличным «Шардоне». Купил великолепный букет и не жмотился из-за каждого рубля.

— Ну конечно! Он же генерал!

— Да. Хорошо быть генералом.

Они продолжили болтать подобную ничего не значащую чепуху. Потом перешли к серьезным вещам — последние инициативы партии власти в сфере ЖКХ, конфликт между двумя Кореями, положение дел на Ближнем Востоке. Поговорили о грибах, о разгуле коррупции, о последней версии айфона. В общем, о том, что волнует простой кухонный народ.

Светочка вдруг почувствовала, что ей сейчас очень комфортно. Коля не обижался на ее подколки, поддержал затеянную ею словесную игру. И еще ей хотелось, чтоб он не уезжал сегодня. Чтобы они бы сидели и продолжали болтать.

Последний испытывал примерно те же чувства. Если час назад он планировал остаться, дабы потешить самолюбие, доказать, что он по-прежнему боеспособен, то сейчас позабыл о всяком самолюбии. Ему тоже было очень комфортно. В холодную воду он больше не ступал.

— Хочешь, я останусь?

— Да… Раскладушку поставим на кухне.

Как бы этого кому не хотелось, а страшное все-таки случилось. Употребление нецензурных выражений в литературе, прессе и кино Государственная дума наконец-то после долгих дебатов и споров запретила. И даже карала штрафом, возложив взыскание оного на административные органы. А значит, у отечественных участковых появилась еще одна прекрасная возможность «рубить палки». О чем и сообщил на летучке подчиненным начальник отдела Сычев Анатолий Сергеевич. Закон имел обратную силу — все изданные книжонки, содержащие мат, должны изыматься из продажи, запечатываться в закрытую упаковку и украшаться значком «18+». А кто не успел, тот попал на протокол.

Никита воспользовался этим мгновенно. По пути в опорный заскочил в универмаг, пошептался на скромном развале с продавцом книг, изъял протоколом парочку детективов, вышедших из-под пера местного криминального прозаика. Последний пользовался у юрьевских читателей спросом, выдавая на лотки по роману в месяц. Потом Сапрыкин позвонил литератору и предложил заглянуть на опорный пункт, мол, есть отличный сюжетец. Они были знакомы, прозаик на заре своей карьеры приходил за консультацией, потому что проживал на участке Никиты.

Через пятнадцать минут матерый писатель-рецидивист чинно зашел в кабинет, дружески поздоровался со Светочкой и Володей, после чего сел перед Сапрыкиным, держа наготове диктофон и блокнот с авторучкой. Было ему чуть больше пятидесяти, и походил он, скорее, на завсегдатая распивочной, нежели на деятеля культуры. И лишь золотистые часики от «Longines» намекали, что с гонорарами у него полный порядок. Если, конечно, часы настоящие, а не таможенный конфискат. После нескольких дежурных реплик он перешел к делу:

— Я готов. Итак?

Никита не торопился радовать обещанным сюжетом. Показал изъятую на лотке книжку:

— Ваше произведение, Эдуард Аристархович?

— Да, — чуть удивленно ответил приглашенный.

— Точно ваше? А то, знаете ли, слухи ходят, что сейчас за писателей другие пишут. Негры какие-то. А писатели только за имя получают.

Эдуард Аристархович на мгновение потупил глаза, но тут же поднял их и, приложив руку к груди, заверил:

— Я пишу только сам.

— То есть вы отвечаете за каждое свое слово?

— Разумеется… А к чему эти вопросы, Никита Романович?

Сапрыкин раскрыл книгу на закладке. Весь роман проштудировать он вряд ли успел, видимо, на нужные места показал продавец.

— Читайте… Вслух. Вот здесь.

Писатель нацепил тяжелые очки «Yaguar», тоже, к слову, недешевые, нашел строчку, но, бросив взгляд на Светочку, стушевался:

— Хм… Но… Это… Тут дама.

— Ага… То есть вы человек интеллигентный и воспитанный. Так?

— Стараюсь…

— Но при этом не стесняетесь употреблять подобные выражения тиражом аж… — Никита посмотрел на выходные данные, — ого… И как это понимать?

Литератор, ожидавший совсем другого приема, заметно растерялся. Потом взял себя в руки и улыбнулся:

— Вам, наверно, это сложно понять… Мат в данном случае не является ругательством и оскорблением общественной морали. Это, так сказать, художественное средство для раскрытия образа персонажа. Сами посудите, если убрать его или заменить на благозвучные синонимы, текст заметно обеднеет. И потом… Роман не предназначен для публичных чтений.

Никита несколько секунд красноречиво молчал. Так молчат кинозлодеи перед тем, как прикончить жертву.

— Да… Мне это сложно понять. Эдуард Аристархович, а когда кто-нибудь на улице назовет вас этим словом, — палец Никиты ткнул в строчку, — вы тоже будете считать, что это не хулиганство, а художественное средство, а?

— Никита Романович, я вообще не понимаю, к чему этот разговор?

— К тому, что решением Государственной думы раскрывать образ можно только цензурными выражениями. За все иные отклонения от нормы полагается серьезный штраф. И именно нам поручено следить и пресекать подобные правонарушения.

Писатель по очереди посмотрел на Светочку, Володю и Никиту:

— Вы меня разыгрываете?

— Я разыгрываю?! По-моему, ничего смешного! Лично я не хочу, чтобы моя дочь нечаянно купила эту похабщину и повредила себе психику!

Светочка, сначала решившая, что наставник задумал просто подколоть прозаика, поняла, что ошибалась. С подобной интонацией не подкалывают. И уже догадалась, к чему клонит Никита. За творческую интеллигенцию он взялся серьезно. Вчера музыкант, сегодня писатель. Завтра художника прихватит, усмотрев в написанной им обнаженной натуре порнографию.