Ночевала тучка золотая. Солдат и мальчик - Анатолий Игнатьевич Приставкин

и на лице, таком же красивом, сквозь природную смуглоту пробивалась желтоватая бледность. Только волосы стали еще гуще, пышнее, не волосы, а черная непослушная грива, небрежно завернутая в узел. Сейчас, на глазах Кузьмёнышей, она, глянув на свое отражение в окошке – зеркало, наверное, ее сгорело, – одним легким движением вынула шпильку, и посыпалось на плечи темным водопадом, а лицо при этом еще больше побледнело, осунулось.

– Пусть подышат, – сказала, откидывая голову назад, чтобы волосы улеглись за спиной. – А я сделаю чай. Тогда и поговорим.

Регина Петровна принесла чайник, стаканы, в блюдечке конфеты, словно майские коричневые жуки.

– Берите, берите, – и пододвинула к ним поближе. – Это подушечки, с чаем прям благодать.

Братья взяли по одной конфете. Сашка засунул сразу в рот и съел, а Колька только лизнул и отложил.

– Ну вот, теперь я поняла, что вы меня не морочите. – Регина Петровна снова засмеялась. – Сашка – это и правда Сашка. Хоть он и с Колькиным поясом. Теперь рассказывайте… Вы же что-то хотите рассказать, да?

Сашка посмотрел на Кольку и кивнул.

– Как вы, милые мои, жили? Я ведь боялась, что вы сбежите! Вы ведь хотели сбежать? Сознавайтесь?

– Хотели, – сказал Сашка.

– Страшно было, да?

Братья не ответили. И так понятно.

Регина Петровна посмотрела на них долгим задумчивым взглядом, и они потупились.

– Мне тоже было страшно, – просто сказала она.

– Вы их… Вы видели? – Сашка уставился на воспитательницу.

– Видела.

– Вот! – воскликнул Сашка. – А я знал!

Регина Петровна долила братьям чай и себе долила. Подошла к окну, задымила папироской. Когда она прикуривала, братья заметили, что руки у нее дрожат.

– Слава богу, хоть папирос достала, – сказала она, глядя в окно и глубоко затягиваясь. – А тогда… Что-то долго не спалось, у меня горел свет. А потом они встали за окном… Трое. А с ними еще мальчик. Окно распахнулось, вот как сейчас, а я даже не поняла ничего. Стоят трое и смотрят на меня, на мои руки, я папаху кроила. А я на них смотрю… А потом…

Регина Петровна еще раз затянулась, потом достала другую папироску, прикурила от первой, а эту, сгоревшую, бросила за окно.

И снова курила и молчала. Раздавила папироску о блюдце и вернулась за стол.

– Милые мои, дружочки… Вы что же конфет не едите?

– Мы уже, – сказал за обоих Колька. – А что – потом?

Регина Петровна задумалась, прикусив губу. Будто опомнилась и посмотрела на братьев:

– Да. Да… Только это никому, ладно?

Братья кивнули.

– Мне велели… Приказали в милиции – никому. Так вот, они наставили ружье прямо вот сюда. – Она указала на лоб. – А мальчик дернул взрослого за локоть, думаю, что это был его отец. И ружье выстрелило мимо. Мальчик опять что-то ему крикнул, и тогда мужчина посмотрел на меня и заорал по-русски: «Ухады! Убирайся! С этими…» – и стволом на детей. Я к дверям, потом вернулась, схватила мужичков в охапку… А они всё на меня стволом, куда я – туда и ствол… может, они боялись, что я закричу? А я как выскочила во двор – сразу и взорвалось… Все там сгорело… И ваша папаха тоже сгорела. А дальше беспамятство какое-то. Ничего не помню. Только слово это застряло: «Ухады!» И ружье повсюду за мной. Я его и сейчас вижу.

– Они Веру убили, – сказал Колька. – Она в кабине сидела. Ей сердце пробили, а она побежала, потом упала.

– А меня пожалели… Почему? Я об этом в больнице все время думала. А когда меня допрашивали, велели об этом не говорить. Вообще ни о чем не говорить. Мол, бандиты – выловят их, и дело с концом. Только я думаю… Не надо было папаху трогать.

– Почему? Не надо?

– Не знаю. Не надо, и все. Они на нее смотрели… Так странно… Будто я что-то живое резала…

– А тут солдаты были, – сказал Колька, – которые ловят.

Сашка спросил:

– Эти… Ну, трое – страшные?

– Я и не поняла! – Регина Петровна почему-то снова посмотрела в окно. – Люди как люди. Один в штатском, а двое вроде в военном… Без погон, кажется. И мальчик, такой, как вы… Черненький… Он во все глаза на меня… Отец прицелился, – и она опять показала на лоб, – а он его за локоть…

– А лошади были?

– Не видела, – сказала Регина Петровна. – Может, и были.

Сашка посмотрел на Кольку и достал желтую гильзу:

– Вот, – положил на стол. – Ихнее. От того выстрела.

Регина Петровна испуганно взглянула издалека на гильзу. Спросила тревожно, заглядывая братьям в глаза:

– Так вы бежать… Куда?

Братья посмотрели друг на друга и ничего не ответили. Колька тянул назад, в Подмосковье. Сашка звал вперед, туда, где горы. Было решено промеж ними: сядут, куда первый поезд пройдет.

Регина Петровна поднялась, снова закурила.

– Пропадете вы! – резко произнесла она. – Мы лучше уедем вместе. Только не сейчас, сейчас я не могу. Я еще плохо себя чувствую.

Не докурив, выбросила папироску. Уж очень часто она зажигала и выбрасывала папироски, братья это заметили. Так ей никакого запаса не хватит.

От окна спросила:

– Вы слышали что-нибудь про подсобное хозяйство?

– Ну? – сказал Колька. А Сашка кивнул.

– Меня туда посылают. На поправку. Там две коровы, козы, телята… Поедемте? Со мной?

– А что там делать? – спросил Сашка. Но он уже знал, что с Региной Петровной он куда угодно поедет. Значит, и Колька поедет. А потом они и навовсе вместе смотаются.

– Будем пасти… Следить, кормить… Это для меня такой отдых придумали. Но я одна ехать боюсь!

– Далеко? – спросил опять Сашка. Он совсем другое хотел спросить, но спросил это.

– В горах, но в тех горах… По другую сторону железной дороги, – быстро сказала Регина Петровна, сразу поняв, куда гнет Сашка. – Там никого нет. Они за станцию не ходят… До сих пор не ходили!

Но Колька в первую очередь подумал о заначке.

– А сюда? Мы вернемся?

– Сюда? – Регина Петровна стала закуривать, никак у нее не зажигались спички. – Ну конечно. У нас даже свой транспорт будет. Молоко или еще что ребятам будем привозить.

– «Студебеккер»? – воскликнул Сашка.

– Секрет, – сказала Регина Петровна.

Но Кольку волновала не машина, а заначка. Отрываться надолго от заначки – дохлое дело. Так и потерять недолго! Тут-то она рядышком, сходишь, рукой пощупаешь, пересчитаешь – и на душе спокойно. А там… Ты спокойно спишь, видишь во сне одиннадцать баночек, каждая блестит крышечкой, как золотой монеткой! И каждая – пропуск в рай! А придут эти с миноискателем, разворотят, как тот подпол…

Пока Колька переживал по поводу заначки, Сашка спросил про мужичков: а с ними как же?

– Мужички с нами поедут, – сказала Регина Петровна. И повторила: – Только мне одной с ними страшно. А так мы будем все вместе жить. Ну, как семья все равно… Поняли?

Нет, про семью братья не поняли. Они этого понять не могли. Да и само слово-то «семья» было чем-то чужеродным, если не враждебным для их жизни.

Для них и весь мир делился на семейных и несемейных. И эти две половинки были до сих пор несовместимы.

22

Уйдя от воспитательницы (Колька в кулаке сэкономленную подушечку зажал), они на ночь поспорили. Не сильно. Так, малость.

Оба хотели бежать, в этом разногласия у них не было. Но Колька требовал бежать немедленно. И никаких хозяйств! К чему им коровы да козы?

Сашка же советовал подождать Регину Петровну. Она сейчас слабая, она сама так сказала. Бежать сейчас не сможет. А когда окрепнет, они вместе уедут.

И потом, от подсобленного – так Сашка произнес – хозяйства может быть и прибыль какая! В придачу к их заначке! Вон от консервного завода и не ждали ничего, рады были хоть слив нажраться, а повернулось как!

Сашка умней, это ясно. Все загодя примерил, взвесил.

Колька вздохнул и нехотя согласился.

Он тоже понимал: никто их нигде не ждет. А поездов много. На один не сядешь, так на другой… Нищему терять нечего, одна деревня сгорит, он в другую уйдет.

Перед отъездом сходили в Березовскую, посмотрели на дом Ильи.

Все выгорело: и хата, и сарай, и деревья вокруг дома. Огород был пуст. Наверное, картошку вырыли соседи. А может, и колонисты помогли.

В бурьяне, покрытом, будто пылью, белым налетом пепла, торчала знакомая тележка с заржавленными колесами. На ней Илья дрова возил.

Колька подошел, ткнул